– Среди нас явно есть шпион, – повторил он.
– Понимаешь, что теперь произойдет? Последствия будут катастрофическими.
Нокс шумно втянул воздух.
– Хуже всего то, что капитан Хейл не принимал участия в вашем решении.
Это его замечание нарушением субординации не сочтут. Хороший квартирмейстер откровенно высказывался без опаски, так как власть получал от команды, не от капитана. Неделю назад он предупреждал их, что этот план опрометчивый. Не сдержался и сказал, что, по его мнению, он граничит с безрассудством. Но когда трое из четырех капитанов отдавали приказ, он был должен повиноваться.
– Твои возражения и советы были приняты к сведению, – сказал один из них. – Мы приняли это решение.
Однако этого может оказаться недостаточно, когда Квентин Хейл поймет, что сделали остальные. Содружество ранее шло этим курсом, но сравнительно недолго. Отец Нокса был последним квартирмейстером, который попытался противостоять капитанам и преуспел. Но то было другое время, с другими правилами.
– Может, сообщить капитану Хейлу, – посоветовал он.
– Будто он уже не знает, – сказал один из троих. – Скоро он с нами свяжется. А пока – что ты собираешься делать?
Нокс обдумывал этот ход. Никто не мог проследить механизмы, находившиеся в двух номерах отеля. Их изготовили втайне члены команды, каждую часть по отдельности. На тот случай, если механизмы обнаружат, были приняты предосторожности. Два номера в отеле «Гранд-Хайат» были зарегистрированы на вымышленных людей – членов команды, которые появились с измененной внешностью перед портье и расплатились кредитными карточками, оформленными на несуществующих лиц. В чемоданах лежали разрозненные детали, и он лично всю ночь собирал эти устройства. Табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ» на двери гарантировала уединение на весь день. Он контролировал обе установки отсюда – находясь в нескольких кварталах – по радио, и теперь сигнализация была отделена.
Все было тщательно выполнено.
В прошлые столетия квартирмейстерам иногда разрешалось брать штурвал, вести корабль по курсу. Содружество только что дало ему этот штурвал.
– Я разберусь.
* * *
Малоун ломал голову над решением. Он заметил агентов, шедших к главному входу «Гранд-Хайата». Секретная служба действует тщательно, а значит, скорее всего, в отеле уже есть агенты, и они наблюдают за улицей внизу. Этим наверняка приказали по рации направиться в оба номера. Уйти? Или ждать их?
Потом он вспомнил о конверте в кармане.
Вскрыл его и увидел отпечатанную записку.
«Нужно было, чтобы ты увидел эти установки. Обезвредь их до появления президента. Раньше сделать это было нельзя. Почему – объясню позднее. Не доверяй никому, особенно секретной службе. Этот заговор широко разветвлен. Уходи из отеля, и я до полуночи свяжусь с тобой по телефону.
Стефани».
Решение принято.
Пора уходить.
Очевидно, Стефани занималась чем-то значительным. Ему следует, по крайней мере, выполнять ее указания.
Пока что.
Малоун осознал, что в сотовых телефонах есть фотокамеры и тротуары внизу были заполнены людьми. Его изображение скоро появится на всех телеэкранах. Он был на виду всего пару минут и надеялся, что снимки получились не лучшего качества.
Он открыл дверь, не беспокоясь о том, что оставляет улики. Отпечатки его пальцев усеивали всю торчавшую из окна установку.
Он спокойно двинулся по безлюдному коридору к лифтам. Застарелый запах табачного дыма напомнил, что этот этаж предназначен для курящих. Из дверей по обе стороны коридора никто не выходил.
Он повернул за угол.
Отель обслуживали десять лифтов. Ничто не указывало, где сейчас находятся их кабины. Малоун решил, что вызывать их не стоит. Посмотрел влево, потом вправо и увидел выход на лестницу.
Он открыл металлическую дверь, прислушался, ничего не услышал и выскользнул в проем.
Он поднялся на два этажа и задержался на семнадцатом. Все спокойно. Вошел в другой лифтовый холл, почти неотличимый от того, что двумя этажами ниже. Такой же стол с цветочной композицией и зеркалом украшал стену.
Малоун посмотрел на свое отражение.
Так что же произошло?
Кто-то только что пытался убить президента Соединенных Штатов, и Малоун сейчас оказался человеком, вызывающим наибольший интерес.
Он снял пиджак, под которым была надета застегивающаяся донизу светло-голубая рубашка. Искать будут светловолосого мужчину в темном пиджаке. Увидел заполненную искусственными цветами урну между дверцами лифтов и затолкал пиджак в нее.
Слева по коридору приближалась семья. Мама, папа, трое детей. Они выглядели возбужденными, разговаривали о Таймс-сквер и одной из ее неоновых реклам. Папа нажал кнопку «вверх», вызывая кабину лифта. Малоун терпеливо стоял с ними, ожидая ее прихода. Эти люди как-то прозевали все, что происходило. Казалось бы, трудно не обратить внимания на запуск ракеты, оставляющей за собой дымный след. Туристы всегда вызывали у него недоумение. Они ежедневно толпились на площади Хойбро в Копенгагене, где находился его книжный магазин.
Кабина лифта пришла, он пропустил вперед семью. Папа вставил в прорезь карточку-ключ, дающую доступ на тридцать первый этаж. Очевидно, он предназначался для особых гостей. Малоун решил, что это может оказаться неплохим местом для размышлений.
– О, вы уже нажали эту кнопку, – сказал он.
Они молча поднялись на тринадцать этажей, потом все вышли. Как Малоун и подозревал, там находилась гостиная высшего класса, доступная только для тех гостей, кто платил за эту привилегию. Он пропустил вперед отца семейства, тот вставил карточку-ключ в другую прорезь и открыл застекленную дверь.
Малоун последовал за семьей внутрь.
Г-образная гостиная была заполнена людьми, они закусывали холодным мясом, сыром и фруктами. Малоун оглядел помещение и тут же обнаружил двоих с наушниками и миниатюрными нагрудными микрофонами, прилипших к окнам, выходящим на Восточную Сорок вторую улицу.
Секретная служба.
Он взял яблоко с деревянного блюда на столе и дневной выпуск «Нью-Йорк таймс». Отошел в дальний угол, впился зубами в яблоко и сел, глядя то в газету, то на агентов.
Малоун надеялся, что не сделал третьей ошибки.
Залив Памлико, Северная Каролина
Сидевший в главной каюте «Эдвенчера» Хейл заметил, что они повернули на запад, оставили позади открытый океан и входят в залив. Сине-серая вода теперь приобрела цвет кофе из-за постоянного вымывания осадочных пород, которые несла на восток извилистая река Памлико. Воды эти некогда бороздили выдолбленные каноэ, пиро́ги, в которых не гребли, а отталкивались шестом, и пароходы каботажного плавания. А также шлюпы, каперы и фрегаты авантюристов, которые назвали густо поросшие лесом берега этой затерянной каролинской колонии домом. Памлико входит в число самых сложных водных путей на планете. В ней громадное множество устричных отмелей, приливных болот, дюн и заводей. На дальних ее берегах есть опасные мысы – Лукаут и Фир, а открытое море вблизи устья до того коварно, что прозвано Кладбищем Атлантики.
Он родился и вырос неподалеку от этого места, как и его предки с начала восемнадцатого столетия. Еще мальчиком научился ходить под парусами, избегать постоянно меняющих место отмелей и справляться с опасными течениями. Залив Окракок, который они только что миновали, был тем местом, где в ноябре 1718 года был в конце концов убит пират Черная Борода. Местные жители до сих пор почтительно говорят о нем и о его пропавшем сокровище.
Хейл смотрел на стол, где лежали два документа.
Он взял их с собой, понимая, что, когда дело с бухгалтером будет решено, ему потребуется обратить внимание на ошибку, совершенную его прапрадедом Абнером Хейлом, который 30 января 1835 года пытался убить президента Эндрю Джексона.
Впервые в истории на действующего президента было совершено покушение.
И ответ Джексона на эту попытку – рукописное письмо Абнеру, теперь запакованное в пластик, – с тех пор не давал Хейлам покоя.
Значит, ты наконец поддался своим предательским побуждениям. Твое терпение лопнуло. Я этим доволен. Это будет война, такая же ожесточенная, как на поле боя с врагами этой страны. Ты захотел войны, и я не буду прятаться в углу, раз сделан первый выстрел. Если я не поддался на твое заигрывание, не согласился на твои требования, не склонился пред тобой, то моя жизнь сочтена ненужной? Ты посмел подослать убийцу? Не ответить на такое вопиющее оскорбление было бы постыдно. Мои чувства пылки, и, уверяю, я сам тоже. Твой убийца проживет свои дни, бормоча бессмыслицу. Этого слугу ты выбрал удачно. Он будет признан сумасшедшим и изолирован, никто не поверит ни единому его слову. Не существует никаких свидетельств заговора, но мы оба знаем, что ты убедил этого человека, Ричарда Лоуренса, навести пистолеты на меня. В настоящее время мои чувства так пылают, что я оскорбил бы их, если б не ускорил твоего падения. Однако найти нужного ответа я не мог. Поэтому, получив совет и наставление тех, кто мудрее меня, я избрал надлежащий курс. Моя цель заключается в том, чтобы объявить: всякое юридическое основание, защищающее твое грабительство, исчезло. Я удалил из официальных документов Конгресса все упоминания о твоем каперском свидетельстве. Когда ты обратишься к другому президенту с вопросом, будет ли твое свидетельство действительно, он не будет связан законом, как я. Чтобы усугубить твое страдание и продлить агонию твоего беспомощного положения, я это основание не уничтожил. Признаюсь, такое намерение было, но другие убедили меня, что полнейшая безысходность может сподвигнуть тебя на очередной безрассудный поступок. Поскольку ты обожаешь секреты и ведешь жизнь, полную тайн, я предлагаю тебе сообразный вызов. Приложение к этому письму представляет собой шифр, составленный достопочтенным Томасом Джефферсоном. Мне сказали, он считал этот шифр превосходным. Прочти это сообщение и узнаешь, где я спрятал то, что тебе донельзя нужно. Не прочтешь – так и останешься жалким предателем. Должен признаться, такой курс нравится мне гораздо больше. Я скоро вернусь в Теннесси и проведу последние годы жизни в ожидании дня, когда усну рядом с моей любимой Рейчел. Искренне надеюсь, что избранный тобой недостойный мужчины курс погубит тебя, и я доживу до того дня, чтобы этому порадоваться.
