Но я расскажу вам то, чего вы не узнаете ни от кого другого, так что послушайте: Мундт собственноручно избивал Фидлера и все время, пока продолжалось избиение, высмеивал его и издевался над его еврейским происхождением. Вы все знаете, что за человек Мундт, но терпите его, потому что он хорошо делает свою работу. Но… – на секунду он сбился с мысли, но почти тут же продолжил: – Но, ради всего святого, в этом деле замешано слишком большое количество людей, чтобы еще и голова Фидлера полетела в корзину. Фидлер – ваш верный слуга, хотите верьте, хотите нет. Идеологически выдержанный. Я правильно употребил фразу из вашего лексикона?
Он снова всмотрелся в лица членов трибунала. Они смотрели на него бесстрастно. Быть может, с легким оттенком любопытства, но глаза их оставались безжизненными и холодными. Только Фидлер, вернувшийся на свой стул и слушавший Лимаса с несколько напускной отстраненностью, вдруг бросил на него взгляд, в котором промелькнуло доброжелательство:
– А вы все испортили, Лимас, не так ли? – спросил он. – Старый охотничий пес Лимас, ввязавшийся в операцию, которая бы достойно увенчала его славную карьеру, запал на… Как вы ее назвали? На потерянную девочку из заштатной библиотеки? В Лондоне наверняка все знали. Смайли не пошел бы на такое один. – Фидлер повернулся к Мундту: – Вот ведь в чем странность, Мундт: они не могли не понимать, что вы подвергнете проверке каждую деталь его «легенды». Вот почему Лимасу пришлось буквально вжиться в новый образ. И тем не менее они торопятся выплатить компенсацию лавочнику, оплачивают долги по квартире, выкупают жилье для девушки. Люди с огромным опытом… И вдруг вытворяют такое чудачество… Платят тысячу фунтов за его девушку – за члена коммунистической партии, – которая должна была до последнего считать, что у Лимаса нет за душой ни гроша! И не надо мне сказок о совестливости Смайли. Это сделали с ведома Цирка. Пойти на такой риск!
Лимас лишь пожал плечами.
– Смайли оказался прав. Мы не смогли остановить реакцию. Мы не ожидали, что вы привезете меня сюда. В Голландию – может быть, но не сюда. – Он на секунду замолчал, а потом продолжил: – И уж конечно, я и представить себе не мог, что вам удастся заманить к себе девушку. Здесь я свалял большого дурака.
– Зато Мундт оказался хитрее, – подхватил его слова Фидлер. – Мундт точно знал, что ему следует искать, – понимал, что девушка предоставит нужные доказательства. Очень умно с его стороны, должен признать. Я бы даже сказал, чересчур умно. Ему было известно о выкупе квартиры – вот что поразительно. Хотел бы я знать, как он это выяснил, – она ведь никому ни о чем не рассказывала. Я понял характер этой девушки – она бы никогда и никому не проговорилась. – Он посмотрел на Мундта. – Не хотите ли сами просветить нас на этот счет?
Мундт колебался на секунду дольше, чем мог себе позволить, отметил Лимас.
– Партийные взносы, – ответил он наконец. – Месяц назад она стала платить на десять шиллингов в месяц больше. Мне доложили об этом. И нам удалось установить, почему она смогла себе это позволить.
– Блестящая импровизация, – холодно отметил Фидлер.
Снова воцарилась тишина.
– Я считаю, – сказала президент, поглядывая на двух своих коллег, – что теперь трибунал располагает возможностью написать свое заключение для президиума. Если только, – добавила она, обратив свои маленькие жесткие глазки на Фидлера, – вам нечего больше нам сообщить.
Фидлер помотал головой. Казалось, его все еще занимает какая-то необычная мысль.
– В таком случае, – начала подводить итог президент, – мы с коллегами сошлись во мнении, что товарища Фидлера следует отстранить от должностных обязанностей, пока дисциплинарный комитет президиума не примет решения относительно его будущего. Лимас уже находится под арестом. Но моя обязанность напомнить вам, что трибунал не обладает правами исполнительного органа. Народная прокуратура совместно с товарищем Мундтом, несомненно, рассмотрят, какое наказание должен понести британский шпион, провокатор и убийца.
Она быстро взглянула на Лимаса, а потом на Мундта, который, в свою очередь, изучал Фидлера с тем чисто деловым выражением, с каким палач на глазок определяет, какой длины ему понадобится веревка.
И неожиданно, с ужасающей ясностью для человека, которого слишком долго водили за нос, Лимас понял всю суть этого отвратительного фарса.
Лиз стояла у окна спиной к своей сопровождающей, устремив невидящий взгляд в небольшой внутренний двор внизу, по которому прогуливалась небольшая группа людей. Она находилась в чьем-то рабочем кабинете, на столе рядом с телефоном стоял поднос с едой, но она не могла заставить себя притронуться к ней. Она чувствовала себя больной и усталой – физически усталой. У нее болели ноги, лицо горело, кожу на нем стянуло от высохших слез. Она казалась себе грязной и мечтала принять ванну.
– Почему вы не едите? – не в первый раз спросила женщина. – Уже все закончилось. – Она говорила это не с симпатией, а словно дивясь глупости странной девчонки, которая отказывалась есть, хотя ей дали столько пищи.
– Я не голодна.
Стражница пожала плечами.
– Вам, возможно, предстоит длительный переезд, – добавила она, – а дадут ли поесть там, у вас, еще неизвестно.
– Что вы имеете в виду?
– Все знают, что простые люди в Англии голодают, – уверенно заявила женщина. – Капиталисты держат рабочих впроголодь.
Лиз хотела возразить, но поняла, что ее доводы все равно не подействуют. Кроме того, ей многое хотелось узнать; она должна была все узнать, а женщина в форме как раз способна ответить на многие вопросы.
– Что это за место?
– А вы еще не поняли? – рассмеялась женщина. – Тогда спросите их. – Она кивнула в сторону окна. – Они уж точно знают, где находятся.
– Кто они?
– Заключенные.
– За что их посадили?
– Это враги народа, – резко ответила женщина. – Шпионы, агитаторы.
– Откуда вы знаете, что они шпионы?
– Партия все знает. Партия знает о людях больше, чем они сами о себе. Разве вам не объясняли этого? – Тюремщица посмотрела на нее, покачала головой и продолжила: – Эти англичане! Богачи прожрали ваше будущее, а вы, бедняки, только и делали, что кормили их. Вот что произошло с вашей прекрасной Англией.
– Кто вам такое сказал?
Женщина улыбнулась, но промолчала. Она казалась довольной собой.
– И это специальная тюрьма для шпионов? – продолжала задавать вопросы Лиз.
– Здесь тюрьма для тех, кто отказывается принимать реальности социализма, для тех, кто считает, что имеет право совершать ошибки. Для тех, кто тормозит наш марш вперед. Для предателей, – закончила она кратко.
– Да, но в чем их конкретные преступления?
– Мы не сможем построить коммунизм, не избавившись от всех проявлений индивидуализма. У вас не получится возвести величественное здание, если на вашей стройплощадке грязные свиньи будут одновременно строить для себя свинарник.
Лиз смотрела на нее с изумлением.
– Кто внушил вам такие мысли?
– Я комиссар, – гордо ответила она. – Я работаю в этой тюрьме.
– Вы очень умны, – сказала Лиз, желая найти к ней подход.
– Я – простая труженица, – желчно ответила женщина. – С концепцией, что умственный труд есть его высшая форма, пора навсегда покончить. Нет никаких категорий. Есть только те, кто трудится. Нельзя противопоставлять физический и умственный труд. Разве вы не читали Ленина?
– Стало быть, люди, сидящие в этой тюрьме, – интеллектуалы?
Женщина снова улыбнулась.
– Да, – сказала она, – это реакционеры, называвшие себя сторонниками прогресса. Они защищали свободу личности от государства. Вы слышали, как Хрущев отозвался о контрреволюции в Венгрии?
Лиз покачала головой. Надо делать вид, что ей интересно. Она должна заставить женщину говорить.
– Он сказал, что там ничего бы не произошло, если бы вовремя расстреляли парочку писателей.
– А кого расстреляют сейчас? – поспешно спросила Лиз. – После этого суда?
– Лимаса, – ответила женщина равнодушно, – и этого жида Фидлера.
На мгновение Лиз показалось, что она падает, но потом ее рука нащупала спинку стула, и ей удалось сесть.
– За что Лимаса? – прошептала она.
Женщина посмотрела на нее своими маленькими хитрыми глазками. Она была огромного роста, а сильно поредевшие волосы стягивала в пучок на широком затылке. Кожа на ее грубом лице была дряблой и какой-то водянистой.
– Он убил охранника, – ответила она.
– Как?
Та только пожала плечами.
– А что до еврея, – продолжила женщина, – то он оболгал нашего верного товарища.
– Они расстреляют Фидлера только за это? – спросила Лиз, ошеломленная.
– Все евреи – одного поля ягоды, – отозвалась тюремщица. – Товарищ Мундт знает, как найти на них управу. Нам они здесь ни к чему. Если они вступают в партию, то начинают думать, что теперь она им принадлежит. Если остаются в стороне, то считают, что партия строит козни против них. Было же сказано, что Лимас и Фидлер организовали заговор против Мундта. Так вы не будете есть? – Она указала на поднос, по-прежнему стоявший на столе.
