Далия Трускиновская - Труп-невидимка

Я почувствовала опасность, но не успела поднять голову. Что-то страшное, тяжелое слетело с темнеющих небес, плюхнулось передо мной, и я увидела глядящие на меня снизу вверх огромные горящие глаза, увидела оскаленную пасть, толстые белые клыки, и уже каким-то краем подсознания уловила, что это чудовище покрыто крупной зеленой чешуей, толстой и совершенно непробиваемой. Оно должно было зарычать, или завизжать, или поразить меня инфразвуком, но оно лишь плотоядно смотрело, и тут длинный лиловый язык, свисающий из пасти, качнулся и обвел ее края точным злобным движением…

Не в силах разогнуться, я откачнулась от чудовища и села на мокрый асфальт.

С самого раннего детства мне снится один и тот же кошмар. Стою на длинной, тесно застроенной домами улице. Мимо, торопясь, пробегают прохожие. И никто, решительно никто, на меня не смотрит! Вдруг один оборачивается – и я с ужасом вижу, что у него вместо лица – клыкастая морда, вместо бороды – мелкая и колючая чешуя стального цвета. В страхе я принимаюсь хватать других людей за руки, незнакомцы покорно тормозят, проезжая по асфальту длинными и не способными втягиваться когтями задних лап, и они все – как близнецы, с широкими лягушачьими ртами, острыми клыками и чешуйчатыми бородами. Бритых, кажется, не было ни одного.

Проснувшись, я первым делом хваталась за бумагу и карандаш. То есть, в раннем детстве это был цветной карандаш, потом появилась авторучка, потом с годами прибавились фломастеры, а вот теперь на случай кошмара рядом со мной всегда лежит раскрытый ноутбук. И тогда я принималась отчаянно рисовать, теперь же – писать, писать, писать, и всякий раз я, проснувшись в холодном поту, пишу, пишу, пишу, пока не успокоюсь. Иногда получается довольно много.

Я уже давно собираюсь сходить к психотерапевту и попытаться узнать, какие монстры в моей душе вызывают сей кошмар. Останавливает только воспоминание про одну мою подругу, которая отвела сына лечиться от энуреза. Дольше с этим тянуть было нельзя – парень уже вовсю страдал от несчастной любви, огрызался, отказывался от совместных с родителями выходов в кукольный театр и в зоопарк. Я всегда считала, что в зоопарк детей следует водить за ручку, пока они еще школьного возраста, а студент четвертого курса вполне может с этим справиться сам. Подруга нашла через знакомых именитого психоаналитика – звали его, кажется, Михаил Раймондюкас. Психоаналитик занимался с ребенком целый год, получил кучу денег и достиг, надо сказать, положительного эффекта. Петька продолжает мочиться в кровать по ночам, но теперь он этого не стесняется. Раймондюкас объяснил ему, что этой привычкой следует гордиться.

По счастью, ужасающий сон навещает меня всего два раза в месяц, Но я никогда не могла предположить, что увижу наяву страшное чудище с горящими глазами и торчащей чешуей. А как хорошо начинался день!

У моего свекра, Альфонса Альфонсовича, постоянно занятого просмотром всяких загадочных видеокассет человека, образовалось свободное время, и он согласился, чтобы я наконец отвезла его к окулисту – поменять очки. В последнее время я подозревала, что свои кассеты он смотрит исключительно наощупь. И даже забывает иногда включить видак. Причем свекор милостиво сел не в свой джип, а влез в мой «Вольво», с непривычки треснувшись лбом о косяк, после чего всю дорогу терпеливо молчал, ни разу не покритиковав мою манеру вести автомобиль.

И вообще он сегодня с утра вел себя крайне приветливо – спустившись в лифте и перепутав дверь столовой с дверью холла, он не разразился во дворе комментариями и не швырял в окно шлепанцем, чтобы его впустили, а кротко отирался на крыльце, пока мы не заметили его отсутствия. А ведь погода была прескверная – тот период, когда для осени уже слишком холодно, а для зимы еще слишком слякотно.

За столом, когда моя младшая свекровь Нинель Аристарховна, от третьего мужа Валерия Куропаткина, у которой периоды бесчеловечной диеты перемежались периодами щенячьего обжорства, слопала за завтраком шесть пирожков, половину кулебяки с бараниной, тарелку обязательной овсянки, йогурт, запила это кружкой портера и уехала к себе на четвертый этаж с коробкой мороженого в руках, добрый свекор не стал язвить, как всегда, поминая всуе грузоподъемность нашего пассажирского лифта, а только вздохнул. Когда мы убедились, что на сей раз лифт все же сработал и кабинка не застряла, он весьма ласково спросил:

– Яшенька, может, мы переведем Нинелечку в другое крыло особняка? Тогда ей будет удобнее пользоваться грузовым лифтом.

Яшей меня зовут не потому, что в младенчестве родители по странной ошибке окрестили меня Яковом. Просто мать во время беременности взахлеб читала детективы пани Иоанны Хмелевской. Естественно, она уговорила папу назвать меня Иоанной. Имя, возможно, стало роковым – до сих пор надо мной витает тень прославленной польской пани. А когда его стали сокращать применительно к розовощекой крошке, которую просто нелепо звать Иоанной, то и образовалась Яша.

Вообще свекор, когда с ним не случается склероза, бывает даже остроумен. Но каждый раз, когда он изрекает что-то этакое, приходится ломать голову: остроумие или все-таки склероз?

Сегодня за завтраком, когда моя старшая свекровь Авдотья Гавриловна соблаговолила наконец спуститься к общему столу и вынесла на всеобщее обозрение потрясающий вечерний макияж, Альфонс Альфонсович запахнул халат, изображая неумеренную стыдливость, приподнялся над стулом и очень светски произнес:

– Доброе утро, сударыня, разрешите представиться – Альфонс Альфонсович Сидоров!

Все мы оторвались от тарелок и уставились на старца, нависшего над столом в таком поклоне, что сделалось страшно за посуду.

– Папа, вы что? – зашипела я. – Это же вошла Авдотья Гавриловна!

Свекор выпрямился и стал ошарашенно озираться.

– Где Авдотья Гавриловна?!

– Да вот же! – тут мы все стали тыкать пальцами в старшую свекровь, застывшую на пороге, как мраморное изваяние на аристократическом кладбище.

– Кто? Это? – свекор помотал головой. – Ну, вы даете! Я вообще не понимаю, как эта особа сюда попала! Авдотья Гавриловна – солидная женщина, я ее прекрасно знаю, а это… Погодите, уважаемая, все-таки я вас где-то встречал… А! Вспомнил! Проезжал вчера мимо трех вокзалов, а вы там стояли на углу, выставив коленку, и нервно курили!

Мне стало страшно – Альфонс Альфонсович действительно брал недавно свой джип и куда-то ездил. Но не вчера! При мысли, что мой престарелый свекор околачивался на дорогущей машине в районе трех вокзалов и таращился на продажных девиц, мне сделалось дурно. И еще дурнее – при другой мысли: что Авдотья Гавриловна с таким макияжем действительно могла отправиться вечером на поиски приключений… Это в ее-то восемьдесят четыре!..

Но старшая свекровь, очевидно, не поняла пошлого намека и гордо проследовала на свое место. А мне осталось ломать голову, так юмор или все-таки склероз?

Завтрак закончился самым мирным образом. Потом я немного поработала – в издательстве ждали очередной том моих детективных приключений, и оставалось только дописать последние полтораста страниц. Работа пошла успешнее, чем я планировала, – на них ушло не четыре с половиной часа, а всего около трех. Потом мы с зоотехником Гошей занимались нашими животными – у него возникло законное подозрение, что Марик и Бобик отнюдь не однополы, а один из них все же девочка. Но кто именно – понять было сложно. Мы смотрели, как эта парочка увивается друг вокруг дружки, и молча чесали в затылках. Однополые так себя не ведут, это уж точно…

Но животные были бодры, здоровы, общительны, и мы отложили экспертизу до другого раза.

И вот, пожалуйста! Ну почему мне так отчаянно захотелось курить?! Ну, почему я решила взять десять блоков своих любимых сигарет «Голуаз» именно в этом киоске? Почему я припарковала свой «Вольво» именно здесь?

Сидя у заднего колеса и трясясь крупной дрожью, все-таки вокруг меня и подо мной было очень сыро, я таращилась на открытый багажник, куда только что выронила десять блоков «Голуаз». Головы чудовища я не видела, но оно было там, внутри, в багажнике! Оно затаилось, готовое напасть на меня, как только я покажусь в его поле зрения!

Свекор, не дождавшись меня, высунулся из машины.

– Люсенька, ты куда пропала?

Люсенькой зовут нашу гувернантку, которую я приставила к свекровям и к свекру. Кажется, именно ее он чаще всего путает с видеокассетой, когда ему приспичит посмотреть что-нибудь наощупь. Я успела подумать, что на сей раз, кажется, свекор демонстрирует не юмор, а склероз, и тут над краем багажника блеснули адским пламенем глаза чудовища. И раздался негромкий рев.

Это было уже слишком.

Последнее, что я помню, – это слова на неизвестном языке, пробившиеся сквозь рев. А потом были тишина и темнота.