Алистер кивнул, водя пальцем по краю плитки в поисках пыли.
– Пойдемте на балкон.
Вид оттуда был чудесный, но они не обратили на него внимания.
– Предлагаю восстановить картину преступления, – предложил Карстерс. – Если, конечно, здесь совершено преступление. Мне лезть, или вы предпочитаете сами, дом все же ваш?
– Лучше найти помощника, – промолвил Алистер Бинг, входя во вкус игры. – Это занятие как раз для молодого Филиппсона. Я позову его.
И он окликнул Берти, как раз шагавшего через лужайку. Молодой человек поспешно вернулся в дом и вскоре уже стоял рядом с ними.
– Значит, так, Филиппсон, – начал Карстерс, – мы хотим, чтобы вы выяснили, можно ли, находясь на этом балкончике, влезть в окошко. Понимаете?
– Отлично понимаю, – ответил Берти, глядя на окно ванной. – Я перелезаю через ограждение балкона, становлюсь носком одной ноги на плоский водосток и ставлю колено на наружный подоконник ванной. За окном же ванная?
– Да, – подтвердил Карстерс.
– Та самая? – восторженным шепотом осведомился Берти.
– Та самая.
– Понимаю… Вы считаете, что он попал туда этим способом? Молодчина! Я про него, про убийцу!
– Минуточку, – вмешался Алистер, вспомнивший, что является местным судьей. – Полагаю, одному из нас следует перейти в ванную, чтобы наблюдать за экспериментом оттуда. Вы согласны, Карстерс?
– Отлично! Ступайте.
– Хорошо. Дождитесь, пока я закрою окно снизу. Когда буду готов, махну платком в верхнем отверстии.
– Прекрасно! – одобрил Карстерс. – Теперь о вашей задаче, Филиппсон. – Он повернулся к Берти. – Полезайте так, как сами только что предлагали. Проникните в ванную, как вам будет удобнее. Ясно?
– Конечно, – кивнул Берти. – Удобнее всего поднять нижнюю раму на высоту верхней, правильно?
– Сами разберетесь, – уклончиво ответил Карстерс. – Для большей убедительности эксперимента я не должен был позволять вам видеть открытое снизу окно.
Спустя считаные секунды мелькнувший вверху окна платок засвидетельствовал, что Алистер занял свою позицию, и Берти приступил к делу. Оно оказалось несложным. Вскоре Карстерс увидел, как Берти поднимает раму вверх и перебрасывает через подоконник ногу в изящной брючине. В этом положении Берти, правда, застыл – так надолго, что в конце концов любопытство заставило Карстерса пересечь комнату, выходившую на балкон, чтобы заглянуть в ванную. В коридоре он успел увидеть спускающуюся сверху с табуретом в руках Элеонор Бинг. Подойдя к двери ванной комнаты, она уставилась на своего отца. Карстерс отпрянул в тень.
– Вот ты где, отец, – произнесла она, отдавая табурет Бингу-старшему, наблюдавшему за акробатикой Берти в окне. – Поставь его здесь, пожалуйста. Я нашла его утром. – Хотя, – она нахмурила брови, – непонятно, почему горничные ставят два табурета в одну ванную и ни одного в другую. Слуги преподносят один сюрприз за другим… Что такое, мистер Карстерс?
Ее восклицание было вызвано тем, что Карстерс, не извинившийся и не предложивший объяснений, метнулся к ней, схватил злополучный табурет и подверг его тщательному обследованию.
К его разочарованию, на табурете не обнаружилось никаких отметин и следов – ни изобличающих, ни каких-либо еще. Его пробковый верх был девственно чист, ножки сияли незапятнанной белизной. Это был великолепный, завидной сохранности образчик табурета для ванной двадцатого века. Оставалось только похвалить слуг и вместе с ними Элеонор.
Карстерс тяжело вздохнул. Улика, на которую он так надеялся, подвела его. Собственно, как впоследствии заметил Алистер, это даже не было уликой.
Элеонор, уже собиравшаяся выходить, внезапно остановилась, изумленная неожиданным зрелищем: друг ее брата застрял в окне, неизящно болтая ногой и издавая крики. Глядя на Берти из-за отцовского плеча, она явно не одобряла это поведение, хотя воспитание не позволяло ей осудить его вслух. Она лишь негромко кашлянула.
– Боже мой, Берти, – промолвила Элеонор, поджав губы, – если вам хочется поупражняться, то советую избрать менее опасный способ. Почему бы вам не…
– Не могу спуститься! – взвыл Берти дурным голосом, изображая безутешность.
Алистер и Карстерс бросились ему на выручку.
– Почему вы не спрыгнули, молодой осел? – осведомился Карстерс. – Захотелось похныкать?
– Если бы я прыгнул, то пробил бы пол и обрушился кому-нибудь на голову, – объяснил Берти, отряхиваясь. – Если желаете продолжения клоунады, то извольте снабдить меня запасными брюками. Полюбуйтесь на мои колени! Ну и пылища!
Успевший присоединиться к ним Гард отвесил Берти в целях борьбы с пылью увесистый шлепок, вызвав в ответ протестующий вопль и заставив остальных разнимать сцепившихся друзей.
– Итак, – уныло промолвил Карстерс, когда неумолимая Элеонор развела бойцов по углам, после чего удалилась, уведя с собой Берти, – наш небольшой эксперимент завершен.
– Да, – кивнул Алистер, – боюсь, табурет поставил крест на вашей версии, Карстерс. Как видите, влезть сюда через окно без посторонней помощи или не имея опоры для ноги никто не сумел бы, не устраивая страшный шум и даже, как верно заметил Филиппсон, не ломая пол. Дом старый.
– Насчет табурета сомнений больше нет, – согласился Карстерс, – но это еще не доказывает, что Маунтджой умерла естественной смертью.
– Если табурет никого не изобличает, то какие еще улики остаются?
– А открытое окно? А незапертая дверь?
– Возможно, только это вовсе не доказательства. К тому же где мотив? Нет, Карстерс, – продолжил Бинг, спускаясь вниз, – боюсь, вы занимаетесь самообманом. Смерть друга повергла вас в шок, отсюда эта ваша склонность воображать всякие ужасы и фантазировать, не в обиду вам будет сказано.
– Повторяю, – не унимался тот, – я убежден в своей правоте. Я не истерик, Бинг, о чем вы прекрасно осведомлены. У меня есть голова на плечах и нет манеры фантазировать. Если говорю, что нашего друга убили, значит, я уверен. И докажу это, помогут мне или нет.
Алистер пожал плечами и достал свою трубку.
– У вас заскок, Карстерс. Отбросьте мысль, что мой дом приютил преступника. Вы на ложном пути. Это ужасный несчастный случай, я чрезвычайно огорчен и встревожен и меня тошнит при мысли о дознании и обо всем, касающемся этого бедняги – вернее, несчастной леди. Все это неприятно! Что ж, не повезло! Мне всегда не везет. Не сомневаюсь, что разразится скандал из-за того, что женщина выдавала себя за мужчину – это ведь непременно выплывет наружу. Элеонор была с ним – с ней – обручена, вот ведь чертовщина! Все графство поднимет бедняжку на смех, а заодно с ней и меня. Понятно, что я проклинаю всю эту историю от начала до конца!
Он замолчал. Карстерс посмотрел на него с улыбкой и произнес:
– Представляю, какими проклятиями вы разразитесь, когда откажется раскуриваться ваша трубка. А именно это и произойдет, если будете так сильно приминать в ней табак.
Семейство Бинг, а также Дороти и Берти собрались в гостиной, высокое французское окно которой выходило в сад. Темой беседы не могла не стать позавчерашняя трагедия.
– Так вы подняли тело? – обратилась Элеонор к брату.
Ее спокойствие – она так и не пролила ни единой слезинки – было одним из удивительнейших обстоятельств происшествия. Четыре пары глаз, в том числе глаза ее отца, сидевшего в дальнем углу и делавшего вид, будто читает газету, уставились на нее в изумлении: вопрос прозвучал неожиданно.
Гард, расположившийся на подлокотнике кресла Дороти, немного поерзал и сдержанно ответил:
– Нет, сестрица. Я только вытащил затычку и выпустил воду. Затем я спустился вниз, где меня стошнило. – Он погладил кота, именно в этот момент решившего запрыгнуть к Дороти на колени. – Вывернуло наизнанку, – уточнил Гард.
– Не надо таких подробностей, – покровительственно посоветовала Дороти. – Успокойся.
– Знаешь, – обратился к ней молодой человек, беря ее двумя пальцами за подбородок и прижимая затылком к креслу, – если ты не перестанешь нервничать всякий раз, когда кот покусится на кресло, то придется отвезти тебя к ветеринару и попросить избавить тебя от страданий. Я опасно балансирую на подлокотнике и не желаю оказаться на полу. Мои нервы не выдержат. В общем, осторожнее, я тебя предупредил!
– А все это ужасное происшествие! – подхватила Элеонор. – Оно всем подействовало на нервы. Как неудачно! Нет ничего хуже, чем когда в вашем доме гостит человек, подверженный сердечным приступам.
– Бедняжка! – подал голос Берти и замолчал, поскольку все помнили требование Алистера Бинга не доводить до сведения Элеонор душераздирающего факта, что жених принадлежал к ее, женскому, полу.
«Бедняжке и так досталось, – говорил Алистер сыну, – ни к чему добавлять к разбитому сердцу еще и уязвленную гордость».
Все, однако, замечали, что пока что сердце Элеонор пребывает в поразительно бестрепетном состоянии. Казалось, на нее трагедия подействовала меньше, чем на остальных.
