Он не чувствовал голода и, обедая в гостинице, поглощал пищу совершенно машинально. В какой-то момент, опустив глаза к тарелке, английский адвокат обнаружил, что она пуста.
Наконец он не выдержал и заговорил:
– После перерыва – очередь мисс Найтингейл.
Аргайл, сидевший рядом с ним с вилкой в руке, поднял голову:
– Да. Потрясающая женщина, насколько я успел заметить. Правда, мои впечатления очень мимолетны – сегодня утром мы обменялись всего несколькими словами. Признаюсь, я не вполне представляю, надо ли направлять ее показания или достаточно лишь задать им нужный тон, а затем предоставить ей полную свободу громить Гильфетера, если тот будет столь опрометчив, что попробует напасть на нее.
– Вы должны сделать так, чтобы она своими показаниями вынудила его напасть, – убежденно заявил Рэтбоун, откладывая нож и вилку. – Гильфетер слишком опытен и не будет ее трогать, пока вы его не заставите. Он постарается не держать ее на кафедре ни одной лишней секунды, если только вы не наведете ее на какое-нибудь высказывание, которое он не сможет не оспорить.
– Да… – задумчиво проговорил шотландский юрист, отодвигая полупустую тарелку. – Пожалуй, вы правы. Но на какое? Ее показания никак не связаны с фактической стороной дела. Она никогда прежде не слышала о Фэррелайнах и ничего не знает о случившемся. Единственное, что она может, – это рассказать, какой искусной и старательной сестрой милосердия была Эстер Лэттерли на войне. Для нас представляют ценность только репутация мисс Найтингейл и то уважение, которым она пользуется у публики. Их-то уж Гильфетер оспаривать не станет!
Мысль Оливера напряженно работала. Флоренс Най-тингейл – не тот человек, чтобы кому-нибудь, хоть Аргайлу, хоть Гильфетеру, удалось втянуть ее в какие-то игры. Что же такое, вполне уместное на этом процессе, может она сказать, что заставит обвинителя броситься в спор? Ни мужество Эстер, ни ее мастерство медицинской сестры сомнению не подвергаются.
И вдруг в голове адвоката мелькнул слабый проблеск новой идеи. Очень осторожно, сознавая всю ее шаткость и тщательно подбирая слова, он стал излагать ее своему коллеге, обретая все большую уверенность по мере того, как в глазах Джеймса разгорался интерес.
К началу дневного заседания он сидел позади кресла Аргайла в той же позе, что и раньше, но охваченный возбуждением, которое очень легко было принять за вспышку надежды. И все же Оливер по-прежнему избегал смотреть на галерею и всего однажды бросил быстрый взгляд на Эстер.
– Приглашается Флоренс Найтингейл, – возгласил привратник, и невольный вздох вырвался у всего зала. Одна из зрительниц вскрикнула и тут же зажала рот руко-й.
Судья стукнул по столу молотком:
– Я требую соблюдения порядка в суде! Еще один такой случай, и я прикажу очистить зал. Понятно? Здесь суд, а не балаган! Мистер Аргайл, надеюсь, эта свидетельница будет говорить по существу дела, а не явилась сюда лишь ради того, чтобы красоваться перед публикой и искать ее расположения. Если так, то, могу вас уверить, это не пройдет. Здесь судят мисс Лэттерли, и репутация мисс Найтингейл тут ни при чем!
Защитник, не говоря ни слова, учтиво поклонился.
Все присутствующие, вытянув шеи и дрожа от нетерпения, устремили взгляды на дверь, в которых появилась стройная высокая фигура знаменитой сестры милосердия. Не глядя по сторонам, она пересекла зал и поднялась по ступеням свидетельской кафедры. В ее внешности не было ничего выдающегося. Это была вполне обыкновенная женщина с темными, прямыми, гладко зачесанными назад волосами, тонкими бровями и правильными чертами лица, чересчур решительного, чтобы его можно было назвать милым, и лишенного того внутреннего света и безмятежности, которые присущи истинной красоте. Было в этом лице что-то тревожащее, даже пугающее.
Назвав твердым четким голосом свое имя и место жительства, она умолкла в ожидании вопросов Ар-гайла.
– Спасибо, что вы предприняли столь дальнее путешествие, прервав вашу весьма важную деятельность ради того, чтобы выступить свидетелем на этом процессе, мисс Найтингейл, – серьезно произнес тот.
– Восстановление справедливости, сэр – вещь не менее важная, – ответила свидетельница, глядя прямо в лицо Джеймсу. – А в данном деле – это еще и вопрос жизни… – Она запнулась, но все-таки закончила фразу: – … и смерти.
– Вы правы.
Рэтбоун мысленно молил коллегу помнить, сколь опасно проявлять к этой даме излишнее снисхождение и чересчур откровенно поощрять ее. Господи, только бы он не забывал об этом!
– Мы все понимаем, мэм, что вам неизвестна фактическая сторона данного дела, – продолжал Аргайл. – Но вы прежде были хорошо знакомы с обвиняемой, Эстер Лэттерли, не так ли? И вы согласны охарактеризовать нам ее как человека?
– Я знакома с Эстер Лэттерли с лета тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года, – ответила Флоренс. – И я готова ответить на любые вопросы о свойствах ее личности, которые вы захотите задать мне.
– Благодарю. – Адвокат принял более свободную позу и слегка склонил голову набок. – Мисс Найтингейл, существует несколько предубежденное отношение к молодым дамам благородного происхождения и достаточно образованным, избравшим занятие сиделки, то есть посвятившим себя работе, по большей части выполняемой людьми низкого звания и, честно говоря, достаточно примитивными.
Оливер напряженно выпрямился в кресле. В зале стояла тишина. Все присяжные не сводили глаз с Флоренс, словно она была здесь единственным живым существом.
– И действительно, пока вы не начали свою благородную и прежде невиданную деятельность, за подобный труд брались, как правило, женщины, не сумевшие найти себе места прислуги в приличных домах, – продолжал защитник. – Позволительно ли мне поинтересоваться, что заставило, к примеру, лично вас избрать эту тяжелую и опасную работу? Ваша семья была согласна с таким решением?
– Мистер Аргайл! – резко подавшись вперед, сердито вмешался судья.
– Нет, сэр, не согласна, – ответила свидетельница, не обращая на судью никакого внимания. – Они приводили серьезные возражения, и мне понадобилось много лет и длительные уговоры, прежде чем они смирились. Что касается причины, по которой я пошла против их воли, то есть долг более высокий, чем семейный, и он сильнее послушания. – Лицо ее выражало такую непреклонность, что даже судья, собравшийся было прервать ее, промолчал. Все присутствующие в зале – мужчины и женщины, присяжные и зрители – слушали ее с таким вниманием, что попробуй он вмешаться, его бы попросту не заметили, а это его никак не устраивало.
Джеймс терпеливо ждал, устремив на Найтингейл взгляд своих темных глаз.
– Может быть, поступить так велел мне глас божий, – обратилась к нему Флоренс. – И я готова посвятить этому всю свою жизнь до последней минуты. – Она слегка мотнула головой. – Нет, это неверно, говорить так – трусость. Я уверена, что это Он призвал меня. Думаю, и остальными двигало то же желание помочь своим согражданам и уверенность, что наилучший доступный способ сделать это – уход за ранеными. В такие дни нет призвания более высокого и потребности более настоятельной, чем утешение страждущих и, когда это возможно, спасение жизни и возвращение здоровья тем, кто сражался за свою страну. Вы не согласны, сэр?
– Согласен, мадам, и более того – убежден в этом, – искренне заверил ее Аргайл.
Гильфетер заерзал в кресле от желания вмешаться, но, понимая, что его время еще не пришло, с трудом сдержался.
Нечеловеческих усилий стоило сохранять выдержку и Рэтбоуну.
– И Эстер Лэттерли трудилась в госпитале в Скутари? – спросил защитник с выражением всего лишь легкого интереса. Какое бы предвкушение триумфа ни клокотало в его душе, угадать это по его лицу было невозможно.
– Да, она была одной из лучших медицинских сестер.
– Чем же она выделялась, мэм?
– Преданностью делу и мастерством. Там было слишком мало хирургов и очень много раненых. – Голос свидетельницы звучал холодно и сдержанно, но в нем чувствовалась такая убежденность, что весь зал ловил каждое ее слово. – Часто сестрам, чтобы спасти чью-то жизнь, приходилось делать то, что, по их представлениям, сделал бы в данной ситуации хирург: иначе этот человек был обречен.
Публика сердито загудела, возмущенная самой мыслью о такой самонадеянности, и по лицу судьи было понятно, что он отметил эту реакцию. Но Флоренс обратила не нее не больше внимания, чем на жужжание назойливой мухи.
– У Эстер хватало и смелости, и знаний, чтобы так поступать, – продолжала она. – Многие из живущих сегодня в Англии мужчин нашли бы в Крыму свои могилы, не будь она столь выдающейся женщиной.
Джеймс выждал несколько секунд, чтобы сказанное отчетливо запечатлелось в сознании присяжных, на чьих лицах отражалась борьба противоположных чувств. Они испытывали к мисс Найтингейл уважение, граничащее с религиозным поклонением, и в их сознании всплывали собственные воспоминания о войне и о связанных с ней потерях, о братьях и сестрах, павших в этой бойне или, возможно, спасенных усилиями подобных женщин. Но их возмущало попрание вековой традиции мужского превосходства, покушение на их неоспоримые до сих пор права. Эти колебания были для них мучительны.
