Иоанна Хмелевская - Смерть беспозвоночным

Не очень удовлетворили их мои версии, возможно, оперативники ожидали что‑то конкретное. Теперь уж я понимала, что больше они ни на один мой вопрос не ответят. Да, беседа наша не очень долго продолжалась, и получилось так, что я осчастливила их своими версиями, от них ничего не добившись. Единственное, что я от них получила — это какого‑то Вальдемара Кшицкого, о котором никогда не слышала. Наконец они ушли.

А я постаралась взять себя в руки, успокоиться и заняться собой.

Кассеты — это одно дело, но теперь меня страшно заинтриговала сама личность Эвы Марш, а пока, в первую очередь, ее адрес. Видимо, потому именно, что его так трудно оказалось найти. Ведь если знать место проживания, всегда можно подкараулить искомую особу. А мне хватило бы даже номера ее телефона, потом я бы уж как‑нибудь сама справилась.

В банке мне удалось добыть только ее старый адрес, по которому она проживала много лет назад. Никаких изменений в него она не внесла, корреспонденция, отправленная по нему, не возвращалась, значит, ее получали. Номера телефонов, которые запрещалось давать посторонним, оказались действительными, но по ним никто не отвечал. Я попросила одну из своих знакомых Эвы при мне позвонить ей. Она позвонила, домашний телефон по–прежнему молчал, а сотовый оказался выключенным. Все говорило о том, что Эва Марш решительно отказалась от контактов с людьми.

Я попросила сообщить на автоответчик домашнего телефона Эвы мои телефоны и номер Лилькиного сотового, — может, хоть подруге позвонит. Больше мне ничего не оставалось делать.

Когда я возвращалась домой, позвонил Тадеуш.

Мне давно надо было установить в машине громкоговоритель, да все как‑то руки не доходили. Да и, честно говоря, отталкивало очередное изобретение для молодежи, ей только бы развлекаться, менять каждые три месяца одно на другое, вот уж действительно занятие для бездельников — устанавливать нововыдуманное устройство и учиться им пользоваться. Все эти кнопки… офонареть можно! Ничего удивительно, что у нас так упал общий уровень образования, ведь молодежь занята исключительно новыми изобретениями в области электроники, стараясь перещеголять друг друга.

Итак, громкоговорящего устройства в моей машине нет, а наличие на улице полиции не позволяло вытащить сотовый и приложить к уху. Изворачиваясь и извиваясь, с трудом втиснулась я на место для инвалида на стоянке улицы Хожей и принялась делать вид, что вовсе здесь не стою, а только проезжаю туда и сюда. Почему так медленно проезжаю? Как, разве у нас отменили ограничение скорости? Правда, сказать, куда именно я проезжаю, не сумела бы, разве что насквозь через стоящее рядом здание. Или намеревалась заехать в булочную: думала, помещусь в ее двери, такая я оптимистка.

Озабоченный чем‑то, пан Тадеуш зачастил в трубке:

— Уж и не знаю, пани Иоанна, похоже на то, что нам придется менять планы. Извините, что морочу вам голову, может, вы сейчас заняты, а я помешал?

— Нет, нет, вовсе не помешали, — как можно спокойнее отвечала я, озабоченно перескакивая взглядом с одного зеркала заднего вида на другое. — Каких планов?

— Боюсь, как бы это не нанесло вам вред, сплетни так быстро распространяются, а уж наши средства массовой информации… Вы ведь знаете их…

— Каких планов?!

— Это касается участка Луизы… то есть дочери Вайхенманна. Возможно, имеет смысл пока воздержаться от его покупки…

— Во–первых, вы сами, пан Тадеуш, торопили меня с покупкой этого участка. Во–вторых, я уже перечислила задаток и получила ее подпись на заявку о праве первенства па приобретение участка. А в–третьих, что произошло со вчерашнего дня?

— Вот именно, все эти сплетни и пересуды… учитывая возможное злословие…

— Какое еще злословие?!!!

— Как какое? Разве вы не знаете? — удивился пан Тадеуш. — Разумеется, все это сплошная ерунда, но ведь начинают будоражить людей, хотя, возможно, это сильно сказано, могут начать будоражить людей, а злословить да перешептываться уже начали… ну, насчет того, что якобы вы, пани Иоанна, как‑то замешаны в смерти Вайхенманна…

Естественно, после визита двух сотрудников следственной группы я ни чуточки не удивилась, зато поняла, чем объясняется занимаемое мной почетное первое место в списке подозреваемых. Мало того что негативное отношение к погибшему, так еще и материальная выгода…

— Кто такую глупость выдумал?

Пан Тадеуш был явно шокирован.

— Ну не я же… Откуда мне знать? Но полиция допрашивала меня в качестве вашего агента, и, похоже, не меня одного…

— Да, да, не огорчайтесь, меня они тоже допрашивали.

— Как, уже? Ой, боюсь, слишком многим говорила пани о своем отношении к покойному, а поскольку теперь он еще собирался взяться за «Крестоносцев» Коссак–Щуцкой…

Хорошо, что я остановила машину, ведь такое известие неизбежно бы привело к автокатастрофе.

— Повторите, за что этот подонок собирался взяться? — слабым голосом попросила я, не очень доверяя собственным ушам.

— За «Крестоносцев».

— Пан Тадеуш, вы, часом, не пьяны? Или мне уже слышится невесть что… Так что вы сказали?!

— Как это, неужели вы не знали?

— Меня же не было здесь.

— А, возможно, поэтому. Он уже начал подготовку и вел переговоры…

— Нет, это уже слишком! За «Крестоносцев»? Богом клянусь, будь он еще жив, я бы собственными руками прикончила его! Где он живет?

— Так ведь он уже мертв!

— А я в этом не уверена! Трупа его я не видела! Вы видели? Собственными глазами?

— Нет, но…

— Где он живет?!!!

Совершенно сбитый с толку и оробевший, пан Тадеуш, заикаясь, пояснил, что жил покойный недалеко от меня, в том же Вилановском парке, на улице». Вот позабыл, Выгода, что ли… Только удивляется, зачем мне улица, ведь тело уже там не лежит.

— Забрали?

— Конечно, сразу же.

— Жаль. Стоило бы созвать парочку футбольных фанатов, чтоб на его трупе отплясали по случаю победы в каком‑нибудь престижном матче. А, допрашивая вас, полиция не поинтересовалась, как я могла пришить его на расстоянии?

— Вам совсем не обязательно было делать это лично. И вообще… Может, разрешите, я заеду к вам, слишком уж скользкая эта тема…

В зеркальце заднего обзора я вдруг увидела двух женщин в полицейских мундирах, проверяющих билетики у водителей машин на стоянке. И они были уже недалеко от меня. С ума сойти!

Дав пану Тадеушу разрешение заехать ко мне и попросив сделать это поскорей, прямо сейчас, ибо я как раз еду домой и буду там через полчаса, я все же успела сорваться с места для инвалида под самым носом контролеров.

Овладевшее мною упорство было сильнее осторожности, сильнее меня. У меня был старый адрес Эвы Марш, на Чечота, а вдруг удастся что‑нибудь узнать. Помню, улица Чечота была по правой стороне, и как‑то смутно помнилось, что найти ее нелегко. Мне предстояло пробиться до Аллеи Неподлеглости, далее проскочить по улице Мандалинского… Однако Пулавская оказалась так забита пробкой, что пришлось свернуть в Нарбутта, а уж глупее ничего не придумаешь. Извиваясь по улочкам одностороннего движения, я все же могла бы добраться до Казимировской, однако уже за Вишневой опять угодила в пробку. Нетипичную. Что‑то произошло, полицейские, две машины скорой, две слегка побитые машины, рулетки и толпа. Выскочить задом нельзя, за мной уже тормозили те, кто увязался следом, не одна я такая умная, решившая объехать пробку на Пулавской — значит, приходится ехать вперед… Объезд займет не меньше получаса, а у меня совсем не осталось времени. Принялась оглядываться, а вдруг удастся как‑нибудь задом добраться до Вишневой, пускай поеду в противоположную сторону, но лучше уж так, чем вообще никуда. Полиция проявила понимание и даже некоторое снисхождение, гаишники принялись всеми способами избавляться от лишних машин, которые внезапно съехались здесь, стихийно затрудняя им работу. Ожидая, когда очередь дойдет до меня и не зная, чем заняться, я опустила стекло в окошке, желая расспросить, что тут произошло и как несчастные машины могли столкнуться. Может, въехали в экскурсию туристов, но откуда вдруг туристы на Нарбутта?!

Зеваки, как всегда, принялись охотно объяснять, что случилось — зеваки всегда разговорчивые, и у каждого своя версия. Выскочил какой‑то, не какой‑то, а какая‑то, и если бы так не мчался, вот я и говорю — баба, так мчаться только баба может, вон из тех дверей выскочила, глядите, и на мостовую, прямиком под машину. Так потому, что ездят как сумасшедшие, лихачи проклятые!.. Какие сумасшедшие, тащились как на похоронах, а она сама прямо им под колеса, он свернул и тюкнул вторую машину. И выходит, она попала сразу под две машины. Да, совсем насмерть ее задавило. Да ничего ей не сделалось… Голова вдребезги, руки–ноги раздавленные… И всего‑то отделалась парой синяков, только колготки разодрала, да шляпка слетела… Ничего подобного, у нее вообще никакой шляпки не было, сама, без помощи, на ноги встала и пошла в скорую. А была‑то пьяным–пьяна!.. Сами вы, пани, пьяны, трезвая она была как стеклышко, бежала и кричала. Факт, орала, что твой микрофон, дескать, ее кто‑то вытолкнул. И еще о трупе вопила! И о бандитах! И тут как грохнуло — и больше не слышали, что еще кричала. Вроде как взрыв, и теперь уже все кричали…