Нужно отдать Тамаре — и Крысу! — должное. Пришедшим было на что посмотреть. По всегда тщательно убранной Верой Антоновной кухне будто смерч прошелся.
Распахнутые настежь дверцы буфета; лежащая на столе голубая эмалированная кастрюля; рядом — крышка от нее и истекающая апельсиновым соком коробка; а на полу: мясорубка, разбитый вазон, горы земли, опрокинутые стулья и прилично помятый Крысом розовый куст.
Завершали устрашающее зрелище — павшая на четвереньки Тамара, сжимающая в кулаке надкушенный пирожок, и грязно-белый упитанный бультерьер с точно таким же пирожком в пасти. Пока целым.
Оба преступника явственно дрожали. Под четвероногим на глазах потрясенных зрителей росла лужица. Тамарино лицо пылало, а правая щека оттопыривалась — проглотить откушенное не позволяли болезненные спазмы.
И на все это безобразие приходилось любоваться в скупом свете пасмурного питерского утра!
* * *
Тамаре до самой смерти не избавиться от позора. Немая сцена в кухонных дверях навечно выжжена в ее памяти. И будет сниться в кошмарах.
Эдакий калейдоскоп из ошеломленных лиц. Взгляд Тамары затравленно метался по ним.
Как Тамара не провалилась сквозь землю?!
Своеобразные стоп-кадры. Забыть бы.
Изумленное и испуганное лицо Софьи Ильиничны. Она почему-то в смешном чепчике, Тамара раньше такие лишь в фильмах видела. Рубашка белая, льняная, до самого пола. А из-под нее носы вишневых бархатных шлепанец.
Озадаченные физиономии Натальи и Петра.
Наталья — в строгой, почти мужской пижаме темно-голубого цвета. Жидкие волосы заплетены в две тонкие косички, что Наталью удивительно молодило. Она смотрелась едва ли не ровесницей Элечки.
Петя — в смешных широченных трусах. Желтых, в мелкий черный горошек. Никак Тамара не ожидала увидеть на нем ничего подобного.
И ноги у него кривые. Кривые и волосатые.
Элечка ошеломленно рассматривала кухню, и губы ее беззвучно шевелились. Глаза растерянные, непонимающие. На ней шелковая полупрозрачная ночная рубашка в кружевах и оборочках. На голове бигуди. Яркие. Оранжевые.
«Разве в наше время спят на бигудях? — отстраненно подумала Тамара.— Такие красивые кудряшки и не ее, бедолага…»
Разбуженная внезапным шумом в «святая святых» Вера Антоновна стояла впереди всех. Она судорожно стиснула руки. Глаза круглые и пустые, как у больной совы. Белесые брови двумя дугами. И рот открыт.
Тамара с ужасом уставилась на неприятно голые десна, розовые, совсем младенческие.
Оказывается, у Веры Антоновны вставная челюсть. Где-то в стакане.
А вот Электрон, как неприязненно отметила Тамара, смешным не выглядел. Ничуть. Хотя тоже прямиком из постели.
Или нет? Не спит же он в джинсовых шортах? Может, успел натянуть?
Вычленив из плотной кучки зрителей Электрона, Тамара как завороженная уставилась на него, не в силах отвести взгляда.
Тамара его ненавидела! Он… он…
Зачем он здесь?!
Прозрачные зеленые глаза откровенно смеялись. Полные губы вздрагивали. Тамара почувствовала себя полной дурочкой.
Вернее — дурой.
Зато наконец пришла в себя. С трудом поднялась на подламывающиеся в коленях ноги и невнятно прошамкала:
—Доброе утро.
Крыс жалко пискнул, дал задний ход и прижался к хозяйке. Рваные уши распластаны по плоскому черепу, голый хвост стелется по животу… Пирожок по-прежнему предательски торчит из пасти.
—Доброе? — изумленно протянула Элечка.
Наталья строго поджала губы и вновь стала похожа на завуча из Тамариной школы. Даже косички не мешали. И мужская пижама.
Петя подтянул спадающие трусы и усиленно закивал. Видимо, соглашался, что утро действительно доброе.
Софья Ильинична пожала плечами.
Электрон странно хрюкнул и прикрыл глаза ладонью.
Вера Антоновна заметила пустую кастрюлю.
Почему-то Тамара мгновенно поняла это. И Крыс понял. Он прижался к ногам хозяйки еще плотнее, а пирожок выплюнул. От греха подальше.
Вера Антоновна сделала пару мелких шажков вперед, указала дрожащим пальцем на опрокинутую голубую кастрюлю и пролепетала:
—Что такое?
—Где? — с любопытством спросила Элечка.
—Там, — слабо выдохнула домработница. — На столе. Мне кажется…
Она замолчала, буквально пожирая взглядом пустую кастрюлю.
Тамара поежилась и спрятала за спину надкусанную улику. Попыталась проглотить то, что во рту, но подавилась и мучительно закашляла.
Крыс вытянул лапу и элегантно отфутболил свой пирожок подальше. Вздохнул с облегчением и невинно замерцал глазками.
Элечка встала на цыпочки, пытаясь рассмотреть на столе что-то необычное. Петя всей пятерней скреб затылок. Наталья громко объявила:
—На столе ничего кроме крышки. Коробки с апельсиновым соком. И пустой кастрюли.
Ноги домработницы подкосились, она ухватилась за косяк и простонала:
—Ты сказала — пустой?!
—Именно так я и сказала, — подтвердила Наталья и задрала острый подбородок.
—При чем тут кастрюля? — удивленно пробормотал Петя.
—Веруся, тебе плохо? — озабоченно поинтересовалась Софья Ильинична.
—Кастрюля как кастрюля, — вынесла свой вердикт ничего не понимающая Элечка.
—Пустой?! — никого не слыша, еще громче вопросила Вера Антоновна.
Домработница оттолкнула пытавшегося поддержать ее под локоток Ягудина, и сомнамбулой, путаясь в широкой ночной рубашке, двинулась к столу. Нащупала злополучную голубую кастрюлю, аккуратно поставила ее и заглянула внутрь.
Причем заглянула с таким видом, будто надеялась что-то обнаружить. Само собой, ничего не нашла.
Не поверив собственным глазам, Вера Антоновна запустила в кастрюлю обе руки и долго шарила внутри. Потом сунула туда же голову и проверила злополучную емкость еще раз. Результат не изменился.
Вера Антоновна зачем-то перевернула кастрюлю, но вытрясти из нее все равно ничего не смогла. Обернулась к оцепеневшим зрителям и выдохнула:
—Где пирожки?
Все дружно уставились на Тамару.
Она громко икнула и еще раз пожелала землетрясение. Лично для себя. Локальное. Или потоп. Или хотя бы обморок. Попродолжительнее.
Все что угодно, только бы не видеть эти любопытные лица!
Крыса срочно заинтересовало что-то на потолке.
—Где пирожки?! — простонала домработница, потрясая пустой кастрюлей.
В кухне повисла нехорошая тишина. Пять пар глаз вопросительно смотрели на Тамару. Все явно ждали ответа. Именно от нее.
Ну, Динка!!!
Только в эти секунды до Тамары дошло: сегодняшний день не удался. С самого утра. Как и вчерашний. Такова уж ее планида — страдать за других.
Она виновато улыбнулась, смачно откусила от помятого пирожка и с полным ртом прошамкала:
—Скушала.
Общество молчало. Крыс покосился на брошенное посреди кухни сокровище и затосковал. Хозяйка демонстративно жевала, пирог одуряюще пах, бультерьер страдал, но с места не двигался.
Наконец Вера Антоновна закрыла рот, гулко сглотнула и взвыла:
—Шестьдесят пирожков?!
Тамара жарко покраснела: это как, ей намекают, что она — обжора? И потом — клевета!
Тамара взмахнула своим обглодышем и возмущенно заявила:
—Вчера вечером там было всего сорок восемь.
—Пятьдесят два! — истерично взвизгнула Вера Антоновна.
В дверях переглянулись. Электрон, старательно отворачиваясь, глухо перхал. Софья Ильинична испуганно пробормотала:
—Детка, ты хорошо себя чувствуешь?
«Детка» чувствовала себя безобразно. Но не сообщать же хозяйке, что бессовестная Динка подкармливает под ее окнами питерских бомжей?
Тамара обаятельно улыбнулась встревоженной Софье Ильиничне и немного виновато пояснила:
—Понимаете, кушать очень хотелось… Аппетит у меня… — всю жизнь маюсь. А сегодня проснулась рано, на улице дождь, заняться нечем, а тут пирожки… Ну я и…
—Действительно прекрасный аппетит, завидую, — ошеломленно буркнул Петя.
—Пятьдесят два, — потрясенно прошептала Элечка, с завистью рассматривая плоский Тамарин живот.
Наталья смотрела строго и осуждающе. Бессовестный Электрон по-прежнему давился от смеха. Софья Ильинична морщила лоб, пытаясь понять, что же тут происходит.
Вера Антоновна швырнула пустую кастрюлю на стол, обвела порушенную кухню сумасшедшим взглядом и закричала:
—А почему здесь все опрокинуто?!
Тамара негодующе посмотрела на багрового от смеха Электрона, ткнула пальцем сначала в изумленного Крыса, потом в валяющийся на полу пирожок и звонко сказала:
—Это он виноват! Утащил последний, вот я за ним и погналась!
—А мясорубка?!
—Метнула, но не попала!
—…
—Говорю же — пирожок отбить пыталась!
Крыс упал, где стоял, и закатил глазки. Он был потрясен.
Тамара льстиво улыбнулась застывшей посреди кухни Вере Антоновне:
