Передо мной возникло видение, чье-то лицо парило над столом. Мужчина с резкими чертами лица, волосы бурными волнами падают на лоб, полные мужественные губы кривятся в усмешке. Папа? Папа! Это окончательно сломило меня. Последние остатки надежды и сил покинули меня. Черт бы тебя побрал, Алекс!
Я очнулась оттого, что что-то мягкое и пушистое терлось о мое лицо. Инстинктивно я постаралась оттолкнуть то, что вынуждало меня проснуться. Размахивая руками – не нужно, я не хочу, – я наткнулась на маленькое теплое тельце и совсем рядом услышала мяуканье. В одно мгновение я полностью проснулась и подняла голову. Спина так сильно затекла, что я издала стон и почувствовала: половина лица совершенно онемела. Я потерла щеку и уставилась на клеенку на кухонном столе перед собой. Я что, заснула прямо здесь? Сидя на стуле?
Тирит отбежал в сторону, остановился на безопасном расстоянии и обвиняюще смотрел на меня.
– Я не хотела, – сказала я хриплым голосом, растирая одеревеневшую шею. – Не знала, что это ты. Я думала…
И тут все вспомнила. Не закончив фразу, подскочила и бросилась в коридор. В комнате Смиллы все вещи лежали в том же беспорядке, в каком я оставила их после вчерашних поисков телефона. Но я едва обратила на это внимание. Мой взгляд был прикован к кровати. Она была пуста. На подушке не лежала белокурая копна волос, под одеялом не угадывалось маленькое детское тельце. Я упала на колени, уткнулась лицом в Смиллину постель и вдохнула ее запах. Это не могло быть правдой. Наверное, я до сих пор сплю? Господи, скажи, что я сплю, сделай так, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном.
Я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь, что живот и грудь судорожно сжались. Сдавленный крик вырвался из горла. Но было что-то, что стояло между мной и моими чувствами. Тоненький злобный голос в голове. «Притворщица», – шептал он. Я неуверенно поднялась на ноги. Глаза оставались сухими. Я заставила себя заглянуть в большую спальню и убедилась, что там тоже никто не провел ночь. Тошнота снова подступила к горлу, голова была тяжелой, словно налитой свинцом. Как будто я все-таки выпила вчера вечером. Опорожнила одну за другой эти проклятые бутылки, которые Алекс привез сюда. Но я знала, что это не так. «Как ты можешь быть в этом уверена, – шептал тоненький голос в голове, – как ты можешь быть хоть в чем-нибудь уверена?»
Тирит ждал меня на кухне. Он яростно размахивал хвостом, пока я доставала пакет с кормом и наполняла миску. Конечно, он поэтому меня и разбудил, чтобы его покормили. А я ведь собиралась всего лишь чуть-чуть передохнуть, а сейчас уже почти утро. Неохотно опустила в тостер два ломтика хлеба. Механическими движениями налила йогурт в тарелку. Прямо сейчас я старалась избежать мыслей о подстерегающем меня абсурде и сосредоточиться на простых повседневных действиях. Мне ведь нужно было поесть, так что я буду есть.
Ломтик хлеба захрустел у меня во рту, когда я глотала, в глотке саднило. Я осторожно потрогала шею. Потом позволила взгляду скользнуть по столу, к тому месту, где Смилла сидела всего лишь сутки назад.
Утром они пришли на кухню вместе. Алекс держал Смиллу над головой на вытянутых руках. Она парила над ним, как самолет, и задыхалась от смеха каждый раз, когда он начинал кружиться вокруг своей оси или высоко подбрасывал ее в воздух. В какой-то момент ее голова чуть не задела открытую дверцу шкафчика, а в следующее мгновение мне показалось, что Алекс вот-вот потеряет равновесие и упадет. Но я держала свои возражения при себе, не хотелось ссориться, не хотелось портить им удовольствие.
Наконец Алекс опустил Смиллу на стул напротив меня и начал готовить ей завтрак. Она, подобрав коленки под ночную рубашку, следила за ним с восхищением. Возможно, именно чистое, неподдельное счастье Смиллы решило все дело. Возможно, именно в этот момент я укрепилась в решении, которое приняла ночью.
Хороший отец.
Хороший отец.
Хороший отец.
Я все еще видела Смиллу перед собой, но ее черты вдруг начали искажаться. Напротив меня сидела она и в то же время кто-то другой. Внезапно я вижу саму себя. А жизнерадостный, дурашливый мужчина, который хлопочет на кухне, – это мой собственный отец. Папа. Это он только что посадил меня на стул, после того как долго кружил и подбрасывал в воздух сильными руками. Это он открывает шкафчики и коробки, словно чтобы приготовить праздничный завтрак, но вместо этого продолжает дурачиться и делает все шиворот-навыворот. Он ставит тарелку мне на голову; вместо бутерброда мне достается салфетка, перемазанная маслом. Когда он наклоняется и целует меня в щеку, я чувствую его свежее утреннее дыхание, которое смешивается с запахом духов и женщины, исходящим от его кожи.
Входит мама, заспанная и с растрепанными волосами. Зевая, она прикрывает рукой рот, а папа, пританцовывая, подходит к ней, напевая какой-то дурацкий мотив. Она все еще держит руку у рта, но видно, что за ней лицо раскрывается в широкой улыбке. «Ты самый сумасшедший мужчина в мире». Они долго и нежно целуются, и папа, думая что я не слышу – или что я слишком маленькая, чтобы понять, – тихо шепчет: «Спасибо за эту ночь». Мама смущенно смеется и закатывает глаза. Но я вижу, что она счастлива, что ее глаза сияют. И внутри меня тоже тепло и радостно. Родители любят друг друга. И любят меня. У меня есть все, что можно пожелать.
Я поднесла ложку ко рту, рука едва заметно дрожала. Безусловно, это было прекрасное детское воспоминание, но оно было бы еще прекраснее, если бы было правдой. Если бы я не выдумала эту сцену почти полностью. Если бы мама действительно вышла на кухню веселая, а не угрюмо-молчаливая. Если бы у папы изо рта действительно пахло зубной пастой и крепким сном, а не перегаром после ночной гулянки. И если бы я не понимала, что, хотя от него и пахло женщиной, эта женщина была не моей матерью.
Во рту внезапно очутилась часть только что проглоченной еды. Я посмотрела на трясущийся в руке бутерброд. В желудке что-то дергалось и переворачивалось. И все-таки прошло какое-то время, прежде чем я поняла, что сейчас произойдет. Когда я наконец догадалась, в чем дело, то вскочила со стула так стремительно, что он с громким стуком упал. Секунды спустя я уже неслась по коридору. Тирит исчез под диваном со скоростью ракеты. Но у меня не было времени даже задуматься об этом, не то что успокаивать перепуганного кота. Я распахнула дверь в ванную, бросилась вперед и едва успела открыть крышку унитаза, прежде чем весь завтрак извергся у меня изо рта.
Безоблачное утро. Солнечные лучи отражаются от лака машины, припаркованной на улочке перед нашим домом. Это моя машина, та самая, в которой мы приехали сюда. Теперь она стоит здесь с фарами, похожими на пустые, широко раскрытые глаза, и словно беззвучно кричит мне что-то. «Спасайся, пока можешь, беги, пока еще есть время». Но это невозможная мысль. Мне нельзя уезжать отсюда. Только после того, как я найду Алекса и Смиллу, я смогу покинуть Морхем. Сесть в машину, поехать отсюда и ни разу не оглянуться назад.
Я подошла чуть ближе, склонила голову набок и принялась изучать следы на гравии рядом с машиной. Это были колеса другой машины, которая тронулась слишком резко. Я задумчиво разглядывала глубокие колеи, ведущие к шоссе. Вспомнила о том, что случилось вчера ночью. Как я проснулась, услышала шум за окном и обнаружила, что Алекса нет в кровати. Через приоткрытое окно прорывался громкий, возмущенный голос. А затем за громким хлопком дверцы машины последовал визг шин.
Солнце сияло и жгло мне плечи, но я стояла неподвижно и позволяла коже краснеть, продолжая разглядывать колеи на дороге. Я думала о той машине и о двух людях, что в ней сидели. О том, кто приехал и уехал. Наконец я повернулось к следам спиной, мне было невыносимо дальше думать о них.
Некоторое время спустя я оказалась у пристани, приставила руку козырьком над глазами и окинула взглядом озеро, его таинственную поверхность.
И вот я снова сидела в лодке. Плыла посреди Морока по направлению к острову. Причалив в том же месте, что и накануне, я неловко сошла на берег, поднялась по крутому склону и огляделась вокруг. Прошла почти половина суток с тех пор, как я стояла ровно на том же месте, и сейчас мне нельзя было терять время. Я решительно двинулась вперед. В этот раз я более продуманно организовала поиски. И куст за кустом, заросль за зарослью прочесывала остров. Черный ботинок лежал на том же месте, где я обнаружила его вчера вечером, но в этот раз я просто прошла мимо, не позволяя себе отвлечься.
При свете дня остров выглядел значительно менее страшным, но перемещаться по нему было все так же сложно. Поваленные деревья и дремучие заросли перемежались с топкими глинистыми участками. Ботинки то и дело засасывало в черно-коричневую жижу, и каждый раз мне приходилось прилагать усилия, чтобы высвободиться. Алекс и Смилла наверняка столкнулись с теми же самыми трудностями, когда исследовали остров. Смилла вообще вряд ли смогла бы сама вытащить ногу из топи. В общем, в этом месте не было ничего привлекательного. Хотя вначале Смилла была очень воодушевлена, такие приключения должны были быстро ее утомить. И все-таки они с Алексом решили продолжать играть, вместо того чтобы вернуться ко мне в лодку. Может, здесь что-то случилось, что-то такое, что сделало для них невозможным возвращение назад? Что это могло бы быть? И куда они в таком случае отправились? Я замерла, не закончив движение. Что-то во мне скрипело и сопротивлялось. Мои мысли, вопросы, которые я себе задавала, – все это казалось искусственным, вымученным? Как будто бы я пыталась обмануть саму себя.
