— На кухне есть, — с сомнением ответил доктор, — хотя насчет ее крепкости стопроцентной гарантии не дам…
— Ну, значит, вам придется меня подстраховывать, — сказала вдова. Надеюсь, антресоли еще целы?
Серапионыч принес с кухни весьма шаткого вида табуретку и установил ее в прихожей, где под потолком темнели дверцы антресолей.
С помощью доктора и детектива Людмила Ильинична взобралась на табуретку и открыла дверцу. И тут же чихнула — на антресолях стояла такая пыль, будто туда не заглядывали целую вечность.
— Будьте здоровы, — пожелал Людмиле Ильиничне доктор Серапионыч. — По правде сказать, я за тридцать лет ни разу на антресоли не залезал и даже не знаю, что там лежит. Видимо, какие-то ваши старые вещи?
— Видимо, так, — согласилась Людмила Ильинична. — Знаете, Володя нарочно заполнил антресоли всяким хламом, чтобы создалось впечатление, будто там забито до отказа. Но на самом деле можно было отодвинуть несколько предметов в сторону, и на расстоянии вытянутой руки… Так-так, это, кажется, здесь. Да-да, здесь!
Но тут табуретка опасно заскрипела, ножки стали разъезжаться, и если бы Василий не подхватил Людмилу Ильиничну, то она оказалась бы на полу.
— Спасибо, — прочувствованно произнесла Людмила Ильинична и протянула детективу продолговатую металлическую коробочку из-под леденцов.
Изучать содержимое коробочки отправились на кухню, поскольку там, по словам хозяина, было наиболее яркое освещение.
Сняв крышку, Василий обнаружил под нею толстую стопку рукописей, фотографий и официальных бумаг, скрепленных круглыми и иными печатями.
Дубов не удержался от замечания:
— Судя по тому, что коробка заполнена по самую крышку, она просто не могла вместить всего, чем располагал доктор Матвеев. Стало быть, здесь наиболее ценные и важные документы.
— А остальное, увы, так и пропало, — вздохнул Серапионыч.
Василий расправил на столе несколько рукописных листков.
— Похоже, что здесь воспоминания некоей Анны Литвиненко, в детстве бывшей очевидцем зверств, чинимых карателями, — сказал Дубов, бегло пробежав написанное. — И глядите — в конце стоит печать Р-ской средней школы и подписи: "Учителя Б.Н. Чернявский, А.И. Золотова, И.Б. Кравец, Н.М. Савчук" и еще другие. А, ну понятно, — тут же стал разъяснять Василий, — в то время краевед Чернявский не мог заверять подобные бумаги у нотариуса и пытался таким образом, задействовав своих коллег-учителей, придать свидетельствам хоть какую-то документальность.
— Если в годы войны Анна была ребенком, — задумчиво произнес доктор, то велика вероятность, что она сейчас жива. А если и не сама, то хотя бы кто-то из тех, кто засвидетельствовал ее показания…
Людмила Ильинична тем временем разглядывала старую фотографию, похожую на ту, которую Василий получил в «посмертном» пакете от Иваненко. К ней был прикреплен листок: "Палачи на фоне своих жертв, расстрелянных в Бабьем Яре под Киевом. Слева направо…" Далее следовали имена и фамилии.
— Проверьте, есть ли среди них Ковальчук, — попросил Дубов.
— Ковальчук? — Людмила Ильинична заглянула в листок. — Да, четвертый слева — Кондрат Ковальчук.
— Но его имя никак не выделено, — заметил Серапионыч.
— И не удивительно, — кивнул Василий, — ведь сегодня он оказался в центре общественного внимания только потому, что дожил до наших дней. Остальные, должно быть, давно уж сгинули.
— Ах, Владлен Серапионыч, уже поздно, — спохватилась Людмила Ильинична. — Должно быть, Паша уже вернулся домой и беспокоится, куда я пропала. Паша это мой сын, — пояснила она. — Можно, я от вас позвоню?
— Что за вопрос! — удивился доктор. — Ну конечно же, звоните.
— Ваш сын работает в вечернюю смену? — спросил Дубов.
— Случается, что и в ночную, — вздохнула Людмила Ильинична. — Он ведь работает на радио.
— А, ну конечно, — припомнил детектив, — я же часто слышу: "Звукооператор Павел Матвеев". Стало быть, это он и есть…
Людмила Ильинична вышла в прихожую, где находился телефон, а Василий извлек из коробочки следующую бумагу — некий бланк, заполненный готическими буквами. В него были впечатаны несколько машинописных слов.
— К сожалению, я не очень-то владею немецким, — заметил доктор, — но это, как я понял, благодарность, объявленная оккупационными властями группе лиц, участвовавших в очередной «операции».
Когда Людмила Ильинична вернулась на кухню, Дубов просматривал последний документ, лежавший на самом донышке коробки. Собственно, документом в полном смысле его нельзя было назвать — просто рукопись без печати и даже без подписи, умещавшаяся на одном листке.
Пробежав написанное, Василий медленно прочел вслух:
— "В сентябре 1941 года в местечке Черные Камни гитлеровцы при помощи местных карателей загнали в сарай семью цыган (или даже целый табор) и сожгли. По дороге на казнь молодая женщина успела выкинуть в придорожную траву новорожденного мальчика, которого подобрали и усыновили местный фельдшер Филипп Егорович Матвеев и его жена Галина Дмитриевна…"
* * *
Когда, развезя по домам Людмилу Ильиничну и Владлена Серапионыча, детектив Дубов наконец-то приехал к себе домой, стояла уже почти глубокая ночь. Заметив, что в почтовом ящике что-то белеет, Василий извлек из кармана связку ключей и отыскал нужный. Письмо оказалось без адреса, марки, штемпеля и даже не заклеенным. Чуя неладное, Дубов извлек из конверта листок бумаги и при неверном свете подъездной лампочки стал читать написанное, вернее напечатанное, так как послание представляло собой принтерную распечатку компьютерного текста: "БУДЕШЬ СОВАТЬ НОС КУДА НЕ СЛЕДУЕТ В СОРТИРЕ ЗАМОЧИМ". Под посланием красовалась нарисованная шариковой ручкой свастика, но не совсем обычная, а чуть стилизованная под славянский орнамент — как раз такую использовали на своих мероприятиях члены местного отделения Русского Национального Единства, а в просторечии — баркашовцы.
— Текст тот же, — вполголоса отметил Дубов, — и даже пунктуация. Вернее, полное отсутствие таковой. И вообще, все это дело рук нехороших баркашовцев, — горько усмехнулся детектив, — а мы, как всегда, не при чем.
Входя в квартиру, Василий услышал настойчивые звонки. Даже не прикрыв дверей, он бросился к телефону.
— Василий Николаевич? — раздался в трубке незнакомый голос. — Извините, что тревожу так поздно. Я — сын Людмилы Ильиничны.
— А, так вы и есть Паша? — приветливо откликнулся Дубов, ставя на стол коробочку с документами. — То есть Павел Владимирович.
— Зовите меня просто Пашей, — продолжал голос в трубке. — Мама все мне рассказала. Скажите, Василий Николаевич…
— Просто Вася, — улыбнулся детектив, — мы же с вами, кажется, почти ровесники.
— В общем, я хотел спросить вас… Не могу ли я чем-то помочь в ваших розысках?
— Можете. Ведь вы, как я понял, на радио работаете?
— Да.
— В таком случае я хотел бы воспользоваться вашим служебным положением.
— Если это в моих возможностях, то постараюсь, — охотно ответил Паша. Вам, наверное, нужна запись из архива?..
— Нет-нет, другое, — перебил Дубов, — мне нужно выступить в прямом эфире. И желательно как можно скорее.
— Думаю, это нетрудно устроить, — ответил Павел. — Ну, утром все расписано до минуты, а вот в дневном блоке… Знаете, Вася, я договорюсь с редактором, а вы подъезжайте на радио часам к двенадцати, вас пропустят.
— Спасибо вам, Паша, — с чувством поблагодарил детектив. — Ну, значит, до завтра.
— До завтра. — В трубке раздались короткие гудки. А Василий вернулся в прихожую и запер дверь на все замки и даже на цепочку, чего никогда не делал, когда находился дома.
Когда наутро Василий Дубов вошел в здание Бизнес-Центра, что-то показалось ему не совсем привычным. А оглядев вестибюль, понял, что именно: на обычном месте не было Родионыча — за вахтерским столиком восседала уборщица Фрося, чья рабочая швабра стояла в углу, прислоненная к стене.
— Родионыч захворал, — упреждая расспросы, сообщила Фрося, — вот меня и попросили покамест за него подежурить.
— А, понятно, — кивнул Дубов. — Фрося, вы не в курсе — Маша уже пришла?
— Как раз перед вами, — ответила Фрося. — А что, Василий Николаич, это правда, что у вас с ней… ну, в общем, роман?
— Ага, — не желая разочаровывать Фросю, усмехнулся Дубов. И, вспомнив ее страсть к латиноамериканским сериалам, добавил: — Совсем как у Просто Марии с доном Базилио.
Фрося открыла было рот, чтобы сказать, что роман между Просто Марией и доном Базилио невозможен ввиду того, что они из разных сериалов, но Дубов уже спешил по лестнице, привычно перескакивая через ступеньки.
В Интернет-клубе, как всегда по утрам, никого не было, и Василий, едва переступив порог, задал хозяйке прямой вопрос:
