– Поскольку узнал, что вы заключили помолвку с его единокровной сестрой?
– Его это совершенно не касалось! – торопливо сказал Мезурье. – Ему было наплевать на Тони.
– Кажется, он считал, что его это очень даже касается, – суховато заметил Ханнасайд. – И угрожал разоблачить вас, так ведь?
– Да чем он только не угрожал мне! – ответил Мезурье. – Однако не могу сказать, что воспринимал это всерьез. Я прекрасно знал, что он не станет подавать на меня в суд, после того как все обдумает. Это было бы слишком глупо.
– Так ли? – спросил Ханнасайд. – Думаю, вы согласитесь, что если бы он подал на вас в суд за… э… одолженные деньги фирмы, вы больше не смогли бы найти работу.
– Не знаю. Конечно, это было бы чертовски неприятно, но…
– Я действую всецело в ваших интересах, мистер Мезурье, когда говорю, что вам лучше всего сказать мне правду о своих передвижениях вечером в субботу. Подумайте над этим.
– Нечего мне думать. Вы не сможете доказать, что тот полицейский видел мою машину, как ему показалось, и даже если там была моя машина, то вел ее не я. – Мезурье поднялся. – Больше мне нечего вам сообщить.
– Тогда я вас больше не задерживаю, – сказал Ханнасайд. – Но все-таки советую подумать.
Когда суперинтендант покинул контору компании «Шен-Хиллз майн», шел уже пятый час. В главном холле здания его ждал подчиненный, сержант Хемингуэй, жизнерадостный человек с веселым взглядом и солидными манерами. Они направились в ближайшую кондитерскую и за чашкой крепкого чая сравнили полученные данные.
– Беда в том, – заметил в заключение сержант, – что людей с весомыми мотивами слишком много. Не нравятся мне такие дела. Помните убийство Оттершоу? Оно отняло у меня десять лет жизни. – Сержант потрогал одну из булочек, которые официантка поставила перед ним, и покачал головой. – Не для моего возраста. Сажать нужно тех, кто навязывает людям такую еду. Из-за нее я бы всю ночь не смог заснуть. Взять этого юного Верекера. Мне лично он совершенно непонятен. Вы хоть как-то разобрались с ним?
– Нет, – медленно ответил Ханнасайд. – Мне он тоже непонятен. Подозреваю, скользкий тип.
– Я знаю, у него самый сильный мотив. Эй, мисс, отнеси-ка эти булочки туда, откуда они появились – из мусорной корзины, судя по их виду, и принеси тарелку бутербродов, будь хорошей девочкой.
– Дерзишь! – сказала официантка, вскинув голову.
Сержант подмигнул ей и повернулся снова к Ханнасайду:
– Похоже, ловкая девчонка. Так вот, я раздобыл для вас кое-что. Зашел в эту квартиру, как вы велели, и разговорился со служанкой. Настоящая старая брюзга. Зовут ее Мергатройд. Была личной горничной второй миссис Верекер до ее замужества и потом. После смерти миссис Верекер осталась в качестве няньки у детей. Преданная слуга семейства. Я сделал все, что мог, умасливал ее, но она закрытая, как устрица… Спасибо, мисс. – Он подождал, пока официантка отойдет за пределы слышимости, и снова заговорил: – Закрытая, как устрица. Недоверчивая, настороженная. Но одну вещь она все-таки сказала и стояла на том.
– Какую?
Сержант взял с тарелки бутерброд, сложил его пополам и отправил в рот. Когда он вновь обрел возможность говорить разборчиво, то произнес:
– Сказала следующее: что бы ни говорили другие, она готова взойти на гору и публично поклясться, что мастер Кеннет в полночь в субботу преспокойно лежал в своей постели и спал сном младенца.
– Так и сказала? – спросил Ханнасайд с легким удивлением.
– Не покажу под присягой, что буквально так, – ответил, не смущаясь, сержант. – Может быть, я передал их чуть поэтичнее. Но суть такова. А по вашим словам, этот мастер Кеннет признает, что бродил по городу до четырех часов. Создается путаница, сэр. Похоже, они не согласовали между собой вопрос об алиби.
– Не вижу тут ничего особенного, – сказал Ханнасайд. – Вполне очевидно, что положение юного Верекера очень шаткое, и если эта Мергатройд преданная старая служанка, то ее слова – просто доблестная попытка защитить его, какой вполне следовало ожидать.
– Супер, я этого не отрицаю. Согласен, это так. Но суть в том, что старушка испугана. Боится, что убийство совершил юный Верекер. Будь она уверена в его невиновности, так оторвала бы мне голову за то, что смею подозревать ее любимца.
Ханнасайд поставил чашку.
– Послушай, она так сказала или нет?
– Не говорила. Это моя мысль, сэр. Я понял, что она бы так поступила.
– Почему?
– Психология, – ответил сержант, рассеянно беря четвертый бутерброд.
– Перестань, – грубовато сказал начальник. – Что ты узнал о шофере Верекера?
– Убил не он. Забудьте о нем, сэр. Я расскажу вам, что он делал в субботу.
– Не трудись. Напишешь это в рапорте. А я, пожалуй, нанесу визит мисс Верекер.
Сержант с глубокомысленным видом приподнял бровь:
– Из-за нечистого на руку Рудольфа? Она получает письмо от Арнольда, где говорится о том, что Мезурье подделывает счета, и Арнольд грозится уничтожить его, едет в Эшли-Грин просить за жениха, а когда видит, что это бесполезно, закалывает жестокого единокровного брата. Я понять не могу, как она посадила его в колодки, но, судя по тому, что узнал о Верекерах, они выкинули бы шутку именно в этом духе и сочли бы ее очень забавной. У меня другое чувство юмора, но все люди разные. Поразительно, что посетители как-то выходят из этого чайного заведения – этих девиц со счетом не дозовешься. Я пытаюсь привлечь взгляд крашеной рыжей красотки вот уже десять минут. Сэр, я знаю, что мне теперь делать. Заняться проверкой этого Рудольфа. – Сержант проницательно посмотрел на начальника, он часто работал с ним и знал его. – Ведь вас беспокоит Рудольф?
– Да, – ответил Ханнасайд. – Он и похож и не похож на убийцу. Выясни, Хемингуэй, все, что сможешь.
Сержант кивнул:
– Непременно, сэр. Только он не мог этого сделать. Я так думаю. Послушай, Глэдис – Мод – Гвендолин, как там тебя, – скажи мне вот что: ты угощаешь нас этим чаем?
– Еще чего! У тебя не хватит смелости уйти, не расплатившись! – хихикнув, ответила официантка.
– Я только спрашиваю, потому что ты как будто боишься принести счет, – сказал сержант.
– Сам ты боишься! – парировала развеселившаяся официантка.
Мергатройд, открыв дверь суперинтенданту Ханнасайду, недвижимо встала на пороге и вызывающе поинтересовалась, что ему нужно. Он спросил, дома ли мисс Верекер, и услышал в ответ:
– Может быть. Назовитесь, пожалуйста, и скажите, какое у вас дело.
В его глазах замерцали искры.
– Моя фамилия Ханнасайд, и дело у меня к мисс Верекер.
– Я прекрасно знаю, откуда вы, – сказала Мергатройд. – Сегодня у нас уже был один из ваших, и с меня хватит. Если полиция оставит нас в покое, будет лучше для всех.
Она посторонилась, пропуская Ханнасайда, и повела его по крохотному коридору в студию.
– Мисс Тони, это опять полицейский, – объявила она. – Думаю, вам лучше поговорить с ним.
Антония сидела возле окна, у ее ног лежали две собаки. Билли узнал суперинтенданта и оживленно завилял хвостом: однако его дочь, Джуно, поднялась с рычанием.
– Кто говорит, что у собак нет разума? – угрюмо произнесла Мергатройд.
– Тихо, Джуно! – скомандовала Антония. – О, это суперинтендант! Значит, я снова подвергнусь допросу. Хотите чаю?
– Спасибо, мисс Верекер, я уже пил чай, – ответил Ханнасайд, глядя на большой холст на мольберте.
Антония любезно сказала:
– Это «Утренний ветерок», новая картина моего брата. Она еще не закончена.
Ханнасайд подошел поближе к холсту.
– Ваш брат сказал мне сегодня, что его руки стоят больше, чем все богатства вашего единокровного, – заметил он.
– Да, Кеннет о себе высокого мнения, – согласилась Антония. – Если собираетесь часто видеться с ним, придется привыкнуть к его бахвальству.
– Знаете, я думаю, что, возможно, он прав. Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но…
– Оставьте! – взмолилась Антония. – Так говорят из лучших побуждений все идиоты. Мергатройд, чего ты там стоишь?
– А разве вам не нравится, что я осталась? – угрюмо спросила служанка.
– Нет, не нравится. Ты уже подвела Кеннета своим враньем, будто в полночь он лежал в постели.
– Я буду стоять на своем, – ответила Мергатройд.
– Какой в этом смысл, если тебе никто не верит? – рассудительно сказала Антония. – Хотя бы не стой там, это меня отвлекает.
– Ладно, если понадоблюсь, вы знаете, где я, – ответила Мергатройд и ушла.
– Садитесь, – пригласила Антония. – Что вы хотите узнать?
– Что было в том письме, – незамедлительно ответил суперинтендант.
– В каком? А, в полученном от Арнольда! Ничего особенного.
– Если ничего особенного, почему вы его уничтожили?
– Это было такое письмо.
– Какое?
– Какие уничтожают… Послушайте, мы начинаем говорить, словно вздорные комедианты! – заметила Антония.
