Девушка поймала себя на том, что не может отвести от него глаз. Она моргнула и отвернулась.
– Почему вы говорите, что я – та женщина из вашей книги? Вы же видите, что я – живая, настоящая, из плоти и крови. Обыкновенная богемская банщица.
– Да, банщица. Ты и в книге тоже банщица… Обыкновенная? Ну уж нет! Ты – ангел, посланный мне во спасение.
– Нет, мой господин, во мне нет ничего магического, – сказала дочь цирюльника, разглядывая алый коврик под ногами. – Я – бедная девушка из Чески-Крумлова. Слишком многого вы от меня хотите – чтобы я была каким-то фантастическим существом, чтобы лечила вас и защищала… Ничего такого я не могу.
– Это ты думаешь, что не можешь, но знаешь ли ты о том, что знаю я? Ты всегда была со мною, с самого детства, хотя, может быть, и не знаешь об этом. Есть вещи, знать которые нам не дано. Ты спрашивала, верю ли я в Бога, и я ответил, что не верю. Но я верю в духовный мир, существующий за гранью нашего понимания. И я верю: то, что ты называешь «совпадениями», – это сигналы из другого мира.
У юной целительницы вдруг закружилась голова – да так, что ей пришлось схватиться за край стола. Маркета не привыкла к таким разговорам, а дон Юлий вещал почти как священник о невидимом мире, которого нельзя коснуться, который нельзя увидеть…
– А вы не допускаете, что это фантазии больного разума? – спросила она.
Сын короля ответил не сразу. Взгляд его ушел куда-то вверх.
– Фантазии? – повторил он наконец. – Если хочешь, называй их мечтами. Но все дело в совпадениях, и вот за них нам и надо держаться. Ты – банщица. И в детстве меня утешала как раз книжная банщица. И вот теперь ты здесь, и только ты одна можешь утешить меня. Это послание из другого, духовного мира. Эти послания – события, происходящие под видом тайны. Мы, смертные, можем лишь дивиться. «Что это? Какое странное совпадение – банщица в загадочной книге и банщица в Чески-Крумлове. Простая гримаса судьбы, не более чем случайность», – смеемся мы. Мы – глупцы! Нет, мы – трусы, не желающие принять существование Иного мира. В мирской суете мы оставляем без внимания божественные послания, не замечаем идущих оттуда вестей и беспокоимся о том, получим ли к обеду вареную репу.
В глазах молодого человека пылала страсть. Над верхней губой у него выступили капельки пота.
– Я же поставил целью замечать эти послания, – продолжал дон Юлий. – Ты – моя спасительница, единственная на земле, кто в силах мне помочь.
Маркета подошла к нему осторожно, едва смея дышать. Она с трудом следовала логике его рассуждений, но он говорил о Боге и смысле жизни. А девушка думала о собственной судьбе – как будет жить с пивоваром, как он отнимет у нее девственность, дыша ей в лицо своей кислятиной и шаря по ее телу короткими, тупыми пальцами… Здесь же Габсбург говорил с нею о возвышенном.
– Вы действительно верите, что я – посланница небес? – прошептала она. – Что я не просто банщица из Чески-Крумлова?
– Иди ко мне, мой ангел.
Маркета утонула в глазах Джулио. Она подалась вперед, и их губы встретились. Все, что было с ней утром – все телесные ощущения и эмоции, – вернулось, нахлынуло, подхватило ее, и в следующее мгновение она уже держала аристократическое лицо больного в своих руках. Лицо такое прекрасное, такое точеное… словно оно вышло из-под резца искусного скульптора.
Юлий устремился к ней, натягивая путы.
– Освободи меня, Маркета, – прошептал он влажными губами. – Ты ведь принесла с собою тот острый нож, чтобы разрезать веревки?
Девушка кивнула и отстранилась.
– Я так и знал, что принесешь. Знал, что ты меня любишь. – Глаза королевского сына сияли. – Никогда в тебе не сомневался.
Маркета сунула руку в кармашек передника, вынула ланцет и быстро перерезала путы у него на руках. И уже в следующее мгновение эти руки грубо схватили ее и перенесли к нему на колени. Ее лицо, горло, грудь – все прижалось, вдавилось в него с такой силой, что она едва не задохнулась.
– Режь остальное. Режь все! – прошептал молодой человек ей в ухо, горячо и требовательно.
Не задумываясь, дочь цирюльника принялась резать путы, и еще даже не закончила освобождать лодыжки пациента, как он уже вырвался, сбросил остатки веревок и накрыл ее рот ладонью. Ланцет выпал у нее из пальцев.
Еще через секунду Юлий вскочил и обнял ее со всей силой.
– Ты! Да, ты – мой ангел. Пусть только кто-то тронет тебя или обидит – я его убью. Клянусь тебе!
Девушка чувствовала, как стучит его сердце.
– Я знал, что могу доверять тебе, – шептал Юлий, гладя ее по волосам. – Я всегда знал, что ты – та. Мой ангел!
Он упал перед ней на колени и обхватил ее ноги.
– Ты одолеешь демонов, что нападают на меня со всех сторон. Они услышат твой голос и не смогут приблизиться.
Маркета стояла как вкопанная – сам сын короля был у ее ног! А потом она и сама опустилась на колени.
– Вы слишком многого у меня просите, дон Юлий, – прошептала она. – Я буду стоять вместе с вами против демонов, но, боюсь, во мне нет той силы, что видите вы.
Бастард поднял руку к ее щеке и убрал с ее лица прядку волос.
– Ты сама не знаешь, какой обладаешь силой, потому что сейчас ты в форме смертной. Ты должна оставаться скромной и покорной. Ты ничего не знаешь о темном мире, и в этом твоя сила.
Маркета плохо понимала смысл этих слов, но слышала главное – принц преклоняется пред нею, верит в ее силу. Она думала о вонючих телесах в бане. О пивоваре. Она думала о них, и ее передергивало от отвращения.
Юлий взял ее руку и пальцем начертил что-то на ее ладони. Девушке показалось странным, что он так внезапно перешел от слов обожания и любовных ласк к какой-то детской игре. Сначала он поводил подушечкой пальца по ладони – получилось немного щекотно, – потом изобразил что-то вроде серии волнистых линий, а закончил тем, что с силой ткнул пальцем в ладонь. Она моргнула от боли.
– Что это, мой господин? – спросила дочь цирюльника.
– Это иллюстрация из Книги Чудес, – рассмеялся Юлий, глядя на нее расширившимися от возбуждения глазами. – А какая – скажи ты.
– Как я могу сказать, если никогда не видела эту чудную книгу?
– Не смейся надо мною, – сухо отрезал Юлий. – Говори!
– Я не знаю, господин. Белка?
– Белка?.. Да ты смеешься надо мной, чертовка! Говори! Ты знаешь!
Больной стиснул руку девушки еще сильнее, так что ее ладонь закрылась, подобно раковине. Посередине его лба набухала пульсирующая вена.
– Ты знаешь. Что это?! – требовательно выкрикнул он.
– Нет!
– Это турецкая купальня с черепичной арочной крышей гарема. Ты там, среди других.
Внезапно Юлий замер, выпучив глаза, как будто увидел что-то ужасное. Однако уже в следующее мгновение эти глаза сузились в злые щелочки.
– Ты… ты – шлюха! Ты стоишь между ними в зеленой воде, ожидая своей очереди! Ожидая, когда султан возьмет тебя!
– О чем вы говорите? Какой султан? Какая зеленая вода? – воскликнула Маркета. – Отпустите мою руку… пожалуйста!
Больной схватил ее за плечи и встряхнул так, что у нее качнулась голова.
– Ты предала меня!
Он потащил ее к кровати, хрипло, шепотом, повторяя:
– Ты – шлюха! Но ты не достанешься ему. Ты никому не достанешься! Только мне!
Бастард швырнул ее на постель, прижался лицом к ее горлу и груди, накрыл ее собой. Всю. Он целовал ее, лизал, а потом стал кусать. Кусать ее груди.
– У-у-у! Вы делаете мне больно! Дон Юлий! – едва сдерживая крик, пробормотала Маркета.
Пациент зажал ей рот широкой ладонью.
– Молчи! – Голос его звенел холодной злостью. – Ты все испортила.
Он задрал ей юбки, верхнюю и нижнюю, и принялся рвать белье.
– Дон Юлий! Нет! Нет!
Не такой любви ждала Маркета.
Что-то ударило ее между бедер.
– Нет!
Джулио не ответил – он только сопел. Как зверь.
Резкая, обжигающая боль пронзила его жертву внизу, между ног. Она почувствовала, как порвалась ее тонкая, нежная плоть.
Маркета вертелась, дергала из стороны в сторону бедрами, отталкивала руки и плечи больного, но он все сильнее и сильнее давил ее внизу, врывался все яростнее, врезался все глубже. И рычал, рычал.
– Отдай мне тайну Книги! – прохрипел он ей в ухо. – Ты, сука Темного мира, дай мне ответы!
– Я не знаю! Клянусь! – пыталась вырваться целительница.
– Ты отдашь мне код! Отдашь! – Принц стал двигаться еще резче, словно хотел пронзить ее всю. – Как ты смиряешь голоса? Как заставляешь их умолкнуть? Говори!
Маркета всхлипнула от боли и посмотрела в его глаза, горящие яростью и безумием. Она слышала только его хриплое дыхание, рваное, обжигающее ей уши…
Несчастная зажмурилась, отказываясь смотреть на чудовище, зверя, который насиловал ее.
Потом он вдруг затрясся.
Этого ли хотела для нее мать? Вот он, Габсбург, у нее между ног. Она не чувствовала ничего, кроме боли и пустоты. И ужаса.
Тяжело дыша, Юлий скатился с нее. Теперь в его дыхании было что-то протухшее.
