– Эх, мил-человек, снова тебе, похоже, в тюрьму придется устраиваться, хочешь-не хочешь, а готовь свое пузо к перловой похлебке, как вор-домушник, – спокойно подтвердила Бабуся, которая ходила вокруг великана-Потапа с веником, пытаясь все же успеть прибрать следы беспорядка до возвращения Ирины. – А так, глядишь, и замнется твое дело, никто ничего знать сроду не будет, точно также, как и со стеклышками этими, что я тут за тобой подбираю…
– Ну, такой он из себя, старичок плюгавенький, – начал вспоминать Потап. – Значит, волосенки седые, глазки бегают. Да, и еще голова у него вроде как редькой, треугольная какая-то. Я еще подумал, когда он пачку денег из кармана вынул: почему всегда в жизни бывает такая несправедливость?
– Ты что имеешь в виду? – нахмурился Игорь. – А то,
что сморчка этого почему-то до фига бабок, а у
меня, и Васьки моего из коробки – часто на обед один только
хрен без соли бывает. – пригорюнился Потап. – Вот скажи,
почему, раз ты такой из себя профессор, почему нам в этой
жизни совсем не поровну и деньги, и еда дается?
И Потап снова повернул к Игорю свою большую, дремучую голову, предлагая ответить на очередной философский вопрос, на который снова никто не отреагировал.
– Вот, посмотри, – протянул Игорь карандашный набросок, над которым они только что потрудились вместе с Юлей. – Похож этот человек, хотя бы приблизительно, на твоего заказчика?
– Да что там приблизительно: вылитый! Точно – он самый! Словно портрет на него из музея! Только в жизни дядька этот даже еще постарше, чем у тебя тут накалякан, – воскликнул Потап. – И чего ты меня только напрасно тут тогда пытаешь, раз и сам все знаешь? Пусти, а? На волю хочу.
– Смотри-ка, чего-то не похоже, чтобы этот мужичок больно сильно кошек обожал, – заметила Бабуся, тоже заглядывая в рисунок. – Наша Фаина Борисовна вон как всех своих мокрохвосток обжимает, да тютюшкает. А этот такую нежную, да породистую животину, как ты говоришь, шваркнул, как будто в мешке у него картошка насыпана. Нет, кошколюбец так бы не сделал, здесь какая-то другая собака зарыта. То бишь, кошка эта самая…
Послышалось, как в коридоре кто-то открыл ключом входную дверь. Игорь подумал: наверное, Ирина возвращается… – Руки за голову! Всем оставаться на своих местах! -
вдруг раздался тонкий, знакомый голос. – Костиков, не двигаться! Иначе стрелять буду!
Игорь послушно положил руки за голову. Бабуся, ойкнув, тоже выронила из рук веник, и подняла
руки перед собой, как показывают сдающихся фрицев в фильмах про Великую Отечественную войну.
Потап все равно не мог поднять рук, потому что они у него были связаны за спиной.
Зато он поднял на дверь свои грустные глаза, и проговорил: – Ну вот, обещали, что не сдадите в ментовку, а сами уже позво-
нили. Потому что все люди – гады, – сделал он очередное
философское обобщение. – Кроме Васьки.
Но уже в следующую минуту Игорь опустил руки, потому что узнал в человеке, отдававшем команды, не кого-то еще, а своего бывшего однокурсника Олега Малышева, который теперь вовсю блистал на милицейском поприще.
Из-за спины Олега выглядывала Ирина, в глазах которой застыло сильное изумление – она тоже подняла руки, но исключительно для того, чтобы держаться за косяк, и не упасть от растерянности в обморок. Было ясно, что она совершенно, пожалуй, больше всех остальных не понимает, что здесь происходит.
За многие годы, начиная со школьной скамьи, у Игоря с Олегом Малышевым сложилась очень странная, своеобразная дружба: они были друзья-соперники, и являли собой две противоположности, которые друг друга вслух отрицают, но при этом молча постоянно ищут сближения.
Теперь же эти два молодых человека были разными совершенно во всем.
Начать с того, что Олег был коренастым пареньком маленького роста, с некрасивым, но подвижным и очень волевым лицом, так что рядом с ним Игорь порой казался просто каким-то барином из девятнадцатого века с задумчивым взглядом.
Олег сам называл себя человеком, которому все в жизни давалось благодаря настойчивости, энергии и характеру – он привык лично вырывать у судьбы ее скудные дары, не дожидаясь, когда та про него вдруг вспомнит.
По натуре он был несомненным и абсолютным трудягой, и его всегда страшно злило, когда кому-то везло просто так, «на дурака» – например, случайно выпадало продвижение по службе, выигрывался лотерейный билет, или кому-то вдруг само падало в руки неожиданное наследство.
Лично он привык везде и всего добиваться сам, но была одна сфера жизни, где его теория давала сбой.
Если еще в школьные, а тем более в студенческие годы Игорь Костиков буквально не знал отбоя от девушек, то Олег в этом смысле особой удачливостью не отличался, хотя в душе своему другу тайно завидовал. Наоборот, чем активнее Олег начинал добиваться расположения той или иной особы, тем сильнее девушки почему-то начинали от него разбегаться.
Наконец, поняв, что разомкнуть этот порочный круг он не в силах, Олег во всеуслышанье целью свой жизни объявил, как он выражался, «не глупых баб», а достижение карьеры, и в свои молодые годы был уже старшим следователем УВД по особо опасным преступлениям.
Не так давно Игорь даже слышал от третьего их общего друга – Гоши, который после школы пошел по медицинской части, что Малышев начал выходить даже на дела международного уровня, о которых иногда, по пьяной лавочке, вскользь бахвалится – но все больше загадками, и туманными намеками.
Впрочем, было в целенаправленной, трудовой жизни Олега одно лирическое отступление – еще в студенческую бытность его угораздило по уши влюбиться в Ирину – законную девушку Игоря, что с точки зрения здравого смысла и целесообразности было абсолютной глупостью и дерзостью.
Он даже предлагал ей замужество, и хотя Ирина еще тогда все равно предпочла Игоря, который ровным счетом ничего не предлагал, в сердце Малышева с тех времен осталась какая-то непонятная, сладкая заноза, которая время от времени давала о себе знать.
Со времени этой романтической истории прошло уже несколько лет, но она все равно не исчезла из памяти Малышева совершенно бесследно, а стала еще одним серьезным моментом негласной конкуренции двух давних друзей, которые теперь встречались все реже и реже, уже вполне могли не видеться по полгода, и узнавали друг о друге все больше через Гошу. Но все равно при этом помнили, что друзья детства – это святое дело, как бы там дальше не крутила каждого жизнь.
И вот теперь этот человек – Олег Малышев по кличке «Малой» – стоял перед Игорем, которого с шестого класса в шутку называл «Пижоном», глядел исподлобья, и направлял в лицо друга детства пистолет.
– Малой, ты чего? Рехнулся, что ли? – улыбнулся Игорь. – Ну и шуточки у тебя стали. Честно говоря, я от твоих приколов как-то отвык.
– Никаких шуточек, – сказал Олег спокойно, без тени улыбки, и, подойдя к Игорю своей характерной, пружинистой походкой, вдруг быстро защелкнул на руках друга новенькие, блестящие наручники.
Игорь ошалело уставился на свою обновку. – Все, теперь можешь опустить руки. – скомандовал тем
временем Малышев. – Я надеюсь, ты не станешь катапультироваться из окна, а то мне придется стрелять. Впрочем, я вижу, тут кто-то уже пробовал это сделать. Кстати, что тут происходит?
Но Игорь от удивления потерял дар речи, и все еще не мог сказать ни слова. Он только молча разглядывал на кистях своих рук наручники, о которых сам совсем недавно вспоминал – и вот, на тебе, железные браслеты почему-то оказались на его собственных руках. Сумасшествие какое-то! Полный бред!
– А ничего у нас тута плохого не происходит, – ответила за Игоря Бабуся, которая быстрее всех оправилась от испуга, и теперь занималась тем, что шустро распутывала веревку на руках Потапа. – Кино снимаем, вот что у нас тут происходит. Баловаемся.
– Кино? Какое еще кино? – нахмурился Олег. – А такое: «Сам себе режиссер». Обезвреживаем неправ-
дошного вора. Правда ведь, Горяшка? Но Игорь продолжал упорно хранить молчание. – Да? А окна зачем бьете? – И ты нам тут не указывай, давай – мы в своем доме и
за квартиру регулярно уплачиваем. Поэтому, что хотим – то и
бьем. Хотим – вазу шандарахаем, хотим – стекло, это наше
семейное дело, как нажитым добром распоряжаться. – несколько повысила голос Бабуся. – Тута я сегодня режиссер. Вон, артистов всех моих перепугал своим пулеметом. Иди, Потап, домой, а то этот бешеный и пальнуть ненароком может…
– Да… А где же у вас кинокамера? – озадаченно оглянулся вокруг Малышев, дольше остальных задерживаясь взглядом на застывшей в проеме Ирине.
Со времени последней встречи она немного изменилась, но, пожалуй, стала внешне даже еще интереснее, женственнее, что ли. Или просто волосы отрастила длинные?
