Джон Джадсон подошел вплотную к закрытому окну, однако она не расслышала ни слова из того, что он говорил. Весь кошмар заключался в его беззвучно шевелящихся за невидимой стеклянной преградой губах. Казалось, он нем как рыба и из глубин подплыл к иллюминатору. Его лицо было бледным, словно живот глубоководных рыб.
Óкна, выходящие в сад, были закрыты, как все подобные выходы, но она знала, где ее отец хранит ключи, и через мгновение преграда распахнулась. Возмущенный возглас Энид застыл у нее на губах, потому что Джадсон закричал хриплым голосом, какого она никогда не слышала ни от одного человеческого существа:
– Ваш отец… Он, должно быть, безумен.
Доктор замолк, словно испугавшись собственных слов. Затем он прижал ладони к крутому лбу, как будто вцепившись в свои короткие темные волосы, и, помолчав, повторил, на сей раз с другой интонацией:
– Он должен быть безумен.
Энид сообразила, что Джадсон произнес два различных утверждения, несмотря на то что сформулировал их практически одинаково. Но прошло немало времени, прежде чем она сумела понять разницу между этими двумя восклицаниями или тем, что произошло между ними.
Глава IV. Дуодиапсихоз
Ничто человеческое было не чуждо Энид Уиндраш. Ее возмущение имело несколько оттенков и различных степеней, только в данном случае они все вспыхнули одновременно. Она разгневалась потому, что в это время ночи к ней явился гость и он вошел через окно, а не через дверь. Она разгневалась потому, что человек, который был ей не вполне безразличен, внезапно повел себя подобно вору-домушнику. Она разгневалась потому, что пожеланиями ее отца так презрительно пренебрегли. Она рассердилась на свой собственный испуг, и еще больше – на полное отсутствие здравого смысла в самой причине ее испуга. Но Энид была простой смертной, и, наверное, больше всего ее разозлил тот факт, что непрошеный гость вообще никак не отреагировал на все ее негодующие возгласы. Он сидел, опершись локтями о колени и сжимая ладонями виски́. Прошло очень много времени, прежде чем она добилась от него хотя бы одной раздраженной фразы:
– Разве вы не видите, что я думаю?
Неожиданно вскочив, он с присущей ему энергичностью подбежал к одной из больших неоконченных работ и начал в нее всматриваться. Затем столь же лихорадочно изучил вторую картину, а потом еще одну. Чуть погодя он повернул к девушке лицо столь же обнадеживающее, как череп и кости, и произнес:
– Мне очень тяжело это говорить, мисс Уиндраш. Чтобы вам было доступнее, скажу коротко: ваш отец страдает от дуодиапсихоза.
– Вы думаете, я что-то понимаю? – развела руками Энид.
– Все началось с древесного атавизма, – тихим хриплым голосом добавил он.
Ученые мужи совершают ошибку, прибегая к вразумительным объяснениям. В эпоху популяризации науки последние два слова встречались достаточно часто, и леди взвилась словно язык пламени.
– Вы имеете наглость утверждать, будто мой отец когда-либо желал жить на дереве, как обезьяна?
– Какое другое объяснение вы можете предложить? – мрачно поинтересовался доктор. – Это очень мучительно признавать, но моя гипотеза объясняет все факты. Зачем ему постоянно уединяться с деревом, если только чувство собственного достоинства не позволяет ему продемонстрировать другим взаимоотношения с растением, которые выглядят гораздо более нелепо, чем это способно принять общество? Вы же знаете, что за народ обитает в этом предместье! Кстати говоря, его собственный ужас перед предместьем, его собственный, весьма преувеличенный страх городов, лихорадочное и фанатичное стремление к лесам и дикой природе – что все это может означать, если не тот самый древесный атавизм? К тому же чем еще можно объяснить всю эту историю – историю о том, как он нашел дерево и зациклился на нем? Что за природа этого неподвластного доводам рассудка желания обладать деревом, впервые вспыхнувшего в нем при виде растения? Такая мощная страсть, как эта, должна рваться из самых глубин природы, из корней эволюционного происхождения человека. Это может быть лишь жажда человекообразного существа. Грустная история, однако в то же время она является самым убедительным примером закона Дуна.
– Что за вздор вы несете! – закричала Энид. – Вы что же, полагаете, мой отец никогда прежде не видел деревьев?
– Не забывайте, – все тем же глухим и мрачным голосом ответил доктор, – об особенностях этого дерева. Должно быть, оно пробудило смутные воспоминания о первоначальной среде обитания человека. Это дерево, которое похоже на пучок веток. Даже его корни как будто являются ветками и предлагают тому, кто пожелает на него взобраться, сотню точек опоры для ног. Такие первичные побуждения или базовые инстинкты сами по себе были бы достаточно очевидны, но, к несчастью, за эти годы заболевание осложнилось. Оно развилось в случай получетверорукой амбидекстрии.
– Это не то, что вы говорили вначале, – подозрительно заметила она.
– Я признáю, – содрогнувшись, кивнул он, – что в каком-то смысле это мое собственное открытие.
– И я полагаю, – заметила она, – вам так нравятся собственные жуткие открытия, что вы готовы пожертвовать ради них кем угодно – пусть даже это будет мой отец или я сама.
– Я не собираюсь жертвовать вами. Наоборот, хочу вас спасти, – ответил Джадсон, и по его телу снова пробежала дрожь. Затем, сделав над собой усилие, он взял себя в руки и продолжал все тем же механическим голосом лектора, способным привести в исступление кого угодно: – Антропоидная реакция влечет за собой попытку вернуть себе способность пользоваться всеми конечностями одинаково хорошо, как это делают обезьяны. Это побуждает человека экспериментировать в области амбидекстрии. В совершении подобных экспериментов он и сам признавался. Ваш отец пробовал писать картины и рисовать обеими руками. Продолжи он эти эксперименты, наверное, попытался бы делать это и ногами.
Джадсон и Энид в упор смотрели друг на друга. Ни один из них не засмеялся, что служило показателем ужаса, охватившего обоих собеседников.
– Результат, – продолжал доктор, – поистине опасный результат заключается в попытке разделения функций. Подобная амбидекстрия не присуща человеку на текущей стадии его эволюционного развития и способна привести к разделению между долями головного мозга. Одна часть мозга может утратить контроль над тем, что пытается сделать другая его часть. Такой человек не несет ответственности за свои поступки… и должен находиться под наблюдением.
– Я не верю ни единому вашему слову, – гневным тоном ответила леди.
Он поднял палец и многозначительно указал на висящие у них над головой мрачные холсты в коричневых рамах, на которых в зловещих завихрениях огненных линий были запечатлены видения обоерукого художника.
– Взгляните на эти картины, – произнес Джадсон. – Если вы присмотритесь к ним внимательнее, то поймете, что я имею в виду. Мотив дерева повторяется вновь и вновь, подобно мономании. Дерево имеет лучеобразную центробежную структуру, предполагающую размахивание двумя кистями, зажатыми в обеих руках.
Но дерево – это не колесо. Колесо было бы гораздо безобиднее. Хотя у дерева имеются ветви с каждой стороны, они далеко не одинаковы. И вот тут начинается самое опасное.
В комнате воцарилась гробовая тишина, которую нарушил сам доктор, продолжив свою лекцию.
– Попытка разнообразить ветви одновременными амбидекстральными движениями ведет к расстройству церебральной целостности и непрерывности, к нарушению надежного нравственного контроля и согласованного последовательного запоминания…
В черной буре рассудка Энид подобно молнии сверкнуло озарение, и она спросила:
– Это что, месть?
Доктор запнулся посреди многосложного слова, уставившись на девушку. Губы его побелели.
– Ну что, вы уже все свои длинные слова произнесли, лжец, шарлатан и мошенник? – воскликнула она, обрушивая на него шквал неописуемой ярости. – Думаете, я не понимаю, почему вы пытаетесь выставить моего отца человеком, не отвечающим за свои действия? Потому что я сказала, что он может отказать вам от дома… потому что…
Побелевшие губы доктора зашевелились, словно в гримасе агонии.
– И почему это должно меня волновать?
– Потому что… – начала девушка и осеклась.
В ее душе распахнулась бездна, в которую она еще не заглядывала. Несколько мгновений Джадсон сидел на диване неподвижно как труп, но вдруг ожил.
– Да! – воскликнул он, вскакивая на ноги. – Вы правы! Все из-за вас. Все это именно из-за вас! Как я могу оставить вас с ним наедине? Вы должны мне верить! Я говорю вам, этот человек безумен! – Внезапно он закричал изменившимся и каким-то звенящим голосом: – Богом клянусь, я боюсь, что он вас убьет! И как я буду с этим жить?
