Через пару часов в квартиру с бутылкой портвейна завалилась пьяная сожительница. Увидев собаку, она растолкала Сидора и закатила ему визгливый скандал. А уж узнав, какое имя они с дружками псине придумали… тут уж и вообще. Короче, незалюбила она животину. С первого взгляда. Ну, ничего не поделаешь — квартира-то Сидора, он в ней хозяин. Пришлось смириться. Тем более что ему с двумя Клавками в доме еще и забавнее. Одну кликнешь, а придет другая — это ж смехота! Он это пытался сожительнице своей втолковать, но та озлобилась, хлопнула стакан и угрюмо спать пошла. Сидор отхлебнул чуток из горлышка, оставил недопитые полбутылки на столе в кухне и тоже лег.
А ночью проснулся от криков и грохота. Что такое?!
А это, оказывается, Клавка (сожительница) среди ночи по малой нужде встала и услышала на кухне какое-то чавканье. Она свет включила и видит — эта самая любезная Сидору Клавка (псина) бутылку с остатками портвейна — на утро припасенного — со стола на пол опрокинула, все вино из нее тем самым вылила и… лакает, сука!
Ну!.. Схватила Клавдия с плиты чугунную сковороду и — точно так же, как, гоняя иной раз по квартире Трофима, лупила его ею по башке, — перевернув стол, загнала собаку в угол и саданула этой сковородкой по голове. Но Сидору-то что, у него череп крепкий. Что ему сделается? Только гудение в мозгах и всего делов. А собака возьми и испусти дух.
Вот такую картину и застал на кухне проснувшийся Сидор.
Сильно он осерчал. Убить бессловесную тварь? И за что, спрашивается? За пару стаканов портвейна?! Он сожительницу свою даже бить не стал, настолько расстроился. Молча указал на дверь и все.
Та собрала все пустые бутылки и ушла в ночь. Навсегда.
Повздыхал, повздыхал Сидор, но… не пропадать же добру? Он взял да и разделал собачачьи останки. Шкуру, там, и… разное такое прочее сложил в мешок и на помойку снес. А уж то, что мяса осталось, — завернул в пакет и понес в соседний дом, где, как он знал, проживал частный предприниматель Шпынько, владеющий собственной торговой точкой, через которую реализовывал всевозможные мясопродукты.
Разбуженный в ранний час Шпынько мясо осмотрел, понюхал и сказал:
— Не. Уж больно тощевата собачатина.
— Барашек это, — пытался было пропихнуть свою версию Сидор. — Сеструха из деревни привезла. Вчера вечером.
— Ты лучше эту собачатину, — не обращая внимания на его слова, присоветовал Шпынько, — корейцам снеси. Они рады будут. У них тут цех поблизости.
И объяснил Сидору, как найти корейцев.
Вот уже там, у корейцев, Сидор Плоскопятов мясо на водку и обменял. Затем вернулся домой, выпил стакан и наконец-то улегся спать. И проспал до того самого момента, когда был разбужен старшим лейтенантом Моргулисом.
Вот и вся история.
* * *
— Да, — выслушав Моргулиса, задумался Молодец. — Складно излагает.
— Я и говорю… — кивнул Моргулис. — Криминалиста бы надо. Человеческий у него там, в ванной, волос или и на самом деле собачья шерсть? И кровь… Как думаешь, Петрович, человеческая кровь от… ну, от какой-нибудь другой отличается? Ты в курсе?
— Нет, — старательно пытаясь придать лицу трезвое выражение, мотнул головой майор Молодец. — Не в курсе. Тут криминалиста надо.
— Где ж наш Мудрик?
* * *
Утраченный районной управой на двое суток криминалист Афанасий Мудрик лежал в чужой квартире на диване и, пьяно хихикая, радовался тому, какой он умный. Какой ловкий он придумал выход из сложившейся ситуации!
Пару дней назад он заглянул в морг, для того чтобы встретиться там с судебно-медицинским экспертом Околобанько. По делу. Дело было решено в течение пяти минут, а затем, поскольку морг — это все-таки заведение медицинского характера и спирт в нем наличествует, между Мудриком и экспертом завязалась неформальная беседа. И затянулась. И вот в тот самый момент, когда Околобанько в очередной раз наполнял мензурки, из мертвецкой в прозекторскую вышло тело. Тело было совершенно голым, посиневшим от холода, но достаточно живым, поскольку появилось оно не просто так, а с текстом. И текст был такой:
— А скажите, коллега…
Мудрик обернулся на голос, выронил на прозекторский стол мензурку и шлепнулся на кафельный пол.
Околобанько оказался покрепче. Всякого повидал. Но и он вытаращил глаза, замер и на какое-то время потерял дар речи.
Тело тем временем пришлепало босыми ногами к столу, вожделенно взглянуло на полную мензурку и немного смущенно попросило:
— Позвольте грамульку? Для сугрева…
Не дожидаясь позволения, оно хлопнуло спирту, привычно крякнув, поставило мензурку на место и стало внимательно всматриваться в лицо судмедэксперта.
— А что-то черты мне ваши знакомы. Вы не Первый медицинский заканчивали?
— Его… — кивнув, выдавил из себя Околобанько.
— То-то я и смотрю. Фамилия у вас еще какая-то… такая… Так?
— Угу, — судорожно сглотнул эксперт.
— Ну вот. У меня память на лица… хоть и столько лет прошло. А меня вы не помните?
Околобанько молча отрицательно помотал головой.
— Ну как же… Мы же с вами однокурсниками были. Твердостулов моя фамилия. Георгий Степаныч. Не помните?
— Го… Гоша?! — изумленно выдохнул Околобанько, машинально наполняя мензурки. — Вот так встреча!..
— Ну, — взял мензурку со спиртом Твердостулов, — за встречу.
Они чокнулись и выпили.
— Слушай, а как я вообще здесь оказался? — огляделся вокруг бывший сокурсник Околобанько.
— Из вытрезвителя тебя привезли. Сначала на улице подобрали, понюхали и отвезли в вытрезвон. А там решили, что ты мертвый. Дыхания не было, и пульс не прослушивался. Доставили сюда.
— А реакцию зрачка не проверяли?
— А кому это надо?
— Тоже верно. А это вообще что?
— Судебно-медицинская экспертиза.
— Ага… — Твердостулов задумался, пытаясь хоть что-нибудь припомнить, но затем оставил это пустое занятие. — И это ты, выходит, здесь теперь работаешь?
— Ну да. А ты где?
— В Свердловке. Но тоже… по этой части. Патологоанатомом.
Твердостулов присел на корточки над телом криминалиста Мудрика.
— Как думаешь, — обернулся он к Околобанько. — А паренек у нас не отъехал, случаем?
— Обморок.
— В общем, скорее всего. Хоть, если сердце слабое…
Твердостулов похлопал Мудрика ладонью по щеке. Тот открыл глаза, выпучил их, увидев над собой вышедшее давеча из мертвецкой голое тело, содрогнулся и вновь потерял сознание.
— Нашатырю ему надо, — распрямляясь, со знанием дела рассудил Твердостулов. — А потом спиртику. Где у тебя нашатырь? Кстати, и штаны бы мне. Куда мою одежду девали?
— Да тут где-то все. Сейчас разыщем.
Реанимировав криминалиста, бывшие однокашники, вспоминая студенческие дни и юношеские проказы, выпивали уже втроем.
— Слушайте, — сказал, наконец, Твердостулов, — А чего это мы здесь торчим, друзья мои? А поехали ко мне? У меня дома закусь есть.
Так и решили. Но сначала решили принять еще, «на посошок». Это-то компанию и сгубило. Околобанько отключился на стуле в углу, а Мудрик с Твердостуловым, увлекшись беседой и совершенно не заметив утраты, вышли на улицу и, пошатываясь, направились к автобусной остановке вдвоем.
* * *
— Слушай, Гоша, — войдя в квартиру Твердостулова и привалившись для устойчивости спиной к стене, сказал Мудрик. — А по-моему, с нами еще кто-то был…
— Не-е… — Твердостулов отрицательно покачал указательным пальцем. — Это у тебя иллюзия. Называется «комплекс потерянного товарища». В любой выпивающей компании такое бывает. Кажется, что вот же еще кто-то с нами был, а теперь его нету! Куда девался?! Но это все чисто алкогольное. Я тебе как доктор говорю. Ты мне веришь?
— Тебе? Верю.
— Вот и раздевайся. Проходи.
Спустя час, сидя на кухне и разливая водку по рюмкам, Твердостулов сердечно взглянул на Мудрика:
— Хороший ты парень, Афанасий. А от меня вот жена ушла. Такая тоска… Живи у меня, а?
— А чего она ушла-то?
— Кто ж знает. Судьба.
— Да. Судьба — она…
— Я вот тебе такой случай расскажу. Прошлым летом забрел я на пляж. На Крестовском острове. Разделся, прилег и задремал. Просыпаюсь от того, что… крики какие-то. Открываю глаза — люди по берегу бегают и кричат: «Тонет! Тонет!» Кто тонет? Где? Гляжу, и правда, девка какая-то то нырнет, то вынырнет. На самом деле тонет, короче. Ну, я с разбегу — бултых! Вытащил. А она уже и не дышит. Я — то, се, воду на нее выдавил, искусственное дыхание, массаж сердца. Реанимировал. Задышала, глаза открыла, зажила. Меня, естественно, ее пьяная компания — к себе! Типа благодарить. Ну что ж отказываться-то… Я примкнул. Попили мы за ее чудесное спасение, попили — причем девке этой больше всех друзья ее наливали — я их поблагодарил и пошел опять вздремнуть. Просыпаюсь от того, что опять орут: «Тонет! Тонет!» Что же это такое, думаю? Кто ж это на этот раз тонет? И как думаешь, кто?
