Наконец я услышала какой-то хлопок, очевидно, это закрылась дверь, и стало тихо. Смилла больше не стояла рядом, слушая разговор, не следила ревниво за своим папой. Я провела пальцами по топору и сделала глубокий вдох.
– Расскажи мне, – сказала я. – Расскажи, что произошло в тот вечер на острове.
И он рассказал. Смилла только-только начала уставать от приключений, когда они набрели на что-то вроде стоянки на другой стороне острова. Рядом была пришвартована лодка, как будто окровавленная. Смилла отказалась туда залезать, так что ему пришлось самому поднять ее и посадить в лодку. Он объяснил, что это такая игра, что они подшутят надо мной, и поэтому она должна сидеть очень тихо, не кричать и не разговаривать. На веслах они уплыли к другому берегу озера.
Я вздрогнула, несмотря на тепло. Увидела перед собой белую шлюпку. Услышала полный ненависти голос Юрмы. «Так, значит, ты не брала кое-что, что принадлежит нам?» Голос меняется, теперь я слышу не Юрму, а юную Грету: «Я думала, Юрма быстро успокоится. И никого не будут наказывать».
– А потом?
– Ну, потом…
Потом они прошли через лес, ориентируясь на шум, идущий от шоссе. И когда добрались до него, оказалось, что им повезло: один из автобусов до города отправлялся всего через четверть часа. Практически нереальная удача! Смилла проспала большую часть пути домой. На станции он заказал такси.
Вот и все, больше нечего было к этому добавить. Дрожащими руками я расправила куртку на поваленном дереве. Дома, они у себя дома. Там они были все это время, с того самого вечера. Пока подо мной разверзалась бездна, грозясь поглотить, Алекс и Смилла были в безопасности. Он обманывал меня все это время. Я медленно качала головой из стороны в сторону. Я знала. Каким-то образом я все это знала. Но между знанием и пониманием лежит целая пропасть.
– Как ты мог так поступить? – слабым голосом спросила я.
Ответ был словно удар кнута.
– Ты все еще не поняла?
Я беззвучно помотала головой. Хотя Алекс не мог меня видеть, он будто бы уловил этот жест.
– Хотел посмотреть, что ты будешь делать. Уедешь ли сразу или будешь ждать и искать.
Мне пришлось снова сесть. Бревно было твердым и шершавым. Я чувствовала, что меня всю трясет. Руки так дрожали, что пришлось изо всех сил прижать телефон к уху, чтобы не уронить его.
Мой телефон – я ведь нашла его в кровати Алекса после исчезновения. Оказался ли он под одеялом по ошибке или Алекс намеренно положил его туда, когда заправлял постель? Начал ли он планировать это своеобразное испытание еще за несколько часов до того, как мы отправились на остров? Собирался ли он уже тогда исчезнуть вместе со Смиллой и исключить всякую возможность связаться с ним? Могло ли это быть возможным?
– Ты отключил телефон, – сказала я.
– Но что бы тогда было в этом сложного, если бы ты могла мне позвонить?
Внутри все заклокотало. Зачем он в конце концов начал звонить сам, ничего не говоря? Чтобы увеличить напряжение, повысить «сложность». Я спросила об этих молчаливых звонках, которые поступали несколько раз за последние сутки, но Алекс ничего о них не знал. Он уверенно утверждал, что до настоящего момента никак не давал о себе знать. Когда я стала настаивать, он разозлился.
– Да хрен с ним. Это не имеет никакого значения. Важно только то, что ты не свалила. Ты осталась там, значит, прошла испытание.
У меня закружилась голова, ноги стали ватными. Я никогда не падала в обморок, но поняла, что именно так чувствуешь себя за несколько секунд до того, как это происходит. Вокруг и внутри бушевал хаос, тьма медленно поглощала меня, и что же это было? Игра? Экзамен?
– Ты разве не понимаешь, что я это сделал для твоего же блага? Ты говорила всякие глупости… Я просто решил дать тебе шанс как следует подумать. Чтобы ты смогла понять, что не можешь без меня жить.
Я увидела перед собой черный шелковый галстук. Руки Алекса затягивают узел вокруг моей шеи все туже и туже, а я со связанными руками изгибаюсь дугой, пытаясь высвободиться. Перед глазами стоит туман, легкие готовы вот-вот лопнуть. Я была уверена, что он действительно решил задушить меня. Всерьез. И только тогда, ровно в этот момент, Алекс отпустил меня. Позволил снова дышать. «Не можешь без меня жить».
Все куда-то провалилось, осталась только правда, такая же жесткая и неудобная, как ствол дерева подо мной. Алекс осознанно подорвал те и так уже шаткие опоры, на которых кое-как держалась моя жизнь, подвергнув меня этому испытанию. «Для твоего же блага». Утренний ветер пронесся между деревьями и положил на шею свою ледяную руку. Все, что Алекс заставлял меня вынести раньше, было ничто по сравнению с этим издевательством.
Как-то мне удалось встать и подобрать топор. Куртку я оставила на поваленном дереве. Перед глазами рябило, когда я пробиралась обратно между деревьями, и я не могла различить ничего дальше, чем на несколько метров вперед. Ветки царапали лицо, но боль была где-то далеко, она словно не была частью меня.
– А ребенок? – услышала я свой голос.
– Какой ребенок?
– Ребенок, которого я…
– Никакого ребенка нет. Ты прекрасно это знаешь, Грета.
Слова тяжело падали вниз. Вот что он имеет в виду, вот чего ждет. Что будем только мы с ним. До того момента, когда он решит поиграть с моей жизнью в последний раз. Ведь это случится еще много раз, нет никакого сомнения. Может быть, он снова возьмется за галстук, а может, найдет новое орудие. Единственное, в чем я была уверена, – это в том, что каждый раз он будет заходить еще чуть дальше. И еще. Не остановится, пока я не сломаюсь. А может быть, не остановится даже и тогда.
На другом конце Алекс перечислял вещи и игрушки, которые остались в доме. Их надо было взять с собой. Я, конечно, же понимала, что он не мог освободиться сразу же, но он хотел, чтобы я упаковала все его вещи, какие найду, и забрала бы их домой. Он приедет ко мне, как только…
– Нет, – сказала я.
– Нет?
– Нет.
Я вспомнила о колодце, который видела перед собой как-то вечером, когда вглядывалась в темные воды Морока. «Если бы он действительно существовал, я столкнула бы тебя туда. За эти дни я кое-что поняла: если бы у меня была возможность, я бы смогла это сделать». Ты либо сдаешься, либо наносишь ответный удар. А я – дочь своей матери. Господи, прости меня, но я – это я. Теперь я это точно знаю.
– Я ухожу от тебя, Алекс. Я уверена в этом решении больше, чем в чем-либо за всю жизнь. И если ты когда-нибудь осмелишься приблизиться ко мне, клянусь, я убью тебя.
Он замолчал. Прошло почти полминуты, прежде чем он снова заговорил:
– Так же, как ты убила своего папашу?
– Да, именно так.
Я заметила кое-что новое в его голосе. Он слегка дрожал.
– Неужели ты правда на это способна?
Я ответила молчанием – пусть это будет мой окончательный ответ. И закончила разговор. В одной руке я держала телефон, в другой – топор. И стала продираться дальше сквозь чащу. Я думала, что Алекс явно ничего не смог понять про меня. Абсолютно ничего.
Я бешено мчалась сквозь чащу – никакими другими словами нельзя было это описать. Сухие ветки кололи и раздирали лоб и щеки, по виску струилось что-то теплое. Зрение не прояснялось, напротив, размывалось все больше, в глазах по-прежнему рябило. Когда я в конце концов вышла на лесную дорогу, меня качало из стороны в сторону, словно я была посреди шторма в огромном океане.
Ноги вели вперед, и я дала им волю, не зная, в правильном ли направлении иду. Но, в конце концов, что такое правильное направление? Навстречу мне никто не попадался. У меня свербило в ладонях, и, хотя я их толком не видела, я знала, что они по-прежнему там – оба предмета, которые как будто проросли из моего тела: телефон и топор. Сейчас я была с ними одно целое, с силой сжимала их и не отпустила бы ни при каких обстоятельствах.
Зверь, который несся на меня, был темным и мохнатым. Он двигался быстро и мягко. Я остановилась, думая, что, возможно, это только кажется. Видеть нечто, чего на самом деле нет, и не быть способным принять действительность – возможно, это две стороны одной медали. То, что случилось с папой, то, что ускользает от меня. Меня подводит память? Или способность интерпретировать то, что я видела?
Зверь был уже совсем рядом, он подошел вплотную, и я почувствовала на руке что-то влажное и холодное. Собачий нос. Я вздрогнула от этого простого прикосновения. Ощущение реальности вернулось ко мне, пелена упала с глаз, и я снова стала ясно видеть, но не то, что снаружи, а то, что внутри меня. Дело было не в провалах в памяти и не в запутанных событиях. Мне не хватало другого: желания признать то, что случилось с папой, и во что это меня превратило.
– Прости, – прошептала я, и мои глаза наполнились слезами.
Я заметила, что пес чуть попятился и облизнулся. Потом он громко залаял, не злобно, а, скорее, растерянно – очевидно, подавая сигнал человеку, чей силуэт виднелся чуть поодаль.
