– Ну ладно, – сдался Стенхоуп. – Увечья, нанесенные Потрошителем, так потрясли публику, потому что никто раньше не слышал о подобном. Однако в Африке, в арабских странах это обычная практика: уродование молодых девушек.
Мы с компаньонкой слушали с каменными лицами: малейшая гримаса отвращения могла прервать ужасный рассказ.
– Как именно их уродуют? – спросила примадонна.
– Отрезают… части женских органов. После этого девушка не чувствует ничего, кроме боли. И муж может быть уверен, что именно он отец ее детей.
– Ясно. – Ирен посмотрела на меня.
Я кивнула. Пытаясь выяснить, как одурачить хозяек борделей касательно моего целомудрия, я наслушалась разных историй.
Брэм Стокер старался не смотреть на нас, но слушал с напряженным вниманием. Квентин также отводил глаза, намеренно глядя в окно, будто наблюдая дальние страны с дикими обычаями.
– А взять арабских невест? Они совсем юны. В некоторых племенах им сначала отрезают чувствительные органы, а потом… зашивают. – Он говорил отрывисто. – В первую брачную ночь жених доводит дело до конца при наличии истинной мужской силы. Менее крепкому приходится сначала использовать нож.
Квентин замолчал и уставился в окно. Брэм Стокер пристально разглядывал карту Праги, будто обратившись в камень.
Мы с Ирен тоже молчали, потрясенные дикостью обычая, который превращал удовольствие в вечную агонию.
– Кто же делает разрезы и зашивает девушек? – наконец спросила примадонна.
– Замужние женщины из племени.
Тут мы и вовсе потеряли дар речи.
В наступившей тишине тиканье каминных часов внезапно стало оглушительным, хотя раньше я его просто не замечала.
– Боже мой, – наконец произнес Брэм Стокер. – Это превосходит любые самые зловещие повороты моего воображения и произведения всех великих драматургов, даже древних греков, чьи трагедии меркнут перед подобными зверствами. – Его голос чуть-чуть дрожал. – Теперь я могу понять, почему женщины даже в нашем цивилизованном веке и в нашей стране не всегда жаждут исполнять супружеский долг.
– «Ляг на спину и думай об Англии», – процитировала Ирен, – как королева неизменно советует своим дочерям на очередной политически выгодной монаршей свадьбе. – Она повернулась к Квентину: – А как насчет арабских наложниц?
– Ты имеешь в виду?..
– Им тоже делают хирургические операции?
– Нет необходимости. Они не вынашивают наследников.
– Какая разница, физически или при помощи морали управлять деторождением? Эффект один и тот же.
– Вы хотите сказать, – начал Брэм Стокер, спотыкаясь на умозаключениях, которые прежде ему не приходили в голову, – что мы по-своему такие же дикари, как арабские племена.
Ирен кивнула:
– И что Джек-потрошитель, как ни дико это звучит, просто пользуется извращенной версией привилегий мужчин других народов.
– Но… Потрошитель не пытается защитить наследников. – Мистер Стокер все еще не мог разглядеть масштабность мысли.
– Вы уверены? – скривилась Ирен. – Некоторые считают, что он заразился венерическим заболеванием от проститутки в Уайтчепеле и убивает других из мести. Мужчина может передать дурную болезнь своей жене, а через нее – детям. Разве нельзя сказать, что он, пусть и таким безумным способом, защищает наследников? Кроме того, ходили слухи, что Потрошитель охотился на проститутку, которая была беременна от него, и что он нашел ее в Мэри Джейн Келли, вырезав плод из ее чрева, как вырезал матку других женщин.
Я полагаю, что он атаковал саму женскую сущность этих несчастных в Уайтчепеле, Париже и Праге, удаляя матку, отсекая грудь и уродуя лицо. Не так уж сильно его действия отличаются от обращения с женщинами в Аравии или еще где-нибудь.
– Чего же тут общего? – спросила я.
– С Потрошителем? Безумие – в первую очередь; но за ним стоят цели, которые встречаются повсеместно. Речь о том, чтобы не допустить измен жен и приспособить наложниц к единственной роли: приносить удовольствие, в котором отказано женам.
Я заметила, что примадонна даже во время беседы продолжает вычерчивать знаки на карте.
Наконец она уставилась на загадочные линии, в хитросплетении которых появился уже знакомый символ.
Перед нами вновь была хризма, символ «Хи-Ро».
– И всюду Бог, каким бы именем Его ни называли – Аллах, Яхве или Христос, – потому что грешники любят оправдываться тем, что совершают свои зверства во имя Бога, – пояснила примадонна.
– Религиозная мания, – кивнул мистер Стокер. – Ее часто упоминали в Лондоне прошлой осенью, но никогда серьезно не рассматривали.
– Теперь придется, – мрачно сказал Квентин. – Ты права, Ирен. В Коране написано, что мужчинам полагается иметь наложниц на земле и на небесах, но жены обязаны исправно поставлять многочисленных сыновей для защиты земли, которую их отцы завоевали и покорили. Я-то считал подобные обычаи необъяснимым чужеземным варварством, но теперь понимаю, что все еще хуже: это стратегия, направленная на поддержание существующего строя.
– Какое хорошее определение зла, Квентин, – похвалила Ирен. – Лучше и не придумаешь.
Стенхоуп внезапно глубоко вздохнул:
– Ты правильно сделала, что заставила меня говорить откровенно. Теперь я могу рассказать вам всю правду о худшем из преступлений, совершенном здесь, в Праге. Я полностью на твоей стороне, Ирен, и отдал бы жизнь за спасение Нелл и Годфри. Но у меня просто язык не поворачивался, когда дело дошло до описания деталей пражских ужасов, пока ты не вынудила меня поведать о том, что я видел в других краях и постарался забыть.
– Ты должен рассказать нам все, – повторила она, – особенно о Праге.
– Речь о последней смерти – или последней перед той, что случилась в борделе прошлой ночью. Никто не знает об этом случае, кроме двух агентов Ротшильда и Годфри, а теперь и меня самого. Да и мне рассказали лишь потому, что в Париже барон де Ротшильд потребовал полного сотрудничества с тобой и твоими людьми, а я был первым, кто добрался до Праги. Но и тогда мне пришлось отправить телеграмму барону, чтобы убедить агентов поговорить со мной. – Квентин горько усмехнулся: – Вот бы воины королевской армии отличались той же непоколебимостью в преданности и послушании.
– Некоторые отличаются, – улыбнулась примадонна.
Квентин пожал плечами, не желая принимать лестный отзыв на свой счет.
– Итак, женщина была найдена живой. Живой, хотя… обезображенной. Но… – Он перевел взгляд с Ирен на меня и обратно. Я поняла, что его нерешительность вызвана замечанием Брэма Стокера, будто «честные» женщины имеют право судить слишком строго. – У нее был ребенок.
– Невредимый? – тотчас вскинулась я. Мне с юных лет пришлось заботиться о многочисленных братьях и сестрах, и рассказы о страданиях малышей всегда задевали меня.
Стенхоуп покачал головой.
– Младенец? – в ужасе уточнила Ирен.
– Нескольких дней от роду. Горло ребенка было перерезано, и он истек кровью.
– Вампиры! – выкрикнул в сердцах Брэм Стокер. – Современные вампиры!
– Истек кровью, – повторила примадонна. – То есть он был жив, когда его…
Квентин кивнул:
– Даже в самых диких областях Востока я не слыхивал о таком, но теперь понимаю, что сцена убийства представляла собой извращенную вариацию Мадонны с младенцем.
– Что известно о матери?
– Совсем юная, около семнадцати. Обследовать ее позволили только доверенному врачу. Он уже не молод, и после такого зрелища его хватил сердечный приступ.
– Женщина случайно не была изуродована? – спросила Ирен бесстрастно, как врач, которому сердечный приступ не грозит.
Меня снова озарило: а ведь женщины зачастую легче переносят кровавые подробности жизни и смерти, чем многие мужчины.
Квентин снова кивнул:
– Левую грудь недавно удалили, а также… имело место иссечение детородных органов.
Ирен резко махнула рукой, не желая углубляться в подробности как ради Квентина, так и ради нас самих. Мы уже давно шли по следу безумца и знали, чего ждать.
Вдруг компаньонка уставилась на меня:
– Пинк! Женщина, которую мы видели в Нойкирхене… порезы. Они образовывали «Х», не так ли? А здесь в Праге? – Она перевела взгляд на Квентина, который молча кивнул с явным отвращением. – А кто-нибудь сообразил посмотреть, поискать… нет ли вертикального разреза, увенчанного полукругом?
Я громко ахнула, хоть и горжусь силой своего духа. Ошарашенные мужчины застыли в тишине от самой мысли, стоявшей за вопросом Ирен.
Мы рисовали знаки хризмы на картах трех столиц. А что, если Джек-потрошитель изображал их на телах своих жертв, и символ просто не заметили за всей этой кровью и грубыми надругательствами, которые он совершил?
