– Посмотрим, как ты закидываешь, – сказал Скинк.
Декер держал удочку в правой руке. Он завел ее за плечи и сделал движение, будто бросал бейсбольный мяч. Резиновая наживка с всплеском опустилась в четырех футах от лодки.
– Погано, – сказал Скинк. – Попытайся высвободить ручку.
Он показал Декеру, как открыть лицевую сторону катушки и как управлять леской кончиком указательного пальца. Запястье, а не вся рука должна передавать импульс броску. После полудюжины попыток Декеру удалось забросить пурпурного угря на шестьдесят пять футов.
– Славно, – сказал Скинк и выключил фонарь Коулмана.
Лодка дрейфовала у самого устья маленькой пещеры, где вода казалась гладкой, как дымчатое зеркало. Даже в беззвездную ночь озеро светилось. Декер мог разглядеть сосны на берегу, стебли водяных лилий вокруг лодки, шишки кипарисов, участки высоких тростников.
– Пошли, – сказал Скинк.
– Куда? – спросил Декер. – Я не запутаюсь в этих лилиях?
– На конце твоей лески крючок, который не боится водорослей. Закидывай удочку, как раньше, а потом подражай движениям червя. Заставь его плясать, словно он чувствует, что его вот-вот съедят.
Декер сделал хороший бросок. Наживка с плеском шлепнулась среди стеблей. Вытягивая, он попытался покачивать ее, безуспешно стараясь заставить скользить пластиковую наживку.
– Господи, это же, мать твою, не хлебная палочка, это змея.
Скинк вырвал снасть из рук Декера и сделал потрясающий бросок. Наживка шлепнулась в воду, а плеск был слышен где-то далеко у берега.
– А теперь смотри на кончик удочки, – объяснил Скинк. – Следи за моими запястьями.
Змея-угрь-червь скользнула по стеблям лилий и стала извиваться на поверхности воды. Декер был вынужден признать, что наживка выглядела, как живая.
Когда приманка оказалась на расстоянии пяти футов от лодки, она будто взорвалась. Или взорвалось что-то под ней. Скинк откинулся назад и держался изо всех сил, но угорь вылетел из воды и шлепнулся на его купальную шапочку.
Сердце Декера забилось где-то под горлом. В воде, где только что была эта штука, остались только пузыри и пена.
– Черт возьми, что это было? – спросил он, заикаясь.
– Хог, – ответил Скинк. – И к тому же, хороший.
Он отцепил фальшивого угря от шапочки и вернул удочку Декеру.
– Попытайся. Теперь действуй быстро, пока у него в брюхе горячо.
Декер сделал бросок в том же направлении. Его пальцы дрожали, когда он заставлял резиновое создание двигаться поперек бухты.
– Вода нервничает, – сказал Скинк, вытирая бороду.
– Двигай чуть помедленнее.
– Вот так? – прошептал Декер.
– Да.
Декер услышал это прежде, чем почувствовал резкое сотрясение, как, если бы кто-то бросил в воду рядом с лодкой тлеющее бревно. Тотчас же что-то, что было совсем рядом, чуть не вырвало удочку у него из рук. Инстинктивно Декер подался назад. Леска заскрежетала по старой катушке, издавая звук, похожий на короткие взрывы, и удочка изогнулась, как буква У. Рыба ходила кругами, разрезая поверхность воды у правого борта, ближе к корме. Ее спина отливала зеленовато-черным цветом, туловище бронзовым, а жирное брюхо было бледным, как лед. Жабры ее шуршали, как костяшки домино, когда окунь дергал своей огромной пастью.
– Проклятье! – ворчал Декер.
– Это большая девочка, – сказал наблюдавший за ним Скинк.
Рыба ушла вглубь, немного подергала удочку, потом зарылась где-то в корнях водяных лилий. Потрясенный Декер продолжал удерживать удочку. Скинк знал, что случится, и это произошло. Рыба поступила очень умно, запутав леску в водорослях и вырвалась с громким треском. Вся битва продлилась не более трех минут.
– Дерьмо, – сказал Декер. Он включил фонарь, изучая порванный конец мононити.
– Не менее десяти фунтов, – сказал Скинк. Он перекинул ноги через планку, зашнуровал свои ботинки и стал грести.
Декер спросил:
– У тебя еще есть такой же угрь?
– Мы уходим.
– Еще один бросок, капитан, – в следующий раз получится лучше!
– У тебя было все правильно, Майами. Ты получил, что хотел, приступ рыбной лихорадки. Пожалуйста, избавь меня от дурацких вопросов, пока мы будем добираться.
Декер заметил:
– Должен признаться, это увлекательно.
– Это все говорят.
Пока они плыли назад, к берегу, Декер не переставал думать о большом окуне, об ощутимом натяжении лески, позволявшем почувствовать его силу и напряжение своих собственных мускулов. Может быть, в этом наваждении Бобби Клинча и было что-то мистическое. Это впечатление, признался себе Декер, уединение и темнота на озере, нарушенные этой тварью, пришедшей из глубины, были бодрящими и очищающими. В этом не было ничего похожего на ловлю из дрейфующих лодок или на приманку из креветок с мостов в Кейсе. Это было что-то совсем иное. Декер чувствовал себя взбудораженным, как мальчишка.
– Хочу еще попробовать, – сказал он Скинку.
– Может быть, как-нибудь после того, как закончим грязную работу. Ты хочешь послушать мою теорию?
– Конечно.
Декер ждал этого всю проклятую ночь. Скинк продолжал:
– Роберт Клинч выяснил что-то о жульничестве. Он знал, кто это делает и как. Я думаю, он охотился за доказательствами, когда они его застукали на болоте.
– Кто его застукал? Дики Локхарт?
Скинк ответил:
– Дики не было в той, другой, лодке, которую я видел. Он не так глуп.
– Но кого-то он послал убить Бобби Клинча?
– Я в этом не уверен, Майами. Может быть, там была ловушка, может быть, Клинч появился в самом неподходящем месте в самое неподходящее время.
– А что Бобби искал? – спросил Декер.
Скинк сделал три гребка прежде, чем ответить.
– Рыбу, – сказал он, – особую рыбу.
Такова была теория Скинка или та ее часть, которой он счел возможным поделиться. Дважды Декер спрашивал Скинка, что он хотел сказать, говоря об «особой рыбе», но Скинк не отвечал. Он механически греб. На озере было слышно только его хриплое дыхание и ритмическое поскрипывание ржавых уключин.
Медленно взору Декера стали открываться очертания южной береговой линии, включая и силуэт покосившейся хижины. Путешествие было почти закончено.
Декер спросил:
– Ты выходишь на озеро каждую ночь?
– Только когда мне хочется на обед рыбы, – ответил Скинк.
– И ты всегда используешь этого большого лилового червя?
– Нет, – сказал Скинк, делая последний гребок и выводя лодку на отмель. – Обычно я пользуюсь двенадцатым калибром.
Когда Р. Дж. Декер добрался до своего мотеля, он нашел на своей двери записку от ночного портье. В записке говорилось, что ему звонил Отт Пикни, но не говорилось зачем.
Декер уже вставил в замок ключ, когда услышал, что подъезжает и останавливается машина. Он взглянул через плечо, почти ожидая увидеть плоскую «Тойоту» Отта. Вместо этого он увидел «Корвет» мандаринового цвета.
У Декера была плохая память на имена. Потрясающая на лица, но имена вообще не держались у него в голове.
– Это были съемки весеннего показа мод, – подначивала его Лэни Голт. – Вы вели себя так, будто были в Сальвадоре.
– Кажется, я припоминаю, – сказал Декер, – на Сэнибел Бич, верно?
Лэни кивнула. Она сидела на краю постели и выглядела умиротворенной. Чужая комната в мотеле, чужой человек, и все-таки умиротворенной. Декер чувствовал себя далеко не так хорошо.
– Должно быть, это было пять-шесть лет назад, – сказал он. Он старался держаться по-деловому и не смотреть на ее ноги.
– Вы немного прибавили в весе, – сказала Лэни, – но это неплохо, не беспокойтесь.
Декер включил телевизор и стал искать «Почтальона». Он прекратил щелкать переключателем каналов, когда обнаружил одну из этих ужасных телевизионных игр. После этого он тяжело сел и притворился смотрящим на экран.
– Я изменилась? – спросила Лэни. Это не прозвучало так, будто она напрашивалась на комплимент.
– Вы выглядите потрясающе, – сказал Декер, отвлекаясь от телевизора.
– Хотите верьте – хотите нет, но я все еще влезаю в тот купальный костюм, который носила на тех съемках.
У Декера в памяти ясно всплыла эта деталь. Желтый цельный костюм из сетки, такой, который можно надеть на хорошо выбритое тело.
– Вы ведь трахались с одной из манекенщиц, правда?
Декер вздохнул.
– Она об этом говорила на обратном пути в Бока.
– Надеюсь, она была снисходительна, – сказал Декер. Ее звали Дайана. Очень милая леди. Не производила впечатления сороки, но тем не менее.
У него сохранился ее номер телефона, загвоздка заключалась в том, что теперь она была замужем за влиятельным пуэрториканским капитаном полиции. Ее номер был помещен под литерой С, что означало: самоубийство.
Лэни Голт скинула сандалии и скрестила ноги на покрывале. На ней была блузка без рукавов неопределенно фруктового цвета и белые шорты. Ее руки и ноги и даже верхняя часть стоп были покрыты золотистым загаром. Такой же загар покрывал шею и грудь, во всяком случае те их части, которые он мог видеть. Он начал размышлять об остальном и подумал, стоит ли попытаться. Неподходящий момент, решил он.
