– Этот легкомысленный наряд очень непрактичен, – заметила я.
Она замерла, взглянув на меня с неприкрытой насмешкой:
– Я надевала его не из-за практичности.
– Да уж вижу. Лучше бы ты оставалась в своей спальне, чем выслеживать меня.
– Выслеживать? Моя дорогая Нелл, я просто хотела тебя найти… ведь ты всегда именно там, где должна быть. Разве ты не видишь, что я немного волнуюсь?..
– Нет! Тобою движет лишь любопытство. Есть разница.
Она протянула руку к коленям и уже собиралась забрать лампу, но снова остановилась, глядя на меня:
– Ты расстроена. Я тебя раздражаю.
– Не ты.
– Тогда кто? – Подруга снова опустилась на стопку одеял, а выражение ее лица свидетельствовало о том, что она не успокоится, пока не получит ответ.
– Я сама.
– Ты сама себя раздражаешь? Как оригинально, Нелл. Большинство людей ищут причину раздражения в других.
– Хватит издеваться, а то вообще ничего не скажу, – выпалила я и тут же прихлопнула рот ладонями. – Прости меня, Ирен. Я ужасно несдержанна. Но я действительно считаю, что было очень неприлично с твоей стороны вынуждать меня остаться в спальне мистера Стенхоупа.
– Почему?
– Час был поздний, а обстоятельства весьма неподобающие.
– Ты знаешь, что мои представления о позднем часе и неподобающих обстоятельствах не совпадают с твоими. Как же я могла подстроить тебе ловушку, не подозревая о ней?
– Ты воспользовалась… случаем. Я сама никогда не оказалась бы в такой ситуации.
– В какой?
– Ирен, я никогда в жизни не оставалась наедине с мужчиной, если он не был родственником, работодателем или духовным лицом и если в моем присутствии не было крайней необходимости.
– Ну, мистер Стенхоуп не работодатель, и сомневаюсь, что он когда-нибудь станет духовным лицом. Кстати, он просил нас звать его Стеном.
– Я знаю вполне определенно… от него самого… что он предпочитает, чтобы к нему обращались, используя второе имя.
– Какое же?
– К-Квентин, – пролепетала я, как провинившийся малыш.
– Пусть будет Квентин, – согласилась Ирен, – но разве нельзя считать, что Квентин почти родственник, раз уж он дядя твоих бывших воспитанниц?
– Нет, нельзя! Это было слишком давно, а он сильно изменился. Он взялся утверждать, будто я тоже изменилась, но это абсолютная неправда. Он также пытался меня убедить, что моя жизнь полна приключений, можешь себе представить? Он вел себя весьма… странно, Ирен. Я не знала, что мне делать. А потом… потом…
– Что потом, Нелл? Ясно, что случилось нечто очень важное.
– Нет, ничего! Это ничего бы не значило для большинства женщин, я это знаю. Я глупая гусыня, но я не представляю, что мне думать. Я… я не знаю, что чувствовать – кроме того, что у меня разболелась голова, потому что я ничего не понимаю. Ох, незнание – такое несчастье!
Ирен взяла мои холодные как лед руки и накрыла своими теплыми ладонями:
– Как верно, Нелл! Незнание – никакая не добродетель, а чувствовать себя невеждой – это огромное унижение достоинства. Каким же образом этот Стенхоуп умудрился тебя унизить? – Ее голос звучал весьма угрожающе. – Что он тебе сказал? Ему хватило высокомерия напомнить тебе о прежнем положении в доме его сестры? Он посмел указать на так называемые различия между вами, несмотря на его собственное падение? Нет слов, как мне надоела эта европейская болтовня о «положении»! Жестокий архаичный предрассудок, и не важно, исходит ли он от так называемого короля или от бывшего офицера ее величества королевы! Я не потерплю подобного грубияна в своем доме, и мне наплевать, какая опасность угрожает ему лично, если он посмел тебя оскорбить! – Пальцы примадонны поверх моих рук сжались с угрожающей силой, и она снова вознамерилась встать.
– Ирен, нет! – вскричала я. – Ничего такого он не делал. И вовсе не пытался меня обидеть. Совсем наоборот. Он… открыл мне самые глубины души. Он сказал, что я воплощала для него Англию, а потом он… он меня поцеловал.
– Он – что? – Ирен рухнула обратно в белоснежную лавину своего ночного одеяния; ее черты обмякли, как у утопающего.
Повторить оказалось труднее:
– Он меня п-поцеловал.
– Бог ты мой. – Подруга снова закрыла рот.
– Ты знала с самого момента той неожиданной встречи, что наше прежнее знакомство с ним может во что-то вылиться. Вот почему ты все время подталкивала меня к нему.
– Да, но я не ожидала, что он тебя поцелует.
– Какое облегчение.
– Где?
– Где? – недоуменно повторила я.
– Где он тебя поцеловал?
Я сглотнула:
– Возле окна.
– Да я не про комнату, моя дорогая глупышка!
– Тогда что… где?
– Куда именно он тебя поцеловал?
– Как ты можешь, Ирен! Это слишком… личный вопрос.
– Но тут и кроется самая суть.
– Правда? Суть чего?
– Суть произошедшего события.
– Можно подумать, мы обсуждаем одно из твоих расследований.
– Так и есть. – Ирен быстро и решительно поерзала, устраиваясь на прежнем месте.
Я испытала облегчение, что настроение подруги изменилось. Теперь мы будто изучали интересное отклонение в поведении постороннего лица. Я начала верить, что смогу разобраться в своем новом потрясающем опыте и собственной еще более потрясающей реакции на него.
– Квентин находится в состоянии сильнейшего эмоционального стресса. – Ирен принялась считать на пальцах его несчастья: – Он все еще страдает лихорадкой. А недавно чудом выжил, когда его пытались отравить, а потом застрелить. Он встретил гостью из прошлого, от которого сознательно отказался, прежде чем оно успело его оттолкнуть – так, по крайне мере, ему кажется. Он хочет исправить совершенное много лет назад зло, которому он стал свидетелем и которое теперь может стоить жизни человеку. Он долго жил вдали от себе подобных и от условностей общества, в котором вырос, – наказывая себя за то, что смирился с поражением, хотя сам Квентин вряд ли в этом признается. Весьма романтическая фигура, Нелл, – с восторгом заключила Ирен. – Однако посреди всех этих сложностей он решается поцеловать тебя. Почему?
– Да, почему меня? – воскликнула я. – Я абсолютно неподходящая персона, чтобы заинтересовать такого мужчину. Я вела затворническую жизнь, хотя он ошибочно восхищается моими «приключениями». Должно быть, он сошел с ума!
Ирен рассмеялась:
– Нет, это ты сошла с ума. Он восхищается тобой совершенно справедливо, как и мы с Годфри. Ты та ниточка, которая привязывает к земле полет нашего воображения. Мы действительно полагаемся на тебя, Нелл. Благодаря твоему здравомыслию. Благодаря прямоте. Благодаря душевной чистоте. Без сомнения, Квентин тоже видит в тебе эти черты. Вероятно, ему казалось, что для него они уже потеряны.
Я кивнула с серьезным выражением:
– Значит, ты считаешь, что он искренен.
– О, мужчина может быть искренен, моя дорогая Нелл, но при этом опасен. Итак, куда он тебя поцеловал?
– Я думала, мы решаем, почему он это сделал. А куда – не имеет значения.
– «Куда» всегда имеет значение, а также «как». Мужчина может поцеловать даме руку, соблюдая ритуал или желая соблазнить. Он может поцеловать в щеку в качестве приветствия или приглашения. Он может поцеловать в губы как старый друг или как новый возлюбленный.
– Я понимаю, – пробормотала я, и я действительно понимала.
– Ну и?
– Я считаю, что подобная информация – не твое дело, Ирен. – На этот раз я сама с трудом поднялась, что было непросто после нескольких часов, которые я провела, скрючившись на полу кладовки. Колени у меня подгибались, но я удержалась, схватившись за край полки. – Твои комментарии просветили меня, но я отнюдь не собираюсь обсуждать эту тему дальше. Спокойной ночи. – Я открыла дверь в темный холл, поморгала, а потом повернула голову и улыбнулась подруге.
Она все еще сидела на полу, одной рукой подпирая голову, а другую уронив на колени. Вид у нее был весьма недовольный.
– Ты идешь спать? – осторожно поинтересовалась я.
– Нет, – ответила она. Голос звучал почти язвительно. – Я остаюсь здесь. Чтобы подумать.
На этой зловещей ноте я закрыла дверь и отправилась в постель с легким сердцем и с затаенным смехом. Редкое везение: я знала секрет, который Ирен безумно желала раскрыть.
Глава одиннадцатая
О, зачем же ты?..[21]
Простой потолок редко чествуют в песнях или рассказах как источник вдохновения, но когда утром я открыла глаза, то поняла, что моя жизнь изменилась. Сначала я только ощущала чудо дневного света, проникающего сквозь кружевные фестоны занавески и омывающего неровную штукатурку потолка чередой бликов и теней. Затем на этом белом пергаменте медленно стал проявляться скупой дагерротип воспоминаний о моем побеге в бельевую кладовку, а также о событии, которое ему предшествовало.
