По счастью, он хоть был не без друга. На его обеденном столе – вдоль большого словаря, груды книг в бумажных обертках, трубочной стойки об одной-единственной трубке и жестянки с табаком – растянулся сиамский кот.
Квиллер почесал друга за ушком и сказал:
– Об заклад побьюсь – тебе не разрешалось сидеть на обеденном столе, когда ты жил этажом выше.
Кот по имени Коко удовлетворенно заерзал, выставил вперед усы и сказал:
– ЙЯУ!
Он прожил с репортером шесть месяцев, доставшись ему как часть печального наследства жильца с третьего этажа. Квиллер хорошо его кормил, толково с ним беседовал и вовлекал в игры, которые доставляли незаурядно смышленому коту удовольствие.
Каждое утро Коко захватывал один и тот же угол обеденного стола, располагаясь на нем компактным валиком, – коричневые лапы и хвост тактично подогнуты под бежевое тельце с белой грудкой. В рассеянном солнечном свете глаза Коко ослепительно голубели, а шелковистая шерстка, как и новенькая паучья сеть, затянувшая окно, переливчато и радужно поблескивала.
– Это по твоей милости комната кажется свалкой, – сообщил ему Квиллер.
Коко зажмурился и задышал чаще. При каждом вдохе и выдохе нос его менялся – казался то черно-бархатным, то черно-атласным, то снова бархатным.
Квиллер вновь погрузился в глубокую думу, рассеянно почесывая в усах ручкой чайной ложки. Настал тот самый день, который он самому себе назначил, чтобы предстать перед главным редактором и потребовать, чтобы его перевели в другой отдел. Это был рискованный шаг. «Дневной прибой» славился как прочный корабль. Перси проповедовал слаженную работу, единый дух, общую нерушимую дисциплину. Плечом к плечу, играючи, один за всех. Наши не спрашивают – почему. Тянем-потянем – вытянули! Нас, избранных, не много!
– Вот оно как, – доложил Квиллер коту. – Если я вломлюсь в кабинет Перси и решительно потребую поменять мне задание, то, вероятно, вылечу на улицу. Излюбленный его аргумент. А я не могу себе позволить стать безработным – во всяком случае сейчас, пока не подсобрал деньжонок.
Коко ловил каждое слово.
– В худшем случае я, пожалуй, могу получить работу в «Утренней зыби», но мне тошно работать на эту скучную простыню.
Глаза Коко были огромны и полны понимания.
– ЙЯУ, – мягко сказал он.
– Хотел бы я поговорить с Перси по душам, но к нему ни за что не пробиться. Он запрограммирован, как компьютер. У него очень искренняя улыбка. Крепчайшее рукопожатие. Весьма ободряющие комплименты. А вот потом, когда ты встречаешь его в лифте, он и знать тебя не знает. Ты на весь день выпал из его планов.
Коко беспокойно передвинулся.
– Он даже не похож на главного редактора. Одевается, как парень с рекламы. Перед ним себя растрепой чувствуешь. – Квиллер пощупал у себя под затылком. – Мне явно пора подстричься.
У Коко что-то булькнуло в горле, и Квиллер понял намек:
– О’кей, сыграем. Но нынче утром – только несколько конов. Надо топать на работу.
Он открыл большой энциклопедический словарь замечательной растрепанности, и они с Коко принялись за свою словесную игру. Она состояла в том, что кот запускал когти меж страницами, а Квиллер открывал тексты там, где он указывал, читая вслух словесную добычу – два жирно выделенных ключевых слова над колонками. Он читал страницу справа, если Коко пользовался правой лапой, но обычно то бывала страница слева. Из спортивного честолюбия Коко предпочитал быть левшой.
– Дизайн и дилемма, – прочел Квиллер. – Ну, эти – легкие. Засчитай мне два очка. Давай-ка попробуй еще раз… Бидермайер[8] и Бидпай[9]. Шельмец! Ты поставил меня в тупик!
Квиллеру пришлось проглядеть оба определения, и это принесло два очка коту.
В финале счет был 7:5 в пользу Квиллера. Потом он принял душ и приступил к одеванию, приготовив сперва завтрак для Коко – парная говядина, разогретая с капелькой консервированной грибной подливки. Кот, однако, не проявил интереса к еде. Он ходил кругами вокруг хозяина, выражая внимание призывным сиамским вытьем, цепляясь за купальное полотенце, запрыгивая в выдвижные ящики туалетного столика, как только они открывались.
– Какой же галстук мне надеть? – спросил у него Квиллер. В его гардеробе их было довольно мало – большей частью в шотландскую клетку с преобладанием красного. Они висели по всей комнате на дверных ручках и спинках стульев. – Может, мне надеть что-нибудь помрачнее, чтобы вызвать благоволение Перси? В такие дни мы все приспособленцы. Только вы, коты, и независимы по-настоящему.
Коко сощурился в знак согласия.
Квиллер дотянулся до узенькой полоски океанически-голубой шерстяной ткани, перекинутой через гнущийся ствол торшера.
– Черт подери эту моль! – вскрикнул он. – Еще один галстук объела!
Коко издал слабый писк, в котором прозвучало что-то вроде сочувствия, и Квиллер, ощупав обгрызенный край галстука, тем не менее решил его надеть.
– Если хочешь быть полезным, – укорил он кота, – почему не занимаешься молью и попусту тратишь время на паутину?
У Коко с самого его вселения к Квиллеру развилось любопытное отклонение от нормы. В этом старом сыром здании кишмя кишели пауки, и, как только они сплетали сети, Коко пожирал их искусную пряжу.
Квиллер упрятал обглоданный конец галстука под рубашку и сунул в карман трубку – затейливо изогнутую носогрейку. Потом, грубовато прощаясь, он взлохматил Коко голову и покинул свое жилище на Бленхейм-плейс.
Когда он наконец вошел в вестибюль «Дневного прибоя», волосы у него были подстрижены, усы слегка подровнены, а ботинки соперничали блеском со стенами черного мрамора. Он уловил в мраморе свое отражение в профиль и втянул живот: тот начинал казаться чуточку выпуклым.
По пути его обозревало немало глаз. С самого поступления в «Прибой», семь месяцев назад, Квиллер, с его густыми усами, колоритной трубкой и туманным прошлым, был предметом пересудов и догадок. Всякий знал, что он сделал в Нью-Йорке и Чикаго недурную карьеру как репортер-криминалист. После этого он на несколько лет пропал и сейчас занимал скромный стол в газете Среднего Запада и писал всего-навсего статейки об искусстве!
Открылась дверь лифта, и Квиллер отступил, давая дорогу шеренге сотрудниц женского отдела, которые направлялись на утренние задания или на чашечку кофе. Пока они проходили, он обвел их оценивающим взглядом. Одна была слишком стара. Другая слишком невзрачна. Репортерша моды – слишком внушительна. Светская репортерша – замужем.
Замужняя взглянула на него с насмешливым укором.
– Везет же некоторым! – бросила она. – Прямо так и гребут все под себя! Терпеть вас не могу!
Квиллер поглядел, как она проплывает через вестибюль, а потом впрыгнул в лифт за секунду до закрытия дверей.
– Интересно, с чего бы это все? – пробормотал он.
В кабинке была еще одна пассажирка – блондинка-секретарша из отдела рекламы.
– Я только что слышала новости, – сказала она. – Мои поздравления! – И вышла из лифта на следующем этаже.
Большая надежда вздымала траченный молью квиллеровский галстук, когда он входил в отдел публицистики с его рядами зеленых металлических столов, зеленых пишущих машинок и зеленых же телефонов.
Его поманил к себе Арчи Райкер.
– Дубина, – сказал редактор публицистики. – Перси созывает в десять-тридцать летучку. Возможно, хочет обсудить это забавное «в» в твоей фамилии. Видал первый выпуск? – Он толкнул через стол газету и указал на крупно набранный заголовок: «Исквусство держит квурс на квурорт». – Райкер добавил: – Никто не заметил опечатки, пока газета не поступила в продажу. Ты сбил с толку весь штат.
– У меня добрая шотландская фамилия, – обороняясь, выдавил Квиллер. – Не Киллером же мне вам на радость зваться? – Потом склонился над столом Райкера и сказал: – Нынче утром я ощущал некую интересную вибрацию. По-моему, Перси даст мне новое назначение.
– Если даст, это для меня сущая новость.
– Я шесть месяцев пробыл смешнейшей фигурой журналистики – криминалист, посаженный на искусство.
– Нечего было брать эту работу, раз она тебя не устраивает.
– Мне были нужны деньги. Ты это знаешь. И мне было обещано место в редакторской, как только оно появится.
– Всяческих удач, – уныло пожелал Райкер.
– По-моему, есть что-то вроде шанса. И каков бы он ни был, о нем знают все, кроме нас с тобой.
Редактор публицистики откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– В средствах массовой информации общепринято, – провещал он, – что наиболее заинтересованные лица узнают новости последними.
Когда из редакторской донесся звонок, Райкер с Квиллером вступили в кабинет главного редактора, сказав: «Доброе утро, Харолд». Босса звали Перси только за глаза.
