– Профи, – заключил Йорма, поворачиваясь туда-сюда на вращающемся рояльном стуле. – Кто бы за этим ни стоял… они знают, что делают.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты и сам сечешь поляну не хуже меня… здесь много чего нужно, чтобы все срослось. Ресурсы нужны. И бабки, и извилины.
Катц рассеянно смотрел по сторонам, словно рассчитывая найти в квартире Йормы недостающие элементы пазла. Картины на стенах – творчество Йормы в тюрьме. Полная абстракция, но сочетания красок на удивление живописны. Пианино, мебель… Нет, спасительная ниточка, за которую можно было бы потянуть и распутать это хичкоковское наваждение, не находилась.
– И ведь кто-то знает, что меня осудили за похожее преступление…
– …и неплохо этим знанием пользуется, – закончил за него Йорма. – Ни на кого и не подумаешь. Всем известно, что Данни Катц регулярно перегрызает горло своим девушкам… Увидит горло – и сразу грызть. Кто-то очень хочет тебя посадить, – сказал он после паузы. – Согласен? Согласен… И этот кто-то не в одиночестве. Для такого дела нужно несколько человек.
– Но почему?
– Чтобы самим гулять на свободе, естественно… А может, еще какая причина. Это ты себя спроси.
Катц по негласному соглашению никогда не спрашивал, чем занимается Йорма. В годы, когда он неуклонно катился к собственной гибели, они потеряли всякий контакт. Йорма пытался ему помочь, но Катц не хотел, чтобы ему помогали. И все равно они не упускали друг друга из виду. Катц знал, что Йорма так и продолжает работать на разные криминальные группировки – байкеры, финны из старых западных пригородов. Рэкет, отмывание денег, даже ограбления инкассаторов. В мире Йормы у людей были все основания вредить друг другу… но не в том мире, в котором жил Катц. Или считал, что живет.
– Может, мне и не стоило сюда приходить. Если полиция начнет искать… наверное, лучше уехать их города.
– Куда? Подумай: прошло чуть не тридцать лет, как на нас составили последний протокол. То есть я имею в виду, где наши фамилии рядом. Ты и я. Катц и Хедлунд. Снюты так глубоко не копают. Нашли заплесневелую папку, где ты с Эвой, но меня там нет. Короче, пока нас не связали. И вряд ли свяжут.
Катц встал и подошел к балконной двери. По улице одна за другой шли машины, свет уличных фонарей отражался в лужах, и казалось, свет этот исходит из-под земли.
– Мне надо позвонить… Попробую распутать это дело, но мне нужна помощь.
Под звуки дремотных вступительных аккордов к Stardust того же Кармайкла Данни прошел в кухню, закрыл за собой дверь и набрал номер Юлина.
Не меньше полдюжины сигналов прошло, прежде чем Юлин взял трубку.
– Катц… как дела?
– Более или менее. Ты узнал, что полиция накопала по исчезновению Кристофера? Я имею в виду – что было найдено на месте похищения?
– Да. Ничего не накопала. Сорок лет прошло. Есть только выписки из протоколов допросов отца, и ни слова о каких-то находках. Слушай, Катц… у меня были парни из полиции и спрашивали про тебя. Я сказал, что мы не виделись уже с полгода. И еще: что касается меня, я на сто процентов уверен, что ты не виновен в убийстве и похищении.
– А ты и в самом деле уверен? На сто процентов?
– Я знаю, что это не ты. Но проблема в том, что ты прячешься… это не в твою пользу. Они тебя все равно найдут. Задействовали всю машину. И выглядит все это, сам понимаешь, так себе… все эти газетные статьи, все «новые» – в кавычках, разумеется, – данные…
Данни живо представил, как Юлин двумя пальцами свободной руки изображает кавычки.
– И что я, по-твоему, должен делать?
– Сдаться. За тобой охотятся, а места для маневра уже почти не остается. Тебе, вообще-то говоря, есть где спать?
– Несколько ночей… у старого друга.
– Где?
– Крансен, – машинально ответил Катц.
И в ту же секунду прикусил язык. Зачем он это сказал? С другой стороны, с чего бы им ставить телефон Юлина на прослушку.
– Что-то еще я могу для тебя сделать?
– Можешь. Проверь Понтуса Клингберга. Где он был в день убийства.
– Ты думаешь, это он? – Катцу показалось, что у Юлина перехватило дыхание.
– Нет, но с чего-то надо начать. Ангела открыла дверь человеку, которого она хорошо знает.
– Хорошо, ладно… попробую. У тебя есть какой-нибудь телефон? Где я тебя найду?
– После этого разговора я поменяю симку. Не надо меня искать, я сам тебе позвоню.
Он вернулся в гостиную. Оказывается, Йорма уже притащил из прихожей его сумку.
– Интересно… ты, похоже, предполагал, что я появлюсь?
– А куда ты, на хер, денешься? Еще сутки – и пиздец.
– Значит, Таиланд погорел? Не поехал?
– Нет… пришлось зарабатывать бабки другим способом. Времена меняются. Раньше можно было работать в одиночку, а теперь… теперь надо входить в группу, да еще лизать жопу боссам. Язык натрешь. Я подумываю, не завязать ли вообще. Начну работать руками. Ты же знаешь, я классный строитель.
Катц вздрогнул – услышал, как на площадке остановился лифт. Йорма успокаивающе помотал головой.
– Сосед. Кстати, полицейский на пенсии. Все спокойно, Катц. Как тебе квартирка? Получил в подарок, вместе с пианино. В тюряге в Норртелье помог одному чудаку, сокамерники взяли его на анас[7]. Благодарный оказался. Пошли покажу, где ты будешь жить.
Катц взял сумку. Они прошли через кухню и оказались в большой, совершенно пустой комнате.
– Так ты все-таки хочешь распутать это дело?
Катц молча кивнул.
– Как?
– Пока не знаю.
– Ну и не надо. Потом узнаешь. А сейчас тебе надо выспаться, видок у тебя – на море и обратно.
Он нажал ногой на плинтус, и стена беззвучно съехала в сторону примерно на метр. Открылся тайник – там был уже застеленный матрас и настольная лампа.
– Первое, что сделал, когда ремонтировал, – усмехнулся Йорма. – Мало ли что. Барахло спрятать. Или кореша в бегах…
* * *
Служебный кабинет всегда представлялся ей монашеской кельей, зажатой между офисом вице-прокурора по экономическим преступлениям и кабинетом шеф-ревизора. Желто-оранжевый линолеум на полу – цвет, вошедший в моду в начале девяностых. Но вид из окна неплохой – на кунгсхольмскую церковь. Ей нравилось смотреть на маленький уютный погост. Весной он покрывался нежной зеленью, а зимой, в солнечные дни, скелеты могучих дубов отбрасывали четкие узорчатые тени на белоснежный снег и кое-как очищенные надгробья. Архивные полки у двери, папки рассортированы: дела, требующие постоянного контроля, – отдельно, проекты, требующие особого финансирования, – отдельно, все прочее – на двух полках в самом низу. Письменный стол с компьютером. На стене фотографии Лизы и Арвида, весь их жизненный путь: от грудных младенцев до сегодняшнего дня. Больше рожать она не будет, это решено.
Эва прижимала к уху телефонную трубку и все время поглядывала на стол, где лежали две стопки бумаг в пластиковых папочках. Одна – постановление суда, вынесенное двадцать восемь лет назад: направить Катца в исправительную тюрьму для несовершеннолетних. Другая – материалы следствия. Им тоже исполнилось двадцать восемь.
– И что ты думаешь делать? – перебила она Улу.
– Я уже сказал. В худшем случае найму адвоката.
– Ты же сам адвокат.
– В этом случае я заинтересованное лицо. Если ты отказываешься пойти на компромисс, дело передадут в суд. Типичная разборка о праве на воспитание, и, насколько я понимаю, твои шансы невелики. Мы предложим тебе что-нибудь типа с четверга по воскресенье. Но через неделю.
– Ты в своем уме? Рехнулся?
– В своем, в своем. Так дальше продолжаться не может. Дети нервничают. Они нестабильны.
– Может быть, но это не из-за меня… Не только из-за меня, – поправилась она на всякий случай.
– Ты оставила их в понедельник, и с тех пор от тебя ни слуху ни духу. И это только вершина айсберга. Лиза сказала, что хочет жить у меня до конца весны.
Из столовой в конце коридора донесся звон посуды и смех. Знакомые голоса. Самсон, налоговый эксперт, Еленик, следователь оперативной группы. Сколько она уже здесь работает? Двенадцать лет, если не считать перерыва на работу в прокуратуре. Дежурный прокурор… это не для нее. Она гораздо лучше соображает в цифрах, чем в убийствах и изнасилованиях. Кто-то сказал, что у нее нюх, как у трюфельной свиньи. Нарушения отчетности, отмывание денег – она и в самом деле интуитивно чувствовала непорядок.
– Это ты вбиваешь ей в голову такие мысли.
– Эрика полностью со мной согласна, особенно после всей этой истории на Пасху.
На Пасху? Она не хотела вспоминать. Это… это и в самом деле уже история.
– Эрике глубоко наплевать и на Лизу, и на Арвида. Ее, черт побери, от них тошнит.
– Она их любит.
– Не надо врать.
– Кончай, Эва, у тебя ни одного козыря. Детям у нас спокойнее, у каждого своя комната. Хорошие взаимоотношения взрослых, режим, две зарплаты. Ты обещаешь их забрать и исчезаешь, как в проруби. С тех пор как мы развелись, ты только и делаешь, что нарушаешь слово.
