Эрик Вальц - Тайна древнего замка

© Blanvalet Verlag, München,

a division of Verlagsgruppe Random House GmbH, München, Germany, 2011

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2013

В 1987 году во время работ в лесу на Верхнем Рейне были обнаружены руины древней крепости. От замка остался только фундамент и фрагменты стен, засыпанные землей камни. Рабочие раскопали их, но особо не исследовали.

Десять лет спустя гулявшая в лесу компания подростков случайно наткнулась на древние развалины. Облокотившись на одну из стен, парни заметили среди камней серебряную шкатулку. Снаружи ее состояние было плачевным, но вот содержимое осталось в целости и сохранности: несколько свитков пергамента, тряпичная бумага, кольцо и кинжал. Кинжал, шкатулку и кольцо подростки продали и разделили выручку. След этих предметов затерялся.

Так как пергамент и бумаги были исписаны какими-то едва понятными словами, подростки не уделили им внимания. К счастью, один из ребят отнес их домой. Не подозревая, каким сокровищем он владеет, парень несколько лет хранил эти исторические документы на чердаке. В какой-то момент ему пришло в голову предложить свою находку антиквару, а тот уже направил юношу к одному коллекционеру, интересовавшемуся предметами старины. Коллекционер купил у него эти записи за три тысячи евро. На двухстах страницах, исписанных разным почерком и кое-где покрытых засохшей кровью, речь идет о чудовищных событиях, которые произошли с сентября 912 по май 913 года в том злополучном замке и начались с убийства графа. На уцелевших стенах крепости коллекционер нашел нацарапанные на камне надписи на старовенгерском. Эти письмена остались от пленницы – девушки, которую захватили во время военного похода и насильно привезли в замок. В центре повествования пять человек: судья; графиня – женщина средних лет; немая служанка – женщина чуть старше графини; юная дочь убитого графа; невольница. История эта написана на основании всех свидетельств – запечатленных на пергаменте, бумаге и стенах.

Ее крик был ужасающе прекрасен, словно я услышала его в кошмарном сне, где даже что-то красивое может вызывать страх. Трудно представить, что бывают женщины, способные издавать столь великолепные и в то же время столь чудовищные звуки. Жаль, что я так не могу. Все, что слетает с моих уст, все, что вырывается из моего безъязыкого рта, – это лишь обломки, осколки слов. Мне не удается произнести верно даже гласные. Они путаются в моем рту, сливаются, переплетаются, превращаются в мучнистую массу, вызывающую у людей лишь отвращение. Поэтому я даже не пытаюсь разговаривать, разве что когда хочу позлить кого-то.

А вот крик Элисии… Он начинался звонким, отчетливым А.

Я проснулась оттого, что Элисия пробежала мимо моей комнаты, и мне потребовалась пара мгновений, чтобы отличить этот крик от гвалта воинов, отмечавших во дворе замка возвращение домой. Словно порыв ветра, налетел на меня тот крик. Я открыла дверь и увидела, как Элисия вбежала в комнату трех своих служанок, но тут же выскочила оттуда и продолжила свой отчаянный безумный бег. Служанки следовали за ней. Мелодичное А сменилось мягким жалобным И. Это И повторялось вновь и вновь: ИИИИИИИИИИИИ, набрать воздуха в легкие, ИИИИИИИИИИИИ, набрать воздуха в легкие… Тем временем Элисия уже мчалась по внутреннему двору замка. На ней только ночная рубашка, насквозь пропитанная ниже пояса какой-то розоватой жидкостью. Все растерянно застыли на своих местах – и воины, и слуги – и никто не решался остановить Элисию, дочь графа. Единственными, кто мог бы это сделать кроме меня, были ее отец, мать и супруг, но их во дворе не было. Кто-то из стражников и слуг пытался заговорить с девушкой, помочь ей, но она лишь описывала круги по двору, издавая все тот же вопль: ИИИИИИИИИИИИ!!!

Наконец я догнала ее, вернее, она влетела прямо мне в объятия. Я схватила и крепко прижала ее к себе. Элисия попыталась оттолкнуть меня, но, хотя я уже немолода и худощава, я вовсе не слаба. Девчонка билась, голосила, размахивала руками, я пыталась успокоить ее, а собравшиеся на пир воины стояли и глазели на нас. В какой-то момент мое терпение лопнуло и я влепила Элисии пощечину, которая сразу же привела ее в чувство. И еще одну – говорят, что щека болит меньше, если для равновесия подставишь вторую. Ладно, признаю, все это выдумки мамок (да-да, так и есть!), а на самом деле это просто доставило мне удовольствие. Я была кормилицей Элисии… ну, как «была». Нянькой ты остаешься на всю жизнь, даже если взращенному тобой ребенку уже двадцать два года. Правда, в таком возрасте обычно уже не рекомендуется лупить «ребенка», даже если по нему давно плачет хорошая взбучка и он ведет себя как маленький упрямец. Элисия давно заслужила эту пощечину, и я воспользовалась подвернувшейся возможностью.

Девушка тут же замолчала. Знаете, в мире есть три вида людей, обделенных умом: безумцы (они даже не ведают, что такое ум), дети (они еще не обрели это качество) и воины (за них думают командиры). Я считаю, что Элисия принадлежит к первым двум видам из вышеописанных. А если ты нем, то вбить в чью-то голову хоть немного здравого рассудка тебе еще труднее.

Элисия, ловя ртом воздух, ткнула пальцем в сторону башни замка.

– Отец… мертв… он в купальне… кровь… там повсюду кровь… – пролепетала она, точно маленькая испуганная девчушка, и потеряла сознание.

Трое стражников тут же бросились в купальню, а мой муж Раймунд помог мне отнести Элисию в ее комнату. Там я раздела девушку и уложила в кровать. Придя в себя, Элисия забилась в рыданиях, ее тело судорожно извивалось… Я погладила ее по голове и вышла из комнаты.

Свершилось самое ужасное, чудовищное, немыслимое! Как позабыть мне эти видения, как изгнать их из памяти? Мои руки дрожат, как унять мне эту дрожь? Никогда не уняться ей, никогда, до самой моей смерти. Всего десять часов назад, вчера вечером, мои руки обвивали шею отца, который после нескольких месяцев военного похода вернулся в свой замок. Вернулся с триумфом, одержав победы в сражениях с венграми. Мои руки обвивали его шею, а потом, чуть позже, он сжимал мои ладони, и мы кружились в танце. А теперь…

Мысли путаются. Одна и та же картина стоит у меня перед глазами, куда бы я ни посмотрела. Я перевожу взгляд с кровати на лампу, на тумбу под зеркалом, на звезды, но вижу лишь кровь. Это видение застит все, словно занавес, занавес на сцене, где разыгрывается трагедия.

Я просыпаюсь от ужасных криков – криков, зародившихся, казалось, в моих снах, но пробравшихся в явь. Я вскакиваю с кровати, зажигаю факел, бегу по коридору, бегу туда, откуда доносятся эти вопли. Во дворе кутят воины, они смеются, они радуются жизни. Двери в покои моего отца открыты, мой факел разгоняет тьму. Я зову его: «Папа! Папа, кто тут кричал? Папа, это я, можно мне войти?» Никто не отвечает мне.

Крики стихли. Я вижу забившуюся в угол молодую темноволосую девушку. Из купальни доносится какой-то клекот. Я говорю: «Папа, ты там?» Я вхожу в купальню, воздух в ней теплый и влажный, мой факел потрескивает. Отблески света падают на выбитый в полу бассейн, вода в нем кажется черной. Я вижу моего отца в воде. Я спрашиваю: «Мне уйти, папа?» Но он не отвечает. Я подхожу поближе, свет озаряет его затылок, и я вижу, что его лицо в воде. «Папа? Папа!» Я спрыгиваю в бассейн, вода доходит мне до пупка, я чувствую ее тепло, моя камиза липнет к ногам. В левой руке я сжимаю факел, правой касаюсь его лба. Голова отца откидывается назад. Горло перерезано, остекленевшие глаза смотрят прямо на меня. И с тех пор он не сводит с меня взгляда. Каждую ночь.

Когда я вошла в купальню, тело графа Агапета лежало на полу, прикрытое попоной. Я приподняла край попоны и взглянула на его старое, изъеденное временем и непогодой лицо. Серые глаза, в которых застыл упрек, глядели прямо на меня. Эти глаза не закрывались. Череда воспоминаний промелькнула в моей голове. Я могла бы смотреть в эти глаза целый день, но стражники уже начали обращать на меня внимание.

Какой позор! Великий граф валяется голым под зловонной попоной, он весь перепачкан кровью, кровью, которой почти не осталось в его теле. Несомненно, он иначе представлял себе свою смерть. Да уж, убийство сурово подпортило графу жизнь. И смерть в придачу.

Через какое-то время ко мне подошел Бальдур, супруг Элисии. Он был пьян.

– Как это произошло? – спросил он и уставился на меня, будто и вправду ожидая, что я отвечу на этот вопрос.

Я выдавила из себя пару звуков – это надежное средство, чтобы заставить людей отцепиться от меня.

Пока Бальдур разговаривал с одним из сгрудившихся здесь стражников, я посмотрела в дальний угол купальни, где в полумраке спряталась эта венгерская тварь. Поджав ноги и прикрывая грудь коленями, она сидела на полу, обнаженная, изящная, словно бронзовая статуэточка. И стражники, и Бальдур поглядывали в ее сторону. Такую красавицу можно страстно любить или не менее страстно ненавидеть. Третьего не дано.