После визита Хайда Лейсера стали ежедневно натаскивать на подробностях его «легенды». Шаг за шагом он сам, Эвери и Холдейн неустанно конструировали прошлое человека по фамилии Хартбек, подбирая ему род занятий, вкусы, привычки, обдумывая, какой могли быть его интимная жизнь и возможный круг друзей. Вместе они создавали мельчайшие черты личности придуманного ими мужчины, наделяя его свойствами и навыками, которых у самого Лейсера не было и в помине.
Примчался Вудфорд с новостями из департамента.
– Директор справляется потрясающе. – Он говорил так, словно Леклерку приходилось бороться с опасной болезнью. – Мы отправляемся в Любек ровно через неделю. Джимми Гортон общался с западногерманскими пограничниками. По его словам, на них можно положиться. Они подобрали для нас место перехода, а мы сняли фермерский дом на окраине города. Джимми распускает слухи, что туда скоро приедет группа ученых, чтобы отдохнуть в тишине и подышать свежим воздухом.
Холдейну он доверительно сообщил:
– Департамент проводит великолепную работу. Все как один. А какой царит боевой дух, Адриан! Никто и не думает смотреть на часы. Без различия в чинах. Деннисон, Сэндфорд… Мы все – единая команда. Знал бы ты, какой бой Кларки дал министерству по поводу пенсии для бедной вдовы Тейлора! Как тут дела с «Майской мушкой»? – спросил он, понизив голос.
– Все в порядке. Работает наверху с передатчиком.
– Никаких больше нервишек? Срывов, капризов?
– Насколько я знаю, никаких, – ответил Холдейн так, словно заведомо не мог владеть всей информацией.
– Быть может, в нем кровь играет? Иногда им как раз в такой момент требуется девица для разрядки.
Вудфорд привез рисунки советских ракет, которые чертежники министерства сделали с фотографий из аналитического отдела, увеличенные до размера фут на три и тщательно наклеенные на куски картона. На некоторых стоял штамп повышенной секретности. Отдельные части были помечены стрелками с пояснениями, которые читались удивительно по-детски: крыло, конус, топливный бак, боеголовка. Рядом с каждой ракетой была изображена фигурка, похожая на пингвина в летном шлеме, с подписью «средний рост человека». Вудфорд расставил картинки по комнате, словно это были его собственные произведения искусства. Эвери и Холдейн молча наблюдали за ним.
– Он сможет рассмотреть это после обеда, – сказал Холдейн. – А пока сложи их снова в папку.
– Еще я привез фильм, чтобы дать ему дополнительную информацию. Запуски, перевозка, сведения о разрушающей способности. Директор подчеркнул необходимость хорошенько растолковать ему, какой силой обладают эти штуковины. Так сказать, вколоть ему адреналина.
– Ему не требуются дополнительные инъекции, – возразил Эвери.
Вудфорд вдруг вспомнил еще нечто важное.
– Кстати, этот твой юный сотрудник Гладстон хотел переговорить с тобой. Настаивает, что дело важное, но не может с тобой связаться. Я сказал, что ты ему позвонишь, как только появится свободная минута. Как я понял, ты поручил ему провести исследование района операции «Майская мушка». Промышленное развитие, военные маневры и что-то там еще, так? Он говорит, что у него для тебя есть информация в Лондоне. Прекрасный образец сотрудника младшего состава этот Гладстон. – Он поднял глаза к потолку. – Когда Фред спустится вниз?
Холдейн резко ответил:
– Я не хочу, чтобы ты с ним встречался, Брюс. – Обращаться к человеку по имени было для него случаем исключительным. – Тебе будет лучше пообедать в городе. Выставишь счет бухгалтерии.
– Почему, ради всего святого?
– Вопрос безопасности. Я считаю, что чем меньше наших людей он будет знать в лицо, тем лучше. Рисунки говорят сами за себя. Как я полагаю, фильм тоже не нуждается в твоих комментариях.
Оскорбленный в лучших чувствах, Вудфорд уехал. Именно тогда Эвери понял, что Холдейн всерьез хочет поддерживать у Лейсера иллюзию, что в департаменте дураков не держат.
На последний день подготовки Холдейн запланировал полномасштабную тренировку, которая бы продлилась с десяти утра до восьми вечера. В нее входило визуальное наблюдение за городом, скрытное фотографирование объектов и прослушивание записей. Информацию, которую Лейсер соберет в течение дня, он должен затем изложить в виде донесения, зашифровать и отправить вечером Джонсону по радио. Утренний брифинг прошел в атмосфере веселой расслабленности. Джонсон пошутил, что Лейсер может по ошибке начать фотографировать полицейское управление Оксфорда, вызвав взрыв смеха у самого Лейсера и даже улыбку на устах Холдейна. Семестр подходил к концу, скоро ученики разъедутся по домам.
Тренировка прошла успешно. Джонсон был доволен, Эвери исполнен энтузиазма, Лейсер от души рад благополучному исходу. Как сказал Джонсон, они провели два очень хороших сеанса связи: рука Фреда была тверда, как кремень. В восемь часов вечера они собрались к ужину, облачившись в свои лучшие костюмы. Даже меню продумали особое, а Холдейн извлек остатки своего бургундского. Они произносили тосты и даже заговорили о возможности сделать такие встречи в будущем ежегодными. Лейсер выглядел настоящим франтом в темно-синем костюме и галстуке из бледного муара.
Джонсон слегка перебрал. Он настоял, чтобы передатчик Лейсера принесли вниз, и несколько раз выпил за его благополучие, называя «миссис Хартбек». Эвери и Лейсер сидели рядом: с отчужденностью, возникшей в последнюю неделю, было покончено.
На следующий день, в субботу, Эвери и Холдейн возвращались в Лондон. Лейсеру предстояло оставаться с Джонсоном в Оксфорде до понедельника, когда вся группа переберется в Германию. В воскресенье микроавтобус из департамента должен был забрать чемодан с рацией. Ее доставят потом в Гамбург Гортону вместе с остальным базовым оборудованием Джонсона, а оттуда – в фермерский дом на окраине Любека, откуда и должна начаться операция «Майская мушка». Прежде чем покинуть дом, Эвери в последний раз оглядел его. Отчасти им двигала сентиментальность, но, с другой стороны, именно он подписывал договор аренды и должен был проверить сохранность чужого имущества.
По пути в Лондон Холдейн с трудом скрывал свое беспокойство. Он явно предвидел еще какие-то проблемы, которые по неизвестным пока причинам могли возникнуть с Лейсером.
15
Тем же вечером Сэра лежала в постели. Мать привезла ее назад в Лондон.
– Если я буду тебе нужен, – сказал он, – то приеду к тебе куда угодно.
– Ты имеешь в виду, когда я окажусь при смерти? – Но, подумав серьезно, она добавила: – Я тоже готова для тебя на все, Джон. А теперь могу я получить ответ на свой вопрос?
– В понедельник. Мы отправляемся всей группой. – Он говорил так, словно речь шла о группе из детского сада.
– В какую часть Германии?
– Просто в Германию. В Западную Германию. На конференцию.
– Будут еще трупы?
– О, ради бога, Сэра! Неужели ты думаешь, я стал бы скрывать от тебя такие вещи?
– Да, Джон, я так думаю, – просто ответила она. – Если бы ты стал все мне рассказывать, это значило бы, что тебе плевать на работу. Но у тебя есть тайны, которыми ты со мной делиться не можешь.
– Скажу только, что мы занимаемся действительно крупным и важным делом… Это масштабная операция. С привлечением агентов. Я участвовал в их подготовке.
– Кто командует?
– Холдейн.
– Это тот, кто рассказывает тебе о своих отношениях с женой? Отвратный тип.
– Нет. Ты говоришь о Вудфорде. А Холдейн совершенно другой. Он не без странностей, но интеллектуал. Очень хороший сотрудник.
– Но они у тебя все очень хорошие, верно? Вудфорд тоже хороший.
Ее матушка принесла чай.
– Когда ты начнешь вставать с постели? – спросил он.
– Вероятно, в понедельник. Зависит от того, что скажет врач.
– Ей все равно нужен будет полный покой, – заявила мать Сэры и вышла из комнаты.
– Если ты действительно веришь в свое дело, выполняй его, – сказала Сэра. – Но только не надо… – Она осеклась и помотала головой, похожая сейчас на маленькую девочку.
– Ты просто ревнуешь. Ты ревнуешь меня к работе и к моим секретам. Ты не хочешь поверить в пользу, которую приносит моя работа.
– Продолжай. Верь в свое дело, если можешь.
Какое-то время они не смотрели друг на друга.
– Если бы не Энтони, я бы уже ушла от тебя, – наконец произнесла Сэра.
– Чего ради продолжать? – безнадежно спросил Эвери. – Уходи. Не позволяй Энтони мешать себе.
– Ты не общаешься со мной, почти не разговариваешь с Энтони. Он едва ли вообще тебя знает.
– А о чем разговаривать?
– О господи!
– Я не могу разговаривать о своей работе, и ты это знаешь, но я все равно рассказываю тебе больше, чем положено. Именно отсюда у тебя пренебрежительное отношение к департаменту, или я не прав? Ты не можешь понять его и не желаешь понимать. Тебе не нравится окружающая меня секретность, но потом ты меня же и презираешь, если я нарушаю правила.
