Папе понравились бы мои босоножки. Он ценил красивые вещи, разбирался в прекрасном. Каждый раз, когда я наряжалась принцессой – а это случалось часто, – он хлопал в ладоши и в преувеличенных выражениях хвалил меня, говоря, до чего же я хорошенькая. Мама, наоборот, качала головой и поджимала губы. Папа мог прийти домой и вручить мне пакет со сверкающей диадемой, клипсами ярких цветов и даже губной помадой. Мама конфисковывала помаду и резко замечала, что для маленьких девочек есть дела поважнее, чем вертеться перед зеркалом.
В тех редких случаях, когда родители ссорились в середине дня, папа мог прийти ко мне после, попросить надеть одно из тех шелестящих тюлевых платьев, что он мне дарил, и предложить поиграть в бал во дворце. Мама никогда не присоединялась к нам. Ни разу. Когда вечно тлеющая ссора на время затихала, мама пыталась укрыться там, где она могла побыть одна, в ванной или в спальне, но чаще всего просто уходила на долгую прогулку.
Если бы я показала ей босоножки, она назвала бы их непрактичными и поинтересовалась, как мне удается в них стоять и ходить, неужели не больно? Мама всегда такая. Ее разочарование во мне всегда было замаскировано под заботу. Несмотря на то что она никогда не говорила этого вслух, я знала: она считает, что я могла бы гораздо больше преуспеть в жизни. Иногда мне казалось, что она стыдится меня, выбранного мной пути. Сама она всю жизнь работала с людьми, с их отношениями и конфликтами, с их жизнью. Делала что-то, что действительно имеет значение. И вот у нее выросла дочь, которая посвящает жизнь поверхностным вещам, мишуре. Дочь, которая следует по ненадежным стопам своего отца. А еще – возможно, в первую очередь – мама была недовольна тем, как сложилась моя личная жизнь. Алекс. Даже мысленно мне было неловко ставить их рядом. Уже в начале наших отношений я все рассказала маме. Но она, конечно, не выразила ни радости, ни сочувствия, ни понимания. «Как ты можешь, Грета? – вот все, что она сказала. – Как, черт возьми, ты можешь?»
Какое-то движение вдалеке, у обочины дороги, отвлекло меня от размышлений. Я вздрогнула, пригляделась и различила темную тень, которая сначала скрылась в канаве, а потом медленно поднялась обратно. На моих глазах тень превратилась в силуэт человека, я видела руки, ноги, длинные свалявшиеся волосы, но не видела глаз. Вообще не различала лица. Я почувствовала, как мое тело цепенеет от ужаса. Руки инстинктивно сжались в кулаки. Тут это существо повернулось ко мне, и в копне растрепанных волос я заметила бледное, как привидение, лицо девочки.
На таком расстоянии казалось, что ей не больше десяти-двенадцати лет. Но когда я подошла поближе, то поняла, что ей, должно быть, около пятнадцати. Тельце у нее было тоненькое, как у ребенка. И она была очень бледна, несмотря на то что шел конец долгого и необычно солнечного лета. На ней была свободно сидящая рубашка и простые брюки, и то и другое черного цвета, без каких-либо рисунков или узоров. Волосы свободно спадали по плечам и спине, и я не могла не отметить про себя, что они были бы очень красивы, если бы не были окрашены в черный безжизненный цвет. Она выглядела взволнованной и то и дело оглядывалась через плечо. Я завороженно смотрела на нее и вдруг осознала, что она первое живое существо, – если не считать Тирита, – которое я встретила после исчезновения Алекса и Смиллы. Я была уже совсем близко и собралась открыть рот, чтобы поздороваться, когда увидела группу людей, стоящих у озера в нескольких метрах от меня. Двое из них ходили туда-сюда вдоль берега и пристально высматривали что-то в воде, как будто что-то искали. Остальные стояли в кружке и говорили о чем-то тихими, приглушенными голосами. Тучи рассеялись, и в небе снова появилось солнце. Солнечные лучи коснулись блестящего, острого предмета, который один из этих людей держал в руках. Он засверкал на солнце. Я попятилась назад.
Должно быть, я издала какой-то звук, фырканье, возможно, даже полупридушенный крик, потому что внезапно и одновременно все они повернулись ко мне. Бледные, заостренные лица обратились в мою сторону, пять или шесть пар глаз холодно смотрели на меня. Я успела заметить, что это подростки, прежде чем они, словно по команде, начали двигаться между деревьями в мою сторону. Что-то внутри меня, какой-то древний инстинкт, велело мне спасаться, бежать оттуда так быстро, как только можно. Но ноги моментально стали тяжелыми и ватными, а ступни будто вросли в землю. Мальчики шли не спеша. Их шаги были неторопливы, но целенаправленны. Наконец, они поднялись на дорогу и окружили меня. Один из них обошел меня и встал за спиной.
Последним появился тот, у кого в руке был нож. Он двигался с очевидной самоуверенностью и не обращал на меня никакого внимания. Он обратился к девочке:
– Ты должна была поднять шухер.
Его волосы были точно такого же черного цвета, но коротко стрижены и по бокам головы выбриты какие-то изображения.
– Прости.
Девочка прижалась к нему и положила голову на плечо; ее движение скорее выдавало покорность, чем нежность. Он положил руку ей на голову, а потом быстро провел ножом по затылку. Возможно, это была своеобразная ласка, но у меня возникли совсем другие ассоциации.
Он развернулся и сделал несколько шагов вперед, так что теперь мы стояли друг напротив друга. Было заметно, что он старше всех остальных, его лицо было жестче и шире. Вместо редких усиков вокруг рта у него росла маленькая темная бородка. Она вилась под подбородком, ее перехватывали несколько белых резиночек. Но больше всего его выделяли глаза. Это были глаза, видевшие чудовищные вещи, поняла я. Между тем ему явно было немногим больше двадцати.
– Ты кто такая? Что ты тут делаешь?
По его тону было заметно: он привык к повиновению других. Мой взгляд скользнул обратно к девочке, она стояла чуть позади него, опустив плечи. Возможно, дело было в его голосе, а может быть, на меня так подействовала ее ссутулившаяся фигурка. Но что-то поднялось во мне и заставило выпрямить спину.
– А ты кто такой?
Без колебаний он поднял руку и поднес нож к моему лицу. Инстинктивно я сделала шаг в бок, но тут же наткнулась на худое, жилистое тело. Когда я повернулась обратно, меня встретил холодный прищуренный взгляд. Я повернула голову в другую сторону и увидела вздернутые подбородки и насмешливые ухмылки. Взгляд судорожно метнулся дальше. Слегка опушенные подбородки, противные красные прыщики. Футболки с растянутыми воротами, потертые джинсы с дырами на коленках. «Дети, – подумала я, – они просто дети. Скучающие дети в местечке, где почти ничего не происходит. Они просто хотели припугнуть меня, не более того». Но эта мысль не вселила уверенность, не успокоила.
– Какого хера ты так боишься? Мне просто надо маникюр поправить.
Молодой человек с бородкой опустил нож и стал кончиком вычищать себе грязь из-под ногтей. Мальчики, стоящие вокруг меня, одобрительно засмеялись. Выражение его лица снова изменилось.
– Так, попробуем еще раз. Кто ты такая и что тебе здесь надо?
Он поднял взгляд от своих ногтей и посмотрел на меня. Сейчас его темные глаза ничего не выражали. Как будто он смотрел не на человека, а на безжизненный предмет.
– Тебе задали вопрос. Отвечай уже.
Кто-то подбадривающе толкнул меня в плечо, и я зашаталась. Ребята подошли еще ближе. Внезапно в голове раздался мамин голос. «Дегуманизация, – говорит она своим профессиональным тоном, – существует связь между дегуманизацией и преступлением». Покалечить, нанести увечья проще, если преступник не рассматривает жертву как человеческое существо, не может отождествить себя с ней. Это должно работать и в обратную сторону.
Я начала говорить о себе, о том, как меня зовут, кто я такая. Объяснила, что приехала сюда в отпуск. И не просто сказала это, а указала, в какой стороне находится наш дом. Упомянула Алекса и Смиллу, то, что мы приехали сюда вместе. Я говорила, что сейчас они ждут меня и что очень расстроятся, если я не приду домой в ближайшее время. Но вот слова застряли в горле, и я замолчала. Теперь я ждала.
Парень с бородкой выглядел равнодушным. Он почесал себе локоть и посмотрел на часы. Он вообще слушал меня?
– Так, значит, ты не брала кое-что, что принадлежит нам?
Вначале мне показалось, что я ослышалась. Что он имел в виду? Что такое я могла забрать? Я наморщила лоб и покачала головой. Надеялась, что заметно, что моя растерянность искренна. Парень с бородкой изучал меня, сощурившись. Потом сделал шаг вперед.
– Точно?
Прежде чем я успела ответить, к нему подбежала девочка, встала на цыпочки и что-то зашептала ему на ухо. Он нетерпеливо слушал, потом отмахнулся от нее. Краем глаза я заметила, что окружающие меня мальчики начинали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, бросая вопросительные взгляды на парня с бородкой. «Что делать-то будем?» Прошло несколько секунд. Тишину нарушало только щебетание птиц. У меня пересохло во рту, тело было как натянутая струна.
