– Спасибо, – ответила девушка, и голос ее дрогнул от внезапно нахлынувших чувств. – Я знаю, сколько вы уже для меня сделали, и глубоко вам признательна. Не могу выразить…
– И не нужно, – перебил юрист. – Отдыхайте. О том, что делать дальше, мы успеем подумать завтра.
Эстер глубоко вздохнула:
– Доброй ночи.
Оливер улыбнулся и направился к дверям. За ним, тоже улыбнувшись мисс Лэттерли, молча последовал его отец.
Детектив, нахмурившись, некоторое время стоял в нерешительности, но потом, словно найдя наиболее уместные слова, произнес:
– Доброй ночи, Эстер, доброй ночи, леди Калландра.
Только когда за ним уже закрылась дверь, медсестра сообразила, что это – первый случай на ее памяти, когда Уильям назвал ее по имени. В его устах оно прозвучало совсем непривычно, и теперь девушка разрывалась между чувством облегчения от его ухода и желанием, чтобы он остался. Смешно! Она сейчас слишком устала и измучена, чтобы что-нибудь чувствовать.
– Если не возражаете, я пойду спать, – обратилась она к своей подруге. – Наверное, я действительно…
– Вымоталась, – мягко закончила леди Дэвьет. – Разумеется, дорогая. Я распоряжусь, чтобы хозяйка прислала нам обеим горячего молока и немного бренди. Похоже, я нуждаюсь в нем не меньше тебя. Теперь могу признаться: я смертельно боялась потерять лучшего друга и сейчас испытываю ни с чем не сравнимое чувство облегчения. Я совершенно засыпаю. – Она протянула Эстер руку, и та, не раздумывая, бросилась ей на шею. Так они и стояли, прижавшись друг к другу, пока в дверь не постучала хозяйка.
На следующее утро всем было слегка неловко за проявленную накануне несдержанность. О случившемся предпочли не вспоминать. Генри Рэтбоун отправился обратно в Лондон, перед отъездом на минуту заглянув к Эстер, хотя ему было трудно подобрать подходящие слова для разговора с ней. Впрочем, это не имело никакого значения: все было понятно и без слов.
Калландра тоже уехала, предварительно убедившись, что больше ничем не может быть полезна.
Оливер Рэтбоун заявил, что ему необходимо еще раз посоветоваться с Аргайлом и что он, без сомнения, успеет повидаться с Монком и Лэттерли до своего отъезда в Лондон, где его, естественно, уже ждали другие дела. Он ни слова не сказал Уильяму о его намерениях, касающихся обитателей Эйнслай-плейс, и улучил всего лишь минуту для беседы с Эстер, достаточно, впрочем, формальной. Та еще раз поблагодарила адвоката за участие в ее судьбе, но Рэтбоун в ответ так посмотрел на нее, что она не стала развивать эту тему.
К девяти часам мисс Лэттерли и Монк остались одни, поскольку все остальные уехали утренним поездом. День был ветреный, но не пасмурный, и все вокруг сверкало в солнечных лучах, создавая резкий контраст с мрачным настроением обоих. Они стояли рядом на Принсес-стрит, и перед ними открывался прекрасный вид улицы, поднимающейся к новому городу, в сторону Эйнслай-плейс.
– Не представляю, где вы намерены поселиться, – нахмурившись, заговорил сыщик. – Грассмаркет совершенно не годится, а отель, в котором жила Калландра, вам не по средствам.
– А чем плох Грассмаркет? – возразила сиделка.
– Это не место для одинокой женщины, – раздраженно ответил Уильям. – Господи, я надеялся, что у вас хватит здравого смысла понять это самой! Народ там грубый и не слишком чистый.
Девушка смерила его уничтожающим взглядом:
– Хуже, чем в Ньюгейте?
– А вы что, приобрели вкус к подобным местам? – скривился детектив.
– Позвольте мне самой решать, что мне подходит, а что нет, – отрезала Эстер. – Давайте лучше отправимся на Эйнслай-плейс.
– Что значит «отправимся»? Я не собираюсь брать вас с собой!
– Никто вас об этом и не просит. Я вполне в состоянии добраться туда сама. Пожалуй, пройдусь пешком. Погода сегодня неплохая, а мне не мешает размяться. Последнее время это удавалось нечасто.
Сыщик пожал плечами и быстро зашагал по улице – с такой скоростью, что Лэттерли пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за ним. Для продолжения спора у нее теперь не хватало дыхания.
В начале одиннадцатого часа они были на месте. У Эстер к этому времени ужасно болели ноги, ей было слишком жарко, и настроение у нее снова изменилось к худшему. Проклятый Монк!
Сам он зато, похоже, был очень доволен собой.
Дверь дома номер семнадцать открыл Мактир, чье всегда скорбное лицо при виде Уильяма стало еще мрачнее. Однако когда он заметил стоящую у того за спиной девушку, его угнетенность вообще перешла все мыслимые пределы.
– Кого же вы желали бы видеть? – неторопливо осведомился он, выговаривая слова так округло, словно изрекал пророчество о конце света. – Вы пришли за мистером Макайвором?
– Нет, конечно! – бросил детектив. – Мы не облечены правом приходить за кем-либо.
– Я полагал, что, быть может, вы пришли с полиц-цией… – пропыхтел дворецкий.
При этих словах Монка лишний раз уколола мысль, что он больше не полицейский и не имеет никакой власти. Его нынешний статус обеспечивал ему свободу, но зато лишал доброй половины возможностей успешно ею пользоваться.
– Значит, вам, без сомнения, нужна миссис Макайвор, – как бы про себя заключил Мактир. – Мистера Элестера в эти часы нет дома.
– Естественно, – согласился Уильям. – Буду признателен, если кто-нибудь сможет меня принять.
– Хорошо, я узнаю. Входите, пожалуйста. – И домоправитель неохотно приоткрыл дверь – ровно настолько, чтобы незваные гости могли войти в холл, где над всем царил огромный портрет Хэмиша Фэрре-лайна.
Когда дворецкий вышел, Эстер стала с интересом рассматривать портрет. Монк в нетерпении вышагивал по комнате.
– Что вы намерены сказать? – обратилась к нему мисс Лэттерли.
– Не знаю, – буркнул он. – Тут нет точных предписаний: это не лекарство.
– Лекарство тоже дают не точно по рецепту, – возразила девушка. – Вы следите за состоянием больного и поступаете так, как считаете наиболее полезным.
– Не придирайтесь!
– Если не знаете, решайте побыстрее, – заметила Эстер. – Уна будет здесь через минуту, если только не предпочтет передать, что не может вас принять.
Сыщик повернулся к ней спиной, но никуда не ушел. Больше всего его злило, что сиделка была права. Сильные переживания нескольких последних недель выбили его из колеи. Уильяма бесило, что он перестал управлять своими чувствами. Гнев пробудил в его уме яркие мучительные воспоминания о пережитых растерянности и страхе. Предпочел бы он не будить и другое, еще свежее, воспоминание – о том, насколько реальной была возможность их поражения. Мысль, что Эстер была всего на волосок от смерти, приводила Монка в смятение, которое он старался побороть. Если бы этого удалось на какое-то время добиться, он мог бы воскресить другие – давно утраченные – воспоминания.
Медсестра больше не прерывала его размышлений до возвращения Мактира, сообщившего, что их примут в библиотеке. Кто именно, он не уточнил.
Когда, отворив дверь библиотеки, дворецкий доложил об их приходе, там уже находились все три оби-тательницы дома: бледная, как привидение, Айлиш с потемневшими от страха глазами, напряженная и несчастная и время от времени бросающая на миссис Файф тревожные взгляды Дейрдра и Уна – собранная, серьезная и как бы за что-то извиняющаяся. Именно она, шагнув навстречу гостям, первой поздоровалась сначала с Эстер, а потом с Уильямом. Как всегда, она не стала тратить слов даром:
– Мисс Лэттерли, никакие выражения раскаяния не достойны того, что вам пришлось выдержать, но поверьте, мы искренне сожалеем о случившемся и в той мере, в какой повинны в нем, приносим вам глубочайшие извинения.
Это прозвучало благородно, особенно если принять во внимание, что отныне обвинения явно падало на мужа миссис Макайвор.
Лицо Эстер сделалось несчастным, а Монк почувствовал, что его обдала волна непривычной жалости к Уне. Поступок Квинлена сулил ей впереди много трудностей.
Что бы ни чувствовала сиделка в эту минуту, она повела себя великодушно:
– У вас нет причин извиняться, миссис Макайвор. Вы находились под впечатлением от недавней потери, случившейся при таких страшных обстоятельствах. На мой взгляд, вы вели себя достойно и сдержанно. Я бы, наверное, так не смогла.
Губы Уны тронула слабая улыбка:
– Вы очень добры, мисс Лэттерли, добрее, чем, вероятно, была бы я… – ее улыбка на мгновение сделалась чуть шире, – … случись нам поменяться местами.
У Айлиш вырвался сдавленный возглас. Дейрдра обернулась к ней, но старшая из дам, словно ничего не заметив, продолжала, обращаясь теперь к сыщику:
– Здравствуйте, мистер Монк. Мактир ничего не сказал о цели вашего прихода. Или вы просто привели мисс Лэттерли, чтобы мы могли перед ней извиниться?
– Я пришла не ради извинений, – вмешалась Эстер прежде, чем ее спутник успел ответить, – а чтобы сказать, что очень полюбила вашу мать и что, несмотря на все случившееся после нашей последней встречи, ее кончина – для меня большое горе.
