– Ни в коем случае, леди Уиллард, – быстро ответил Пуаро. – Я тоже верю в потусторонние силы – одни из величайших сил, с которыми приходится сталкиваться нашему миру.
Я с удивлением посмотрел на моего друга. Мне никогда не пришло бы в голову считать Пуаро суеверным. Но было очевидно, что маленький человечек говорит совершенно серьезно:
– Так вы хотите, чтобы я охранял вашего сына? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить его.
– От обычных опасностей – да, но как быть с влиянием сил сверхъестественных?
– В книгах, написанных в Средние века, леди Уиллард, вы найдете много советов о том, как сопротивляться черной магии. Может быть, тогда люди знали больше, чем знаем мы сейчас со всей нашей хваленой наукой. А теперь давайте вернемся к фактам. Ваш муж всегда интересовался Древним Египтом, не так ли?
– Да, с молодости. Он был одним из самых крупных авторитетов в этой области из живущих сейчас.
– А мистер Блайбнер, если я правильно понимаю, был скорее любителем?
– Вот именно. Он был очень состоятельным человеком, который был готов вкладываться в любую область, которая вызывала у него интерес. Моему мужу удалось заинтересовать его египтологией, и экспедиция финансировалась на его деньги.
– А его племянник? Что вы о нем знаете? Входил ли он в состав экспедиции?
– Не думаю. Более того, я и не подозревала о его существовании до того, как прочитала о его смерти в газетах. Не думаю, что мистер Блайбнер и его племянник были близки. Он никогда не упоминал о своих с ним отношениях.
– А кто еще входит в состав экспедиции?
– Еще в нее входят доктор Тосвилл, мелкий клерк из Британского музея, мистер Шнайдер из музея «Метрополитен» в Нью-Йорке, молодой секретарь – американец мистера Блайбнера, доктор Эймс, который является врачом экспедиции, и старый слуга моего мужа Хассан, из местных.
– А вы не помните имени секретаря-американца?
– Кажется, Харпер, но не уверена. Он не слишком давно работает с мистером Блайбнером, насколько я знаю. Но выглядит он очень приятным молодым человеком.
– Благодарю вас, леди Уиллард.
– Если я еще чем-то…
– В настоящий момент – ничем. Оставьте это мне и будьте уверены, что я сделаю все, что в человеческих силах, чтобы защитить вашего сына.
Прозвучали эти слова моего друга не очень убедительно, и я заметил, как леди Уиллард быстро заморгала, когда он их произнес. С другой стороны, тот факт, что Пуаро не высмеял ее страхи, уже был для нее облегчением.
Со своей стороны я никогда не предполагал, что Пуаро был настолько глубоко суеверен. Когда мы возвращались домой, я заговорил с ним об этом. Его ответы были серьезными и торжественными:
– Да, Гастингс. Я действительно верю в это. Вы не должны недооценивать могущество потусторонних сил.
– И что же мы теперь будем делать?
– Toujours pratique[72], мой добрый Гастингс! Eh bien, для начала отправим телеграмму в Нью-Йорк, чтобы поподробнее узнать о смерти молодого Блайбнера.
И он немедленно направил телеграмму. Ответ был длинным и детальным.
Последние несколько лет молодой Руперт Блайбнер испытывал денежные затруднения. Он перебивался случайными заработками и занимался ремитированием[73] на нескольких южных островах, но два года назад вернулся в Нью-Йорк, где стал быстро опускаться все ниже и ниже. Самым важным, на мой взгляд, было то, что недавно он смог занять крупную сумму денег на поездку в Египет. «В Египте у меня хороший друг, который даст мне взаймы», – объявил он тогда. Однако его планам не суждено было исполниться. Вернувшись в Нью-Йорк, он на всех углах стал проклинать своего сквалыгу-дядюшку, который беспокоится больше о древних костях и давно умерших фараонах, чем о своих собственных родственниках. Во время его посещения Египта умер сэр Джон Уиллард. Руперт опять погрузился в свою жизнь мота в Нью-Йорке, а затем без всякого предупреждения совершил самоубийство, оставив посмертное письмо, в котором содержалось несколько любопытных фраз. Казалось, что письмо было написано в состоянии раскаяния. Он говорил о себе как о прокаженном и парии, а кончалось письмо заявлением, что таким людям, как он, лучше умереть.
У меня появилась некая теория. Дело в том, что я никогда особенно не верил в месть давно умерших египетских фараонов. И здесь я тоже увидел более современное преступление. Представим себе, что этот молодой человек решил покончить со своим дядей – отравить его. Случилось так, что приготовленное снадобье выпил сэр Джон. Молодой человек возвращается в Нью-Йорк, мучаясь от сознания своей вины. Он получает известие о смерти своего дяди, понимает, что его преступление было абсолютно бессмысленным, и, сраженный раскаянием, убивает себя.
Эту идею я сообщил Пуаро. Мне показалось, что она его заинтересовала:
– Гениально, что подобная мысль могла прийти вам в голову, – совершенно гениально. Это может быть даже правдой. Но вы не учитываете фатального влияния гробницы.
Я пожал плечами:
– А вы продолжаете считать, что оно имеет ко всему этому какое-то отношение?
– Настолько, что завтра мы с вами отправляемся в Египет, mon ami.
– Что?! – воскликнул я с удивлением.
– То, что я сказал. – На лице Пуаро появилось выражение осознанного героизма, а потом он простонал: – О, боже, это море! Это ужасное море!
Неделю спустя мы увидели под ногами золотистый песок пустыни. Горячее солнце пекло наши головы. Пуаро, живое воплощение несчастья, угасал рядом со мной. Мой маленький друг никогда не был хорошим путешественником. Четыре дня поездки из Марселя в Александрию стали для него одной сплошной агонией. На берег в Александрии сошла лишь жалкая тень того, что когда-то был моим другом. Даже его всегдашняя опрятность покинула его.
Мы прибыли в Каир и немедленно направились в отель «Мена Хаус», находившийся прямо в тени пирамид. Я уже успел поддаться очарованию Египта. Однако на Пуаро оно не произвело никакого впечатления. Одетый точно так же, как в Лондоне, и вооруженный маленькой платяной щеткой, он объявил решительную войну пыли, которая собиралась на его темных одеяниях.
– А мои ботинки, – стонал он, – вы только взгляните на них, Гастингс… Мои ботинки из лучшей кожи, ручной работы, они всегда были такими чистыми и блестящими! А теперь взгляните – внутри у них песок, что очень болезненно, а снаружи на них тоже песок, что оскорбляет взгляд. А эта жара! Из-за нее мои усы обвисли – обвисли, Гастингс!
– Взгляните на сфинкса, – призвал его я, – даже я чувствую тайну и очарование, которые он излучает.
Пуаро взглянул на него с неудовольствием и ворчливо проговорил:
– Он не выглядит слишком счастливым. Да и как это возможно, если он по грудь, притом очень неаккуратно, занесен песком… Черт бы побрал этот песок!
– Да бросьте вы! В Бельгии тоже достаточно песка, – напомнил я своему другу, вспоминая отдых, проведенный в Нок-сюр-Мер, среди “les dunes impeccables”[74], как описывал их путеводитель.
– Но не в Брюсселе, – объявил Пуаро и задумчиво посмотрел на пирамиды. – Хорошо хоть что у них геометрическая форма и выглядят они достаточно непоколебимо. Но все равно, неровность их поверхности меня раздражает. А вот пальмы мне совсем не нравятся. Они даже не удосужились рассадить их рядами!
Я решительно прекратил его жалобы, предложив поскорее отправиться в лагерь. Ехать надо было на верблюдах, и животные спокойно стояли на коленях, ожидая, когда мы на них взберемся. За ними следили несколько живописных подростков во главе с болтливым погонщиком. Не буду описывать Пуаро на верблюде. Начал он со стонов и жалоб, а закончил криками, жестикуляцией и заклинаниями Святой Девы Марии и всех остальных существующих святых. В конце концов, мой друг с позором слез с верблюда и закончил путешествие на маленьком ослике. Должен признать, что поездка на верблюде, идущем рысью, совсем не шутка для непривычного человека. Я сам не мог сгибаться в течение нескольких дней после этого.
Наконец мы прибыли к месту раскопок. Нас встретил загорелый мужчина с седой бородой, одетый в белую одежду и пробковый шлем.
– Месье Пуаро и капитан Гастингс? Мы получили вашу телеграмму. Прошу прощения, что никто не встретил вас в Каире. Непредвиденное обстоятельство полностью нарушило все наши планы.
Пуаро побледнел. Его рука, тянувшаяся к платяной щетке, замерла на полпути.
– Надеюсь не еще одна смерть? – выдохнул он.
– Именно смерть.
– Сэр Гай Уиллард? – вырвалось у меня.
– Нет, капитан Гастингс. Мой американский коллега, мистер Шнайдер.
– А причина?
– Столбняк.
Я побелел. Все вокруг показалась мне недобрым, коварным и угрожающим. В голову мне пришла ужасная мысль. А что, если я окажусь следующим?
– Mon Dieu, – чуть слышно произнес Пуаро. – Скажите, месье, а диагноз «столбняк» не вызывает никаких сомнений?
