Грегори МакДональд
КАРНАВАЛ ФЛЕТЧА
Естественно, били барабаны, самбы, ритмы накладывались на ритмы на фоне ритмов. Накануне Карнавала этот современный город с населением в девять миллионов человек на юге Атлантики вибрировал от все убыстряющихся барабанных ритмов. Со всех сторон, каждую минуту, днем и ночью накатывал бой барабанов.
— Не поняв Бразилии, вы не сможете осознать будущего, к которому идет мир, — изрекла стройная сорокалетняя бразильская писательница Марилия Динис. Зонт над столиком уличного кафе на авениде Атлантика бросал тень на ее глаза, яркие лучи солнца освещали рот. Она пожала хрупкими плечами. — К сожалению, никто не в силах понять Бразилию.
Марилия сидела напротив Флетча в легком платье с узенькими бретельками на плечах. Светлая незагорелая кожа указывала на то, что писательница относилась к той редкой категории бразильцев, что никогда не ходят на пляж.
Лаура Соарес, в шортах, сандалиях на босу ногу и маечке, с золотисто-коричневой от загара кожей, сидела справа от Флетча. Лаура регулярно бывала на пляже.
Наряд Флетча остался неизменным: шорты и теннисные туфли.
Перед Марилией и Лаурой стояли высокие стаканы с пивом, Флетч пил лучший, по его твердому убеждению, напиток в мире, карану.
— Теперь, когда Флетч видит Прайа ди Копакабана, он не захочет поехать куда-нибудь еще, — вздохнула Лаура. — Возможно, мне не удастся увезти его назад, в Байа.
— В Байа я готов вернуться в любой момент, — возразил Флетч. — Если позволит твой отец.
— Он раскроет тебе объятия. Ты это знаешь.
— Понятия не имею.
— Первый принцип Бразилии, — подала голос Марилия, — абсолютная терпимость.
— Терпит ли Бразилия нетерпимость?
— Полагаю, что да, — Марилия наморщила носик. — Видите, вы не понимаете.
По другую сторону авениды протянулся огромный, сверкающий на солнце пляж Копакабана, от Морру ду Леме слева до полуострова, отделяющего Копакабану от пляжей Арпуадора, Ипанемы и Леблона, справа.
На пляже среди ярко расцвеченных зонтов и подстилок тысячи загорелых людей, всех возрастов и полов, делали зарядку, подтягивались на турниках, отжимались, бегали. Не поднимаясь со стула, Флетч насчитал четырнадцать пар команд, играющих в футбол. Маленькие дети плескались в воде у самого берега, взрослые плавали на глубине. Редко кто просто загорал. Температура воздуха составляла тридцать три градуса по Цельсию, примерно девяносто по Фаренгейту. Часы показывали четыре пополудни.
Справа и слева от уличного кафе гремели барабаны. Подростки, мужчины, от четырнадцати лет и старше, били в барабаны различных размеров, различного звучания, били так, словно следующего раза уже не будет. Барабанщики справа были в канареечно-желтых шортах, слева — в ярко-алых. Каждый оркестр окружало полукольцо танцующих самбу. Танцевали и на тротуаре, и на мостовой, среди припаркованных машин. Один или два барабанщика могли оторваться на мгновение от инструмента, чтобы вытереть пот с груди, живота, лица, но весь оркестр не замолкал ни на секунду. Сама мысль об этом казалась кощунственной. Нельзя же остановить собственное сердце.
И люди, проходившие мимо кафе, зеваки, слоняющиеся от одного уличного перекрестка к другому, от оркестра к оркестру, бизнесмены, одетые лишь в шорты и сандалии, иногда в рубашках, с бриф-кейсами в руках, женщины в бикини, несущие полиэтиленовые пакеты с покупками, босоногие мальчишки, играющие в футбол, шагали, били по мячу, бежали, отвечая заданному барабанами ритму движениями ног, бедер, плеч. Передвижение в ритме самбы, а не просто передвижение, — вот откуда у уроженцев Бразилии самые прекрасные ноги в мире, грациозность, идеальный баланс между мускулистыми икрами и стройными бедрами. Группы детей-нищих, в лохмотьях, ни секунды не стояли на месте, двигаясь в такт барабанам, и лишь их бездонно-черные глаза, казалось, замирали, отчего рука сама тянулась в карман. Официанты, в длинных черных брюках и белых рубашках с отложным воротничком, чтобы хоть как-то отличаться от туристов, и те следовали ритму самбы, то ли смахивая крошки со стола, то ли отгоняя нищих подростков.
— Сидадэ маравильюса! — Флетч потянулся, закинув руки за голову.
— Загадочный город, — подтвердила Марилия. — Загадочная страна.
— В путеводителе написано: «При первом взгляде на Рио-де-Жанейро человек мгновенно прощает бога за то, что он сотворил Нью-Джерси».
— Мне нравится Нью-Джерси, — вступилась за бога Лаура. — Это там, где Пенсильвания? Я так и думала.
— Если уж нельзя осознать будущего, к которому идет мир, не поняв Бразилии, — продолжал Флетч, — я хотел бы узнать побольше о прошлом вашей страны. Признаю, я приехал в Бразилию довольно неожиданно для самого себя, без должной подготовки, но, оказавшись здесь, я ничего не смог узнать об истории Бразилии. Даже отец Лауры…
Лаура хихикнула и положила руку на бедро Флетча.
— У Бразилии нет прошлого. Поэтому мы такие загадочные.
Марилия коротко глянула на Лауру.
— Вы знаете, что такое queima de arguivo?
Подошел ребенок-нищий и положил перед каждым по орешку.
Лаура рассмеялась.
— Не так давно бразильский самолет упал на автостраду. Такое могло случиться с любым самолетом. Через несколько минут появилась специальная команда и начала закрашивать бразильские опознавательные знаки на фюзеляже. Это наш способ предотвращать то, что уже произошло.
— Это означает «сжигать архивы», — добавила Марилия.
— Вернее, «заметать следы», — поправила ее Лаура. — Это бразильский образ жизни. Поэтому мы такие свободные.
— Такое случалось не раз, — продолжила Марилия. — К власти приходит новое правительство. Отметая все, что делалось до него, оно отдает приказ уничтожить все документы прежних правительств. И мы начинаем новую жизнь, как после отпущения грехов.
— Мы — нация анархистов, — рассмеялась Лаура. — Мы все анархисты.
— История любой страны наполнена постыдными поступками. Мы предаем огню свидетельства бразильского стыда, а пепел рассеиваем по ветру, — заключила Марилия.
Стоящий рядом со столиком маленький эльф, ребенок лет шести, неодобрительно переводил взгляд с одного на другого. Они не ели орешки.
Марилия надела солнцезащитные очки и откинулась на спинку стула.
— Давайте, Флетч.
Флетч съел орешек.
Мальчишка-нищий мгновенно подскочил к нему с полным кульком.
Флетч достал из теннисной туфли пачку крузейро и заплатил ему за орешки. Раскрыл кулек и предложил его Марилии.
Она покачала головой.
— Вы тоже практикуете queima de arguivo? Вы в Бразилии, чтобы «сжечь архивы»?
— Многие, наверно, приезжают сюда по этой причине.
— Тем самым он становится бразильцем, — ввернула Лаура. — Почетным бразильцем.
— Поэтому-то вас и невзлюбил отец Лауры?
— Мой отец любит его, — возразила Лаура. — Любит. Дело лишь в том…
— Ее отец — ученый, — пояснил Флетч. — Профессор университета. Поэт.
Уже дюжина детей-нищих столпились вокруг Флетча, что-то нашептывая ему.
— Ну разумеется. Отавью Кавальканти. Я хорошо его знаю. Лаура чуть ли не моя племянница. Здесь, в Рио, ей следовало остановиться у меня.
— Он не выносит североамериканцев. Я — североамериканец.
На тротуаре, у самого бордюрного камня, застыла старуха, по виду сущая ведьма. Длинное, бесформенное белое платье, черные мешки под глазами, похожие еще на одну пару глаз. И всеми четырьмя глазами она уставилась на Флетча.
— Это не совсем верно, — улыбнулась Лаура. — Флетчер может приехать в Бразилию, может сидеть в этом кафе, пить карану, смотреть на проходящих мимо женщин. Моему отцу не разрешено посетить Соединенные Штаты Америки, читать свои стихи в Колумбийском университете. Вот чего он не приемлет.
— Я читал стихи вашего отца, — заметил Флетч. — Он говорит от лица простого человека.
Старуха в белом смотрела на Флетча, словно тот свалился с луны.
— Есть и еще кое-что, — Лаура уселась поудобнее. — Ты должен это признать, Флетч.
— Что же это? — спросила Марилия.
— Мой отец полагает, что Флетч не видит отличий в жителях Бразилии.
— Нигде нет такого единообразия, как в Бразилии, — ответил Флетч. — Мне это нравится.
— Это не единообразие… — Лаура тревожно глянула на Марилию.
— О да, — кивнула та.
— Мой отец говорит, что Флетч пытается понять бразильцев через людей, которых он знал раньше. Он не может увидеть другую нашу сторону.
— Я многого не понимаю.
— Ты многого не принимаешь.
Флетч широко улыбнулся.
— Многое недоступно моим глазам.
— Мой отец… — Лаура на мгновение запнулась. — Мой отец любит Флетча. Говорит, что как личность он удивительно открытый.
