– Да, Слава, тебе надо выходить, – поддержал ее обеспокоенный фон Клотц. – Не надо ехать. Папа ведь тебя ждать. Он расстраиваться, если ты так поступать. Так нельзя.
– Можно! – Ясно, Славка уперся. Из машины его теперь можно было вытащить только силой.
А кому надо портить себе так славно начавшийся денек? Никому. И я махнула рукой:
– Ладно, сиди. Или мамулик против?
– Пусть едет, – улыбнулась Саша, усаживаясь на заднее сиденье. – Папенька переживет. Пока, доча!
– Пока, мамс! – послала ей воздушный поцелуй Вика.
Шофер вручил мне ключи и ушел. Даже дверь перед дамой не открыл, грубиян! Я заозиралась в поисках моего кружевного веера, которым можно было бы остудить пылающие от гнева щеки. Ах да, он же остался в будуаре. О горе мне, горе!
– Ты что там бурчишь? – поинтересовалась Сашка.
– Ничего я не бурчу, – превозмогая свое негодование, я выместила раздражение на всех неотесанных особей мужского пола, воткнув ключ зажигания куда надо. «Пежо» вздрогнул и угрожающе зарычал.
– Вперед! – скомандовал Славка. – Возьмем городишко штурмом! Не скучайте тут без меня, – опустив стекло, он победно улыбнулся сестре с ее ухажером.
– Будет трудно, но я попытаюсь, – усмехнулась Вика.
Мы резво стартовали. Люблю мощные и послушные автомобили, а «пыжик» оказался именно таким.
– Тетя Аня, можете смело разгоняться, – угадал мое желание Славка. – Мы вчера с Фридрихом гнали почти сто двадцать километров в час.
– Он что, с ума сошел?! – В Саше проснулась наседка. – Это же горный серпантин, тут иногда не видно, что за поворотом происходит! Все, с ним я больше не отпущу ни тебя, ни Вику. Анетка, не слушай его!
– Да ладно тебе, мам, здесь так редко машины ездят, что никого мы не встретим за поворотом. Зато так классно, когда над обрывом едешь, сердце становится, как воздушный шарик!
Славка окно так и не закрыл. Включив музыку, он начал сидя приплясывать, высовывая наружу растопыренную пятерню, – резвился, словно годовалый щенок. И заразил своим весельем маму с теткой.
Дорога вилась безупречной спиралью, уклон вниз был практически незаметен, встречных машин действительно не было видно. Я наслаждалась ездой, похлопывая по рулю в такт музыке. Руль довольно подрагивал.
А потом время остановилось. Воздух стал вязким, а происходящее – фрагментарным.
Вот уклон на дороге стал заметнее, наш «пыжик» набрал приличную скорость.
Вот я вписываюсь в поворот и вижу метрах в двухстах впереди стоящую поперек дороги машину. Она пуста, вокруг – тоже никого.
Я резко нажимаю педаль тормоза, и она… проваливается! Пытаюсь воспользоваться ручником – бесполезно.
Машина все ближе, свернуть некуда: слева и справа почти вертикально уходящие вверх и вниз крутые склоны горы.
– Прыгайте! – ору я, оглядываясь. – Тормоза сдохли!
Расширившиеся от ужаса глаза Славки, тщетно пытающегося открыть почему-то заклинившую дверь.
Сосредоточенное лицо Саши, которая через спинку сиденья перетаскивает своего здоровенного парня, словно младенца, к себе, назад.
Я помогаю ей, освобождая зацепившуюся за ручник Славкину штанину, а потом распахиваю дверцу и выпрыгиваю из этого неуправляемого куска железа.
Краем глаза я успеваю заметить движение справа… А в следующую секунду «Пежо» ярко-красным метеором ринулся вниз с горы.
Ломая деревья, он праздновал свою свободу, свободу от людей. И закончил, как все метеоры, вспышкой. Где-то там, далеко внизу, гулко ухнуло, и расцвел фантастически красивый цветок.
– Ну, ребята, – постанывая, я с трудом села, тупо глядя на залитую кровью руку. – Это было что-то! Все целы?
– Мама? – шепот справа. Шепот, переходящий в сорванный крик. – Мама-а-а!!.
Боль скучала. Заняться было абсолютно нечем – тело, предоставленное в полное ее распоряжение, валялось в отключке. Причем в полной. Причем уже очень давно… Великолепная, глубокая и рваная рана на предплечье. Пусть ее и обработали, наложили швы и забинтовали, но болеть будет! Боль хихикнула и потерла потные лапки. М-м-м, а вот эти два сломанных ребрышка, а вывихнутая лодыжка правой ноги и растянутые связки левой! А многочисленные порезы и ссадины! А чудненькая гематома в пол-лица! А… Стоп, пора. Пациентка приходит в себя.
Саша открыла глаза. И, задохнувшись от боли, снова зажмурилась. Попытка пошевелиться привела к новой волне незабываемых ощущений, ей почудился даже чей-то возбужденно-азартный взвизг.
Почему-то вспомнилось слово «отбивная». Слово превратилось в указательную стрелку и повернулось носиком к Саше. А вот и неправда, отбивная – это распластанный на разделочной доске кусок мяса, отдыхающий после близкого знакомства с мерзким зубчатым молотком. Ну, и разве это похоже на меня?
Стрелка хихикнула и стала еще больше. И указывала на Сашу еще демонстративнее.
– Идиотство какое-то! – простонала «отбивная» и решилась снова открыть глаза.
Возможно, из-за того, что боль, пыхтя от усердия, рассредоточилась по разным частям ее тела, а может, Саша уже успела притерпеться к этой мерзкой энтузиастке, но у нее получилось. У Саши. Глаза открыть. И даже осмотреться. Интересно, что это за комната такая убогая? Откуда она в замке Фридриха? И интересно, где все? И что это недавно так бумкнуло? И куда подевался мой воздушный шарик?
А действительно, что произошло? Почему Саша лежит в марлевом коконе, забинтованном так тщательно и туго, что пошевелить возможно только ресницами? Хотя нет, еще и губами. Вот и надо все это задействовать, чтобы поскорее увидеть родные лица, чтобы узнать наконец, в чем дело? Самой вспомнить не получается. Последнее, что осталось в Сашиной памяти, – Славка, пританцовывающий на переднем сиденье автомобиля. А дальше – густая, вязкая темнота.
– Слава, Вика, вы где там прячетесь! – Она постаралась позвать их как можно энергичнее и веселее.
Хм! Слышали когда-нибудь, как выходят остатки воздуха из развязанного воздушного шарика? Не тогда, когда он весело скачет по комнате, а когда опускается вялой тряпочкой и делает «Фс-с-с». Вот приблизительно так же энергично получилось и у Саши.
Наверное, поэтому никто и не пришел. Не услышали ее, естественно. Хотя странно, ведь так тихо вокруг… Даже слишком тихо. Как в склепе.
– Анетка! – предприняла еще одну попытку Саша.
Она даже рискнула приподняться, но оказалось, что риск – дело не всегда благородное. Иногда это тупая и кретинская затея, приводящая к плачевным последствиям. К настолько плачевным, что от слез намокли бинты у нее на голове.
А в комнате по-прежнему никто не появлялся. Просто безобразие какое-то! А еще – отвратительное безразличие со стороны близких людей, безразличие, граничащее с безрассудством.
Так, Сашура, похоже, тебя переклинило на приставку «без». Что там еще есть, подходящее к случаю? Безопасность, бездарность, безобразное поведение, бездна…
Бездна! Сашу затрясло. Почему это слово, растекшись в смолянисто поблескивающую тягучую лужу, начало обволакивать ее тело липким ужасом? Почему в голове звенит чей-то крик: «Прыгайте!»? Откуда этот тонкий, страшный, пронзительный вой? «Это я? Это я так кричу? Что это за люди вбегают в комнату? Я их не знаю! Зачем этот шприц? Не надо, пожалуйста, не надо!»
Смоляная лужа добралась до рта…
Эта темнота не была такой вязкой и сплошной, как в прошлый раз. Она тяжело ворочалась в голове у Саши, периодически выталкивая на поверхность искаженные картины. Что-то кричит Аннета, с трудом удерживая на дороге взбесившуюся машину. Испуганное лицо Славки, ее ребеныша, ее родного мальчишки, попавшего в смертельную ловушку. Она сама, последним, невозможным усилием выталкивающая сына из уже вздымающей в полете машины. Треск, грохот, она – не Саша, она – горошина в погремушке. Но погремушка оказалась с дыркой – задняя дверь, через которую ей удалось вытолкнуть Славку, держалась за корпус лишь первые секунд десять. А потом очередное дерево, не желавшее ломаться по прихоти невесть откуда взявшейся железяки, прицельным хуком справа обломала железяке весь кайф. Утащить с собой одного из человечишек, возомнивших себя хозяевами жизни, машине не удалось. Буквально за пару мгновений до финала человечишка выпал из ловушки. Причем даже опалить жертву огнем не удалось, поскольку жертва ухитрилась, оставляя на траве и деревьях кровавые следы, плюхнуться в реку одновременно со взрывом.
Это было последнее, что вспомнила Саша: обжигающий удар огня и ледяной воды одновременно. Удар, забирающий сознание.
А теперь – вот это. Незнакомая комната, незнакомые люди. Почему рядом с ней нет никого из близких? Ага, кто-то идет. Надо спросить.
Саша собралась было открыть глаза, заслышав приближающиеся шаги. Но обрывок разговора, вернее, то, что ей удалось понять, пинками выгнал неподходящее желание вон. Рано еще сообщать миру о своем втором пришествии, рано! Сначала надо послушать дальше. И сообразить, о чем идет речь. Почему она испытывает такую неуверенность в собственной сообразительности? Да потому, что разговаривали вошедшие на английском. На языке, о владении которым Саша в анкетах писала – «со словарем». Эх, сейчас бы хоть плохонький словарик! А то понималось как-то «овощевато», сплошной «хрен с лимоном столовый протертый».
