– Я ничего не знаю, комиссар, и совершенно не понимаю, зачем вы мне все это говорите, – мягко заметила старуха.
Сервионе в ярости нахлобучил шляпу и ушел, сильно хлопнув дверью.
Даже входя в лавку Мурато, он все еще кипел от злости. Жан-Батист, наливая в горшочек горчицу, меланхолически грезил о родине. Появление полицейского было для него неожиданным развлечением.
– Добрый день, комиссар!
– Здравствуйте… В котором часу вы вчера легли спать?
Несколько изумленный таким странным вопросом, Мурато не сразу ответил Сервионе.
– В девять часов, как обычно.
– А ваша жена?
– Жена? Не знаю… А это важно?
– В какой-то мере – да. Она дома?
– Конечно!
– Будьте любезны, позовите ее сюда.
Жан-Батист ушел в глубину лавки и надтреснутым старческим голосом крикнул:
– Антония!
Старая корсиканка, ворча, появилась в лавке.
– Может, ты дашь мне спокойно заниматься хозяйственными делами? Гляди-ка, господин комиссар!
– Подумайте хорошенько, Антония… в котором часу вы легли спать прошлой ночью?
– А вам что за дело?
– Я задал вам вопрос, Антония.
– Ладно-ладно, не злитесь! Сколько я помню, часов в десять…
– А может, гораздо ближе к полуночи?
– Тоже возможно.
– А почему так поздно?
– Когда захотела – тогда и легла.
– А вы, случайно, задержались не из-за гостя?
– Какая ерунда! Для меня время ночных свиданий давно прошло!
– Не надо шутить, Антония! Речь идет о смерти человека!
– Ну и что? Вы придаете смерти слишком большое значение, комиссар. Поживите с наше – увидите, как мало это колнует…
– Вы уверены, Антония, что Мариус Бенджен не возвращался сюда ночью?
– А кто это?
– Вчера утром он заходил в вашу лавку.
– А-а-а… Я, знаете ли, обычно не спрашиваю покупателей, как их зовут.
У Сервионе руки чесались отшлепать эту лгунью.
– Запомните хорошенько и вы, Антония, и вы, Жан-Батист: случись с Базилисй несчастье, вина ляжет на вас!
И полицейский ушел, не ответив на вопросы Мурато, который явно ничего не понимал во всей этой истории.
Никто из собравшихся в задней комнате кафе на площади Гарибальди не говорил ни слова, и, даже встретившись взглядом, они поспешно отводили глаза. Появление Консегюда нарушило тишину, как камень, брошенный в колодец.
– Ну?
Все головы повернулись к нему, но никто не ответил. Главарь оглядел всю компанию: Кабри с его грубым лицом и гибкой атлетической фигурой, Акро, похожего на преуспевающего мелкого коммерсанта, как всегда элегантного красавца Пелиссана, верного Бэроля и, наконец, молодого Кастанье – последний казался спокойнее прочих.
– Ну? – повторил Консегюд.
Эспри Акро, назначение которого помощником главаря ознаменовалось такой неудачей, счел своим долгом ответить за всех.
– Что мы можем сказать, патрон? Мы знаем не больше вашего…
– Это-то и плохо! Вы читали вечернюю газету, а? Значит, в курсе, что Мариус умер вовсе не от инфаркта! Его отравили! Вот я и спрашиваю: кто и почему?
Эспри пожал плечами:
– Сами понимаете, будь у нас хоть малейшие догадки – живо отправили бы этого отравителя следом!
– Но, черт побери! – не выдержал Бэроль. – Какого дьявола этого придурка Мариуса понесло в четыре часа ночи на бульвар Салейя?
Фред вскочил:
– Изволь хоть малость повежливее говорить о только что умершем товарище!
– Предупреждаю тебя, Кабри, – рассердился Консегюд, – твое поведение начинает меня здорово утомлять…
– Не надо на него сердиться, патрон, – вмешался молодой Кастанье. – Фред напуган.
Кабри едва не бросился на парня.
– Погоди! Сейчас я тебе покажу, как я трушу!
По знаку главаря Акро и Пеллисан удержали беснующегося Кабри, а Кастанье продолжал:
– Ну, да, Фред, ты боишься… как, впрочем, и все мы…
– Объясни поточнее, Полен, – приказал Консегюд.
– Все очень просто, патрон… За последние много-много месяцев только одно дело могло навлечь на нас серьезные неприятности… я имею в виду кровь… та гнусная история в ущелье Вилльфранш… Мариус в ней участвовал… А ведь вчера, выполняя ваше распоряжение, патрон, Мариус отправился вынюхивать в старый город. И где же нашли его мертвым? На границе того же старого города! Я не верю в совпадения…
Все слушали в гнетущей тишине.
– Ну, и какой же ты сделал вывод?
– Прикончив Пьетрапьяна, Фред натравил на нас и полицию, и корсиканцев. Возможно, Мариус стал первой жертвой. Кто следующий?
Бандиты почувствовали, что у них пересохло в горле, и долго никто не решался заговорить. Наконец Фред возмущенно заорал:
– Идиот! Полиция никого не убивает, а в «малой Корсике» остались одни древние бабки и деды!
Кастанье презрительно фыркнул.
– Чтобы подлить в стакан цианида, вовсе не надо иметь мускулы, как у грузчика.
– Ну, что ты об этом думаешь, Фред? – с иронией осведомился Консегюд.
– Я хочу только одного: чтобы вы послали туда меня! Уж я вытрясу из старичья всю правду! А потом удавлю виновного!
– Несчастный кретин! Только и умеешь, что лупить да убивать, да? Не понимаю, как я мог доверить тебе важный пост! Нет, ребята, тут надо действовать очень осторожно… по крайней мере, пока мы не знаем ни кто на нас ополчился, ни почему… Стало быть, никаких необдуманных поступков! Не говоря о том, что смерть Мариуса, возможно, просто несчастный случай… Проголодавшись, он ел что ни попадя… а поскольку он всегда был голоден…
– Ну, не до такой же степени, чтобы закусывать цианидом!
– Разумеется… Главное для нас – выяснить, что затевается в «малой Корсике». Если, конечно, там и в самом деле неспокойно…
– Хотите, я охмурю ваших бабок? – небрежно предложил Барнабе Пслиссан. – Готов спорить на что угодно, не пройдет и часу, как все они начнут меня обожать и расскажут все свои мелкие секреты. Если у вас нет возражений, я завтра же вечером дам подробный отчет…
Ночью комиссар Сервионе ворочался с боку на бок. В конце концов Анджелина не выдержала:
– Да полежи ты хоть минуту спокойно!
– Никак не могу уснуть…
– Прими таблетку!
– Чтобы завтра утром ничего не соображать? Благодарю покорно! И, подумать только, все из-за этих полоумных старух!
– Ты обвиняешь их без всяких доказательств! Почему ты даже мысли не допускаешь, что они сказали тебе правду?
– Потому что все они лгуньи!
То, что другим казалось тяжкой повинностью, лишь забавляло Барнабе. Он считал это новое задание своего рода тренировкой и заранее хихикал, думая о том, как испробует на старухах тактику, до сих пор приносившую ему столько побед над молодыми. Сумеют ли бабки устоять перед магией слов, власть которых над сердцами давно доказана? Барнабе не сомневался, что возраст не имеет значения. Надо только сменить тему. Например, говорить больше о прошлом, чем о будущем, и делать комплименты потоньше. И Пелиссан твердо решил показать приятелям-завистникам, на что он способен. Он притащит на блюдечке с голубой каемочкой ответ, которого все они ждут, дрожа от страха. И ни на секунду он не вспомнил о Мариусе Бенджене, погибшем такой странной смертью. Барнабе считал Мариуса славным, но туповатым малым и, не видя между собой и приятелем ровно ничего общего, полагал, что сам не может подвергнуться тем же опасностям (если, конечно, Бенджен и в самом деле пал жертвой излишнего любопытства). В окна лился солнечный свет, золотя не слишком пышную обстановку комнаты. Барнабе, завязывая перед зеркалом галстук, с восхищением разглядывал свое отражение. Потом он принялся насвистывать модную песенку. Парень чувствовал себя молодым и полным сил и к тому же верил в собственную неотразимость. Стало быть, весь мир принадлежит ему.
На пороге дома, выходившего фасадом на улицу Ласкари, Барнабе остановился и полной грудью вдохнул ароматный теплый воздух, а потом подмигнул проходившей мимо хорошенькой девушке. Та пожала плечами. Парень улыбнулся. Все они сначала воображают, будто возьмут над вами верх, а потом так привязываются, что не отцепишь. Пелиссан закурил сигарету и неторопливым шагом двинулся в сторону площади Гарибальди и старого города.
Старая Базилия вела внуков из детского сада. Она держала за руки Марию и Розу и не сводила глаз с Жозефа, скакавшего от витрины к витрине. Бабушка Пьетрапьяна считала старую Ниццу чем-то вроде своих владений и важно кланялась в ответ на приветствия людей, хорошо знавших о ее тяжких утратах. Весь квартал восхищался мужественной женщиной и глубоко сочувствовал ее горю. Мелкие торговцы угощали детей лакомствами и растроганно вздыхали:
– Какое несчастье! И что с ними, с бедняжками, станет…
