— А вы никогда не задумывались, доктор Ватсон, что вы, может быть, даже лучший сыщик?
Он не нашелся, что ответить на этот вопрос.
— Это правда. Вы могли бы решить куда больше загадок и спасти куда больше жизней за время вашей карьеры, чем человек вроде Шерлока Холмса мог лишь надеяться когда-либо.
— Что, скажите на милость, вы имеете в виду?
— Вы терапевт, доктор Ватсон. Сотни людей приходили в ваш приемный кабинет с непонятными заболеваниями. Вы тот, кто решал эти медицинские загадки, вы человек, спасший жизни, остановив разного рода болезни. Разве это не намного важнее, чем играть в сомнительные ребяческие игры?
По тому, как покраснела полная шея доктора Ватсона, я понял, что зашел слишком далеко.
— Игры, сэр? — переспросил он. — Ребяческие? Очевидно, вы не читали мои опубликованные записки…
— Читал, — сказал я, начиная сожалеть о том, какое направление приняла наша беседа. — И я думаю, что… ну, в них, конечно же, больше выдумки, чем фактов?
Алый цвет теперь поднялся от его шеи к лицу, как ртуть в термометре, и тогда он вскочил на ноги с удивительной, как для крупного человека, проворностью.
— Прошу меня простить, сэр, — сквозь зубы произнес он. — У меня встреча в бильярдной.
Позже я узнал, что бильярд не был одной из «ребяческих игр», поэтому стало более чем очевидно, что я только что обрел неприятеля.
Хотел бы я знать, какое упрямство заставило меня вести себя подобным образом. Могу отнести это лишь на счет серьезной депрессии, вызванной непривычным одиночеством. Я просто терпеть не мог фальши и преувеличения и никогда не встречал лучших примеров того и другого, чем в историях о Шерлоке Холмсе.
Слух о нашем с доктором Ватсоном споре быстро распространился по клубу «Гиппократ», и я стал ощущать себя все более и более изолированным. Я старался выбрать «постоянное» кресло подальше от других, и мои приветствия становились все формальнее. Я вздохнул с облегчением, когда доктор Ватсон вновь исчез из своего «постоянного» кресла, отправившись еще в одно Приключение со своим знаменитым другом.
Первый вечер после его отъезда закончился для меня весьма необычно. Я задремал, что нередко случалось с членами клуба, а проснулся в странной тишине. На самом деле я мог бы спать еще долго, если бы уборщица, миссис Моултон, не решилась разбудить меня.
— Лорд Пертви, — робко прошептала она, слегка похлопав меня по плечу. — Простите, что тревожу вас, сэр, но уже начало второго…
Естественно, я был удивлен, но потом вспомнил, как плохо спал в моей новой квартире. Еще я вспомнил, что выпил два стакана крепкого бренди после ужина. Я собрался с мыслями, взял свою верхнюю одежду и направился к выходу, но миссис Моултон окликнула меня:
— Не забудьте свой пакет, сэр, — сказала она.
Я не помнил, чтобы приходил с «пакетом» или чем-либо еще, но, может быть, из-за того, что долго спал. Это был коричневый сверток, перевязанный веревкой, не больше коробки для обуви, на нем был указан адрес клуба и имя: мистер Пертви. Обратный адрес не значился. Я поблагодарил миссис Моултон и отправился домой, взяв экипаж, и, пока я ехал, снова заснул, даже не вспомнив о коричневом свертке, лежавшем рядом.
Войдя в маленькую гостиную, я понял, что не расположен раскрывать пакет прямо сейчас, но к тому времени, как я переоделся, во мне разыгралось любопытство. Я поднял этот сверток, удивляясь его легкому весу, разорвал дешевую коричневую обертку, под которой была еще более дешевая картонная коробка. Я поднял крышку и непонимающе уставился на содержимое.
Там была мертвая канарейка.
Вначале я испытал отвращение, потом — удивление. Маленькая сухая птичка была совсем невредима, но ее неуместное появление в моем доме заставило мой желудок взбунтоваться. Я поспешил в туалет, но не за тем, чтобы освободиться от подступившей к горлу еды, — я бросил в унитаз канарейку, решительно потянул за цепочку, и ее смыло водой.
Незачем и говорить, что бессонница, досаждавшая мне с тех пор, как я переехал, только усугубилась в связи с обстоятельствами той ночи. Я несколько часов смотрел в потолок и пытался понять значение жестокой шутки, которую сыграли со мной. Я был уверен, что в этом замешан кто-то из членов клуба, что они воспользовались моим сонным состоянием, чтобы подложить мне коробку. Но почему мертвая канарейка? Что хотели мне сказать посредством умершей птицы? Имеет ли к этому отношение наша ссора с доктором Ватсоном? И если да, то может ли он дать ответ на эту загадку? Но доктор Ватсон, естественно, в этот день не мог ответить ни на какие вопросы или обвинения.
Когда на следующий вечер я приехал в клуб «Гиппократ», я был начеку, мой взгляд перемещался от одного члена клуба к другому и искал признаки скрытой издевки. Ничего. Я от корки до корки прочел лондонскую «Таймс», включая длинные колонки с рекламой и объявлениями. Я сел ужинать за отдельный столик, и когда официант Хеу предложил мне на горячее птицу и выпить чего-нибудь холодного, я, заподозрив подвох, вскинул голову. Однако это было основное блюдо в тот день. Вместо него я выбрал небольшую отбивную и салат.
В половине десятого я уже начат дремать в своем кресле, когда швейцар Арно вошел в главный зал клуба с каким-то пакетом, который, я интуитивно ощутил, был адресован мне. Он был того же размера и той же формы, что и вчерашний, и, очевидно, был доставлен неизвестным уличным мальчишкой. Я почувствовал холодок страха, когда открыл его и заглянул внутрь, уединившись и убедившись, что за мной никто не наблюдает.
Там была еще одна мертвая канарейка.
Я до сих пор не вполне понимаю, почему ее вид так ужаснул меня. Думаю, это был абсолютно неуместный, с сардоническим подтекстом подарок. Я изучил оберточную бумагу, большие печатные буквы, которыми были написаны мое имя и адрес клуба, но в них не было никакого намека на отправителя. В голове промелькнула мысль о Шерлоке Холмсе, человеке, умеющем читать по полям шляпы, и я иронично улыбнулся. Жаль, что здесь не было доктора Ватсона, — я мог бы бросить ему вызов, который в конечном итоге поставил бы в тупик его гениального друга!
Последующие две ночи обошлись без доставок мертвых птиц, и я начал тешить себя надеждой, что этот никчемный розыгрыш закончился. К следующему дню у меня созрела новая утешительная теория о том, что мертвые птички предназначались кому-то другому, возможно, бывшему члену клуба с похожей фамилией. От сердца отлегло. Я спросил Маггериджа, могу ли присоединиться к нему за ужином, и он любезно согласился. Другие члены клуба тоже переговаривались со мной. Стычка с доктором Ватсоном, похоже, забылась. Как и две мертвые птички — по крайней мере, на тот момент.
В десять часов, затянувшись гавайской сигарой, я посмотрел на швейцара и увидел, что он держит в руках уже до боли знакомую коробку. Не сомневаюсь, что мое лицо приобрело цвет пепла моей сигары. Я буквально схватил Арно за пиджак и спросил, кто это принес, но тот лишь беспомощно взглянул на меня.
— Ну, я не знаю, сэр. Коробка лежала на стойке, когда я заступил на смену. Она просто была… там.
Меня охватила дрожь. И я продолжал дрожать, пока это не заметил один из членов клуба. Он спросил, не простудился ли я, и посоветовал мне пойти домой и выпить горячей воды с лимоном. Я так и сделал, но, прежде чем пойти домой, выбросил сверток в мусорный ящик возле входа в клуб. К тому времени у меня уже начался сильный жар, и я провел в постели следующие четыре дня.
Когда я появился в клубе, доктор Ватсон уже вернулся.
Я попытался противостоять соблазну, но не смог. Подойдя к нему и собравшись с духом, я сдержанно произнес:
— Думаю, мне нужно извиниться перед вами, доктор Ватсон. В прошлый раз при нашей встрече я наговорил много лишнего. Надеюсь, вы простите мой… некоторый скептицизм по отношению к вашему другу Холмсу.
— Холмсу часто не верят, — неохотно произнес он. — Но если бы вы были свидетелем того, чему был свидетелем я… Мужчина с пестрой лентой… Только Холмс смог раскрыть его ужасную тайну…
— Ну что ж, у меня тоже есть загадка для вашего друга, — улыбнувшись, сказал я, но мои губы при этом плохо слушались из-за такой фальши. — Спросите его, не знает ли он, зачем кому-то понадобилось присылать мне мертвых канареек.
Ватсон, похоже, сразу же заинтересовался. Я рассказал ему эту историю, он задал несколько элементарных вопросов, которые я уже задавал себе сам. Дослушав до конца, он пообещал передать эту загадку (которую он назвал «проблема одной трубки» — не знаю, что это означает) почтенному сыщику.
На следующий вечер я понял, что с нетерпением жду прихода доктора Ватсона — это был поворот на девяносто градусов от моего предыдущего отношения к нему. К моему разочарованию, он не стал сразу же искать меня, а битый час рассказывал историю, не законченную в прошлый раз, — неправдоподобное дело, в котором фигурировала мертвая змея. Я подождал, пока разойдутся его обожатели, затем приблизился.
