Тот быстро подошел к окну и резко раздвинул шторы, втайне надеясь, что зверь взревет от солнечного света, но тот лишь наморщил нос. За окном мелькнула черная тень, но угол обзора не позволял разглядеть, кому она принадлежит.
Дирк обернулся к зверенышу. По телевизору передавали дневной выпуск новостей, и теперь мальчишка казался чуть более восприимчивым к миру за пределами мерцающего цветного прямоугольника. Он смотрел на Дирка кислым, измученным взглядом.
– Чёвамнадо?
– Щас уднаешь, – ответил Дирк решительно, но без всякой надежды. – Я очу… адеялся… Черт, я ее днаю!
Внимание Дирка вдруг переключилось на экран: на нем появилась более-менее свежая фотография пропавшей из аэропорта регистраторши.
– Чёвамздесьнадо? – не унимался мальчишка.
– Ч-щ-щ-щ! – прошипел Дирк, взгромоздился на подлокотник и уставился в телевизор.
Фото сделали примерно год назад, когда девушка еще не знала о существовании блеска для губ, обязательного для сотрудниц авиакомпании. У нее были завитые волосы и довольно неуверенный вид.
– Выктотакой? Чёпроисходит? – продолжал возмущаться мальчишка.
– А ну, даткнись! – рявкнул Дирк. – Я тмотрю бередачу!
По словам диктора, полицейские признались, что озадачены тем, как бесследно исчезла Джанис Смит с места происшествия. Они заявили, что не могут без конца прочесывать одни и те же помещения, и выступили с призывом отозваться каждого, у кого есть хоть какая-то идея, где искать девушку.
– Эдо боя сегредарша! Эдо мисс Пирс! – изумленно воскликнул Дирк.
Мальчишку бывшая секретарша не интересовала. Он прекратил попытки привлечь внимание Дирка, выбрался из спального мешка и улизнул в ванную.
Дирк пялился в телевизор и удивлялся, как он раньше не узнал пропавшую девушку. Однако на это имелись причины: выйдя замуж, она сменила фамилию, а фотографию, по которой ее можно было опознать, сегодня показали впервые. Странное происшествие в аэропорту сначала не вызвало у него интереса, но отныне все изменилось.
Взрыв теперь официально отнесли к разряду стихийных явлений природы.
Но что это за явление, думал Дирк, и с какой стати оно случилось?
Какое такое явление станет поджидать во втором терминале аэропорта Хитроу рейс 15.37 в Осло?
Наконец-то после нескольких недель бездействия вдруг появилось замечательное дело, требующее его непосредственного участия! Он глубоко задумался и чуть не прозевал, как звереныш прокрался обратно и юркнул в спальный мешок – ровно в это время начался рекламный блок. Первый ролик поведал о том, как обычный бульонный кубик помогает наладить семейную жизнь.
Дирк подскочил, но едва открыл рот, чтобы продолжить допрос мальчишки, как вдруг растерялся. Звереныш успел унестись далеко в глубины темного, мерцающего промывателя мозгов, и у Дирка не возникло желания вновь беспокоить его в такой момент.
Зычным рыком пообещав ребенку вернуться, Дирк тяжело заспешил вниз по лестнице. Подол длинного кожаного пальто хлопал сзади по ступеням.
В передней он налетел на Джилкса.
– Чем ты занимался? – резко спросил тот, бросив взгляд на лиловый, распухший нос.
– Долько дем, что бы бде пдиказали, – как ни в чем не бывало ответил Дирк. – Бошед даверх.
Джилкс не унимался, и Дирк великодушно рассказал, что наверху сидит свидетель, у которого есть очень ценные сведения, и предложил Джилксу самому с ним поговорить, не забыв упомянуть, что перед беседой нужно непременно выключить телевизор.
Джилкс сухо кивнул и пошел вверх по лестнице, но Дирк его остановил.
– Бам дичего в эдом добе де гажется страдным?
– Что? – раздраженно переспросил Джилкс.
– Дичего де гажется страдным?
– Каким?
– Страдным!
– Странным?
– Ду да, страдным.
Джилкс пожал плечами:
– Что ты имеешь в виду?
– Од будд-то собсем забдошеддый.
– Совсем какой?
– Забдошеддый! – снова попытался объяснить Дирк. – За-бдо-шен-ный! По-боему, эдо очедь иттедесно.
С этими словами он приподнял на прощание шляпу и торопливо вышел на улицу. И тут с неба прямо на него устремился орел, отчего он едва не угодил под колеса следующего в южном направлении автобуса № 73.
В течение двадцати минут после ухода Дирка из дома на Лаптон-роуд доносились душераздирающие крики и вопли, вызвавшие немалый переполох среди соседей. Затем «скорая» увезла останки верхней и нижней частей тела мистера Энсти, а заодно и полицейского с окровавленным лицом, и ненадолго воцарилась тишина.
Вскоре к дому подъехала еще одна патрульная машина, послышались крики «Боб тут», «Боб тут». Из машины выбрался полицейский неимоверно большого роста и плотного телосложения и поспешил наверх. Несколько минут спустя, после продолжительных стенаний и воплей, он появился вновь, зажав лицо руками, и, возмущенный до глубины души, зачем-то рванул с места так, что яростно взвизгнули шины.
Еще через двадцать минут прибыл фургон, из которого выпрыгнул полицейский с крохотным телевизором в руках. Войдя в дом, он почти сразу появился снова, ведя за собой послушного тринадцатилетнего мальчика, довольного новой игрушкой.
Как только все полицейские отбыли, оставив патрульную машину вести наблюдение за домом, из укромного места за одной из молекул в подвале возникла огромная косматая фигура с зелеными глазами.
Прислонив косу к колонке, она обмакнула длинный корявый палец в лужицу почти свернувшейся крови на проигрывателе, провела черту по низу толстого желтоватого листа бумаги и исчезла в темном и невидимом потустороннем мире, насвистывая странную, зловещую мелодию. Появилась вновь она лишь на секунду – чтобы забрать косу.
Тем же утром, только немного раньше, на приличном расстоянии как от описанных выше событий, так и от окна, сквозь которое в комнату проникали нежаркие утренние лучи, на белой постели возлежал одноглазый старик. На полу перекошенным шалашом валялась газета – ее швырнули туда двумя минутами ранее, когда часы на прикроватной тумбочке показывали чуть больше десяти.
Комната была обставлена со вкусом, но без излишеств, как палата в дорогой частной клинике – чем она, по сути дела, и являлась. Вудшедская лечебница располагалась посреди собственной небольшой, но ухоженной территории в окрестностях маленькой, но опрятной деревушки в Костволдсе.
Старик не спал, и сей факт его явно не радовал.
Его кожа, покрытая едва заметными веснушками, была тонкой и почти прозрачной, как пергамент. Слабые, изящные руки, слегка дрожа, покоились на белоснежных простынях.
Называли его по-разному: мистер Одвин, Вотан или Один. Он был – и всегда оставался – богом, к тому же тем самым, кто из всех богов в наименьшей степени отличался добротой. Злым богом. Сверкающим единственным глазом.
Сейчас его злость объяснялась тем, что он вычитал в прессе: другой бог совсем распоясался и устроил дебош. В газетах, ясное дело, такого не напишут. Никто из журналистов не сказал: «Бог распоясался и устроил дебош в аэропорту», они просто описали, чем все это закончилось, но затруднились найти хоть какое-то разумное объяснение случившемуся.
С какой стороны ни посмотри, история была отвратительной. Бездоказательной, ведущей в никуда и раздражающей – с точки зрения газетчиков – полным отсутствием кровопролития, что явно объяснялось какой-то тайной. Однако в глазах газетчиков тайны всегда проигрывают сообщениям о массовых жертвах.
Одину же не составило труда сообразить, что произошло. Поверх статьи маячило имя «Тор», выведенное такими огромными буквами, что никто, кроме бога, их не замечал. Поэтому он в бешенстве отбросил газету в сторону и теперь пытался сосредоточиться на комплексе расслабляющих упражнений, чтобы не слишком перенервничать из-за всего этого. Комплекс включал вдохи и выдохи, которые следовало выполнять особым образом, но по-разному, и благотворно действовал на артериальное давление и другие функции организма. Не то чтобы он собирался умирать – ха! – но, без сомнения, в его годы – ха! – ему следовало смотреть на жизнь проще и заботиться о своем здоровье.
Больше всего на свете он любил спать.
Сон составлял чрезвычайно важную часть его жизни. Он спал долго, в течение длительных промежутков времени. Обычный ночной сон – это несерьезно. Нет, ему, конечно, нравилось спать ночью, и он ни за что не пропустил бы ни единой ночи, однако этого было ни в коей мере не достаточно. Он любил проспать до половины двенадцатого дня, а потом сладко понежиться в постели. Затем легкий завтрак, непродолжительные водные процедуры, пока меняли постельное белье на его кровати, – вот и все, чем он занимался, прилагая при этом особые усилия, чтобы ненароком не стряхнуть с себя дремоту и не нарушить свой дневной сон. Иногда он спал всю неделю напролет – у него это называлось «хорошенько покемарить». А 1986 год он проспал весь полностью и ничуть об этом не жалел.
