– Нет, пожалуйста, не отсылайте меня прочь, – взмолилась она в совершенно иной манере. – Пинки, милый, ну позвольте мне услышать новости! Я… я почти так же, как и вы, жажду, чтобы вас оправдали, сами знаете.
– Тебе решать, Килька, – ворчливо заметил Шерингэм.
Я снова посмотрел на Арморель. Она в прямом смысле слова вцепилась мне в ногу, так что я и шелохнуться не мог.
– Пинки, пожалуйста!
У меня просто не оставалось выбора…
Когда я уселся, Шерингэм бросил взгляд на часы.
– Половина одиннадцатого.
– Идти совсем недалеко, – вставила Арморель. – Дознание будут проводить в сарае тут рядом.
Шерингэм кивнул, как будто и сам уже это знал.
– Что ж, мне не потребуется и минуты, чтобы сказать то, что я могу сказать. Я поговорил с суперинтендантом. Он не был склонен к общению, и одно ясно наверняка: ты здорово влип, Килька, мой мальчик.
– Знаю, – вздохнул я. Новости эти меня не удивили.
– Они… они намерены арестовать его? – спросила Арморель дрогнувшим голоском. Она была явно взволнована. Вот поди разберись в ней.
– Этого я понять не смог, – очень серьезно ответил Шерингэм. – Но полагаю, что да. Я намекнул, что улик у них не хватает – лишь доказательства наличия возможности и мотива. Не найдено никаких связей между тобой и ружьем, из которого был сделан роковой выстрел, даже не установлено, умеешь ли ты стрелять. Строго говоря, единственные доказательства по этому вопросу указывают на противоположное.
– Да? – переспросил я вполне хладнокровно.
– Кроме того, суперинтендант намекнул, что ему в руки только что попала некая улика или еще нечто такое, что может перевернуть весь ход расследования. Он не сообщил, что это за улика, но собирается представить ее на дознании. Так что, Килька, готовься к потрясениям.
– За последние несколько дней я пережил уже столько потрясений, что, сдается мне, еще одно ничего не изменит.
– Надо сказать, ты держишься чертовски хорошо, – любезно заметил Шерингэм.
– Он держится просто чудесно! – с жаром заявила Арморель, хватая меня за руку и держась за нее с таким видом, точно хотела меня защитить. – О, мистер Шерингэм, вы должны его оправдать, просто обязаны!
– Не сомневаюсь, что Шерингэм делает все, что только в его силах, милая барышня, – промолвил я.
Шерингэм пробормотал, что, мол, конечно, постарается.
– И это все твои новости? – спросил я.
– Да. Не думаю, что суперинтендант станет чинить препятствия, но и что помогать нам станет, не думаю тоже. Судя по тому, что мне удалось прочесть между слов, он настроен против тебя, Килька. Я так понимаю, ты виновен, потому что больше некому.
– Иными словами, – вновь вклинилась Арморель, – просто потому, что он был там внизу, когда прозвучал тот последний выстрел, а больше никого там не было.
– Именно. И там не случилось никого, кто мог бы засвидетельствовать, что Килька не стрелял. Или чтобы доказать, что второй выстрел сделал Хиллъярд. Все возвращается к одному и тому же.
– Да, понимаю, – задумчиво протянула Арморель. – В сущности, нам нужны два человека, да? Один – преступник, а второй – свидетель, что Пинки не совершал второго выстрела. Или, как вы сказали, что второй выстрел был сделан Джоном.
– Если найдем первого, второй уже не понадобится.
– Да, но поскольку этого мы не можем, то второй, во всяком случае, обелил бы Пинки, пусть и не помог бы найти, кто именно застрелил Эрика. Если… если это все же не было несчастным случаем.
– О да, тут бы второй помог. – Шерингэм говорил без энтузиазма. Очевидно было, что надежд на существование такого человека у него нет. – Кстати, – добавил он, обращаясь ко мне, – я ничего не сказал о… ну, ты знаешь.
– О чем? – быстро спросила Арморель.
– Да, – негромко произнес я.
– Ты ведь строго-настрого запретил.
– Именно.
– О чем же? – повторила Арморель.
– Шерингэм обнаружил одно обстоятельство, которое может оказаться нам полезным чуть позже.
– Уже сейчас! – с нажимом произнес Шерингэм. – Оно способно предотвратить твой арест. Килька, не будь глупцом. Позволь мне рассказать суперинтенданту.
– Нет, – твердо заявил я. – Пока – нет.
Шерингэм пожал плечами.
Арморель переводила взгляд с меня на него, но поскольку было совершенно очевидно, что просвещать ее никто не собирается, ей, что удивительно, хватило такта не настаивать.
Внезапно Шерингэм вскочил на ноги.
– Что ж, не стану терять больше времени. На дознание я не пойду, потом прочту отчеты. Оно дает слишком уж хорошую возможность оглядеться вокруг так, чтобы никто тебя не тревожил. Увидимся, Килька. И если тебя все-таки закуют в кандалы, не вешай носа. Суперинтендант у меня еще попляшет.
Пока я жив, не забуду дознания по поводу смерти Скотта-Дэвиса.
До сих пор мне не доводилось посещать подобные мероприятия. Будь я опытным романистом, уж верно, во всех подробностях расписал бы контраст между старым каменным амбаром, где уютно пахло сеном и сухой травой, и той мрачной ролью, что исполнял он сейчас; и как странно смотрелись установленные на твердом земляном полу деревянные козлы, с одного конца которых размещался коронер с торжественно-серьезными присяжными, а с другого – навострившие перья репортеры.
Но я не намерен ничего описывать, ибо это все не более чем поверхностные впечатления. Реальным же и единственным чувством моим, коего я не скрою от читателя, хотя со всех сил скрывал в тот момент, было болезненное и тошнотворное предчувствие, ожидание того жизненно важного доказательства, что, по словам Шерингэма, находилось теперь в распоряжении полиции. Я и гадать не мог, что это за доказательство, но явно что-то очень серьезное. Неужели они каким-то ловким образом установили связь между мной и ружьем, что пропало из дома ранее в тот же день?
Я сидел на скамье между Джоном и Этель, причем Этель в обращении со мной выказывала такую тревожную заботливость, что одного этого, на мой взгляд, хватило бы, чтобы посторонние зрители твердо уверились в моей виновности. Джон, разумеется, сознавал мое беспокойство и по мере сил старался отвлечь меня рассказами о местных столпах общества. Коронер, как я узнал, был поверенным в Будфорде, председатель присяжных – крупным фермером, а остальное жюри практически целиком состояло из людей, зарабатывающих на жизнь сельским хозяйством, будь то в качестве хозяина или работника. Этого и следовало ожидать, однако мне от осознания сего факта легче не стало: я по личному опыту многократно убеждался, что сельский труд притупляет ум любого, кто имеет к нему касательство.
Помимо коронера из официальных лиц присутствовал лишь только полицейский прокурор. Меня, разумеется, никто не представлял, вопреки настоятельным советам Джона.
Перед самым началом заседания я заметил, что в одном из углов амбара происходит небольшое совещание – между коронером, мистером Гиффордом (прокурором), суперинтендантом Хэнкоком и высоким седовласым мужчиной, про которого Джон мне уже сообщил, что это полковник Грейс, начальник полиции. Никто из них даже не взглянул в нашу сторону, но я был совершенно уверен: разговор идет обо мне. Когда беседа закончилась, суперинтендант Хэнкок грузно опустился на скамью напротив нас, рядом с дверью. Он по-прежнему избегал смотреть мне в глаза, углубившись в какие-то записи у себя в блокноте, но я не мог отделаться от неуютного ощущения, будто он все время на меня украдкой поглядывает.
Присяжных привели к присяге и почти сразу же сопроводили осмотреть тело, лежавшее в соседнем сарае. Вернулись они еще более торжественно-серьезные, чем прежде, и коронер немедля приступил к вводной речи, обращаясь к жюри самым что ни на есть неформальным образом и языком.
К изрядному моему облегчению, меня вызвали первым, поскольку именно я нашел тело. Когда мне предстоит неприятная задача, я предпочитаю покончить с ней как можно скорее. По крайней мере, не придется долго мучиться в ожидании худшего.
Думаю, могу поздравить себя с тем, что, занимая указанное мне место за столом свидетелей, я сумел представить миру вполне невозмутимый фасад. Никто из незнакомцев, чьи глаза были сейчас устремлены на меня, не заподозрил бы, что под маской внешнего хладнокровия сердце колотилось в груди так бешено, что было трудно дышать.
Первые вопросы носили чисто формальный характер: мой возраст, профессия и род занятий, давно ли я знаком с Хиллъярдами, и все в том же роде. Я отвечал, с тайной радостью отмечая, что голос мой звучит ровно и уверенно. Более того, коронер, щуплый пожилой джентльмен с седовласой бородкой и золотыми очочками, держался крайне учтиво – сама доброта. Если его и предупреждали, чтобы он обращался со мной так, как, по моим представлениям, обращаются с несговорчивыми свидетелями, ничто в его манере на то не указывало. Мне стало чуточку поспокойнее.
– А теперь, мистер Пинкертон, – промолвил он после того, как я, образно выражаясь, поведал о себе, – не стану спрашивать вас, как была придумана та маленькая пьеска, в которой вы все участвовали. Об этом нам расскажет мистер Хиллъярд, поскольку, как я понимаю, именно он является главным ее автором. Если не возражаете, перейдем сразу к самому представлению. Расскажите присяжным собственными словами, что произошло после того, как вы покинули дом примерно в… – он торопливо пролистал свои заметки, – да, примерно в два часа сорок пять минут пополудни.
