– Меня зовут Джек Джонсон, – представился он немного неуверенно. – Магазин «Радиотовары Джонсона», может, слышали?
– Заходите, – пригласил Эвери.
– Это ведь то самое место, верно? Капитан Хокинс… И все такое?
В руках он держал сумку из мягкой кожи, которую бережно поставил на пол, словно в ней лежало все его имущество. До половины закрыв зонт, он привычным движением стряхнул с него дождевые капли, а потом вставил в стойку под вешалкой с пальто и плащами.
– Меня зовут Джон.
Джонсон взял его за руку и сердечно пожал.
– Очень рад знакомству. Босс много рассказывал о вас. Как я понял, вы – его любимчик.
Они посмеялись.
Джонсон взял Эвери под локоть быстрым и доверительным жестом.
– А вы здесь под своей фамилией?
– Нет. Использую только подлинное имя.
– А капитан?
– Как вы его и назвали – Хокинс.
– Что он за человек, наша «Майская мушка»? Справляется?
– Да, с ним все хорошо. Нет никаких проблем.
– Ходят слухи, что он уж больно горяч по части женского пола.
Позже, пока Джонсон разговаривал в гостиной с Холдейном, Эвери поднялся наверх к Лейсеру.
– Мы сегодня останемся дома, Фред. Джек приехал.
– Кто такой Джек?
– Джек Джонсон – радист-инструктор.
– А я думал, у нас это по плану только со следующей недели.
– Придется начать сейчас. С самого простого, чтобы ты снова набил руку. Спустись вниз и поздоровайся.
На Лейсере уже был черный костюм, в руке он держал маникюрный набор.
– А как же отдых сегодня вечером?
– Говорю тебе – сегодня не получится, Фред. Раз уж Джек здесь.
Лейсер спустился вниз и пожал Джонсону руку довольно-таки небрежно, словно непрошеному гостю. Минут пятнадцать они поговорили, так и не преодолев взаимной неловкости, а потом Лейсер, сославшись на усталость, с мрачным видом отправился спать.
Джонсон доложил о первых впечатлениях.
– Он слишком медлителен, – сообщил он. – Хотя надо иметь в виду, что он очень давно не пользовался ключом. Но я все же не буду даже пытаться сажать его за передатчик, пока он не научится работать быстрее. Я знаю, прошло двадцать лет, сэр. Его трудно в чем-то винить, но он все делает медленно, слишком медленно.
У Джонсона была несколько занудная и распевная манера речи, словно ему приходилось много общаться с детьми.
– Босс распорядился, чтобы я занимался им все время. Даже когда он уже приступит к заданию. Как я понимаю, нам всем предстоит отправиться в Германию, сэр?
– Да.
– Тогда нам стоило бы познакомиться как можно ближе, «Майской мушке» и мне, – настойчиво сказал Джонсон. – Мы должны сотрудничать очень тесно, сэр, с того момента, как я усажу его за передатчик. В нашем деле важен почерк. Мы должны мгновенно различать почерки друг друга. А потом еще есть расписание, время выхода в эфир, сигнальные планы для его частот. Метки безопасности. Ему предстоит многому научиться за две недели.
– Что такое метки безопасности? – спросил Эвери.
– Нарочно сделанные ошибки, сэр. Как, например, пропущенная или неправильно использованная в одной из групп шифра буква. «И» вместо «е» – что-то в этом роде. Если он захочет сообщить нам, что его схватили и он работает под неприятельским контролем, то такой ошибки не сделает. – Он повернулся к Холдейну. – Вы наверняка об этом знаете, сэр, верно я говорю?
– В Лондоне мы обсуждали возможность обучить его высокоскоростной передаче с записи на магнитофоне. Вы слышали об этой идее?
– Босс ничего такого мне не говорил. Как я понимаю, им не удалось добыть нужное оборудование. Но если честно, я сам не слишком-то разбираюсь во всех этих штуковинах на транзисторах. Босс сказал, что мы будем пользоваться старыми проверенными методами, но только менять частоты каждые две с половиной минуты, сэр. Как я понимаю, фрицы за эти годы научились быстрой пеленгации.
– Какой передатчик они прислали? С виду тяжеловат, чтобы все время таскать его на себе.
– Техника та же, какой Майская Мушка пользовался на войне, сэр. И это вроде бы упрощает задачу. Это старый добрый Б-2 в водонепроницаемой упаковке. Если у нас осталось только две недели, мы едва ли смогли бы освоить что-то другое. Хотя даже на нем он пока не готов…
– Сколько он весит?
– Примерно пятьдесят фунтов, сэр. Плюс-минус. С виду смахивает на обычный чемодан. Защита от влаги сильно его утяжеляет, но если предстоит двигаться по пересеченной местности, без нее никуда. Особенно в такое время года. – Он в нерешительности помялся. – Хотя лично меня больше волнует, что он слишком медленно работает с азбукой Морзе, сэр.
– Да, вы правы. Как думаете, сможете натаскать его к сроку?
– Не могу обещать, сэр. Пока не увижу, что станет получаться с подключенным передатчиком. Только на втором этапе, после отдыха. А пока я даю ему лишь разминаться с пищалкой.
– Спасибо и на этом, – поблагодарил Холдейн.
13
После первых двух недель занятий Лейсеру предоставили увольнительную на сорок восемь часов. Он сам ни о чем подобном не просил и казался удивленным, когда ему сообщили новость. Он ни при каких обстоятельствах не должен показываться в собственном районе. Ему разрешалось уехать в пятницу, но он предпочел отбыть в Лондон в субботу утром. Несколько раз его предупредили, что он должен избегать мест, где мог встретить знакомых, и, как ни странно, это ему даже понравилось.
Эвери беспокоился за Лейсера и решил еще раз предварительно поговорить с Холдейном.
– Мне кажется, нам не стоит просто так отпускать его. Вы сами сказали, что ему нельзя заезжать в Саут-Парк, нельзя встречаться с друзьями, если они у него вообще есть. Так куда же он может направиться?
– Вы боитесь, что он будет маяться в одиночестве?
Эвери покраснел.
– Думаю, его все время будет тянуть назад.
– Ну, против этого никто возражать не станет.
Лейсеру выдали деньги на расходы – старыми купюрами по одному фунту и пятерками. Он хотел вернуть их, но Холдейн настоял, словно вопрос был действительно принципиальным. От предложения снять для него номер в отеле он отказался. Холдейн считал, что ему следует непременно поехать в Лондон, и Лейсер послушно отправился туда, словно был обязан подчиняться приказу.
– Уж этот обязательно найдет себе какую-нибудь красотку. Как пить дать, – с довольным видом резюмировал Джонсон.
Лейсер уехал полуденным поездом, прихватив один из своих чемоданов и надев верблюжье пальто, у которого был слегка военный покрой и обтянутые кожей пуговицы, и ни один знающий человек не сказал бы, что в этом облачении было хоть что-то истинно английское.
Он сдал чемодан в камеру хранения на Паддингтонском вокзале и пошел по Праед-стрит, потому что не знал, куда еще ему идти. Так он брел не спеша примерно полчаса, разглядывая витрины магазинов и читая объявления с фотографиями и номерами телефонов проституток на досках объявлений. Близился субботний вечер. Группы немолодых мужчин в фетровых шляпах и плащах крутились между магазинчиком, торговавшим порнографией, и сутенерами, дежурившими на углах. Транспортный поток на улицах стал иссякать, и постепенно повсюду воцарялась атмосфера унылого и безнадежного безделья выходных дней.
Сомнительное заведение, именовавшееся «киноклубом», за фунт выдало ему членскую карточку, чтобы соблюсти букву закона. И он оказался в темном зале среди каких-то призрачных фигур, сидя на кухонном стуле. Фильм оказался очень старым: такой могли вывезти из Вены после аншлюса. Две девицы, совершенно голые, пили чай. Звуковая дорожка у фильма отсутствовала напрочь, и потому они просто пили чай, слегка меняя позы, когда подносили к губам чашки. Обеим сейчас уже было бы лет шестьдесят, если только они пережили войну. Он встал и вышел, потому что миновала половина шестого и открылись пабы. Мужчина, сидевший в киоске у входа, сказал:
– У меня есть девочка, которая любит повеселиться. Совсем еще юная.
– Нет, спасибо.
– Стоит всего два с половиной фунта и обожает иностранцев. Она и любить может по-иностранному. Хоть по-французски.
– Заглохни.
– Не надо мне грубить.
– Заглохни, гнида. – Лейсер повернулся к киоску, в глазах его горела злоба. – В следующий раз, когда будешь предлагать мне девочку, имей в виду, что имеешь дело с англичанином.
Стало немного теплее, ветер утих, но улица опустела – все радости жизни успели перекочевать под крышу. Женщина за стойкой сказала:
– Не могу тебе смешать коктейль прямо сейчас, милый. Дождись, пока народ немного схлынет. А сейчас, сам видишь, у меня нет ни секунды.
– Но я больше ничего не пью.
– Извини, милый.
Ему пришлось довольствоваться джином с итальянским вермутом, но и тот ему подали теплым, без положенной по рецепту вишенки. Ходьба немного утомила его. Он уселся на стоявшую вдоль стены скамью и стал наблюдать за четверкой игроков в дартс. Они не произносили ни слова, отдаваясь игре так, как велела древняя традиция, которую они глубоко уважали. Это даже немного напоминало немой фильм в клубе. Потом один из них заторопился на свидание, и они окликнули Лейсера:
