Первый бутылек исчерпался, Чпок достал второй и снова наполнил до краев гостеву чашу. Мужик снова пригубил кумышки.
— А дохтур мне сказали, что в Казань надобно, — продолжал гость. — Там, мол, череп сколют и воду выпустят…
Мужик уронил голову на стол и захрапел. Чпок торопливо натянул зипун, оглянулся в дверях на гостя и понесся на двор.
Через пару минут он уже стучался в дом своего односельчанина Моисея Дмитриева.
— Кто там, мать его? — раздался из-за двери сонный голос.
— Отворяй, Мойсей, скорее, дело есть! — негромко верещал Чпок.
Наконец, дверь открылась. Степенный Моисей зорко скосился в лицо Чпока.
— Кой черт тебе надо? — недовольно рявкнул Моисей.
— Двуногий прибыл, — шептал запыхавшийся Чпок, — двуногий, про которого дед Акмар балябал, главное, не упустить.
— Так, — покумекал Моисей, — ты давай, дуй к деду Акмару, а я покамест на всякий случай в порядок куалу приведу.
Седой как лунь дед Акмар кемарил на печи. Он давно уже обезножил, был совсем не ходок и с печи слезал по крайней надобности. Известие он принял спокойно.
— Чему быть, того не миновать, — медленно изрек он.
Это именно он, местный ворожец дед Акмар, видел три месяца тому назад вещий сон, в котором вся их деревня пала от страшного мора. А проснувшись, чтобы мор отвратить, повелел он принести первую жертву злому богу Керемету — ласку, горностая и крота. Теперь, похоже, пришел черед второй, главной.
— Волосья у него какой масти будут? — лениво процедил дед Акмар.
— Вроде светлые, — отвечал Чпок.
— Это хорошо, — сказал дед.
Черного, по их повериям, молить не полагалось.
— Кык пыдес ванданы кулес. Будем молить двуного, — постановил Акмар.
— А как молить-то, что делать надобно? — выведывал Чпок.
Дед Акмар призадумался. Обычно такого рода дела вершились в священной роще, кереметище. Но то было в старые времена. А сейчас кругом одни сыскари, нюхачи да слухачи. Молить-то, поди, шумно будут, не ровен час, заметит кто, кому не надобно. Так что у Моисея оно сподручней будет. Но придут ли к Моисею будлуки, у которых своя куала имеется?
— Ладно, Мойсей дело говорит, как он предлагал, так и делайте. Молить будете у него в куале, а не в кереметище. А будлукам скажи, пусть не бодаются, тоже приходят. Беда общая, всех касается, — порешил дед.
Через час Чпок был у своего дома. Пьяный нищий сидел на бревне у калитки и качался.
— Эй, эй, ты чего это, — сказал ему Чпок, — лучше выпей ишшо!
Сбегал в дом и поднес ему чарку:
— Натко!
Нищий хлебнул и снова закачался.
— Ладно, брат, вставай, спать пора, — сказал ему Чпок и помог подняться.
Положил его руку себе на плечо, обхватил за пояс и поволок. Но не в свой дом, а в сторону мойсеева.
У входа в куалу уже толпились вотяки — учурки и будлуки. Чпок увидал среди них Красного и Кузьму Самсонова, мясника.
— Э…, — заупирался было гость, глядя на Чпока мутными глазами.
– Ничо, ничо, спать идем, — замурлыкал Чпок и затолкал его внутрь.
На земляном полу куалы были разложены дрова. Возле них возился Моисей. Чпок стал стягивать с нищего азям, затем рубаху. Гость и сам пособлял, Чпок держал его за рукава, а Конон ворошил руками. Наконец, он остался по пояс голый. Моисей побрызгал на него водичкой из тазика.
— Помыться тебе надобно, — пояснил нищему Чпок.
В куалу ввалился Кузьма. Моисей с Кузьмой подошли к гостю поближе и враз перевернули его вверх тормашками. Кузьма обхватил его за ноги, а Чпок и Моисей держали за плечи. Кузьма попытался привязать его за пятки к балке под крышей. Но мужик был рослый, не умещался. Тогда Кузьма перетянул его за голени, просунув веревку под коленки.
— Ладно висит, в самый раз будет, — проговорил Кузьма, отирая пот со лба. Длинные патлы нищего свисали до полу, он трепыхался и бормотал что-то невнятное.
— Ну что, начинаем? — спросил Моисей.
Чпок и Кузьма кивнули.
Моисей вышел за дверь, и вместо него в куалу вошел его родич Дмитрий Степанов, быдзим-восясь, главный жряк его куалы.
— Мар ужаськод, что делаешь? — раздался из-за двери голос Моисея.
— Луд-Кылчинлы дун виро сетско, Луд-Кылчину чистую жертву приношу, — ответил Степанов.
Моисей зашел в куалу. Степанов достал из-за пазухи нож и ударил им гостя в бок.
— Э…, — жалобно завыл нищий.
Моисей подставил склянку и набрал в нее несколько капель крови.
— Кинлы виро, кому жертва? — раздался из-за двери незнакомый бабий голос.
— Виро Луд-перилы, Тол-перилы, жертва Луд-пери, Тол-пери, — отвечал Степанов.
В куалу вошли остальные, учурки и будлуки. Теперь все вместе уже тыкали мужика ножиками в живот, и он выл беспрерывно то громкой коровой, то тихим щенком.
Три раза спрашивала женщина:
— Кинлы виро?
И трижды отвечал ей восясь.
А после третьего раза Кузьма опустился на колени, схватил гостя за патлы и ловким ударом топора отсек ему бошку. Захлестала кровь, все бросились подставлять склянки, тазики, медные корытца. Гостя сняли и положили на узкий дубовый стол.
Кузьма перевернул его на живот, взмахнул топором и начал рубиться. Он разрубил ключицу и ребра, дальше пошли крепкие мышцы спины.
— Уф, готово, — выдохнул Кузьма и отложил топор в сторону.
Раздвинул края раны и выдрал сердце и легкие. Передал их восясю.
Моисей развел костер. Степанов плюхнул на сковороду внутренности гостя и принялся жарить, то и дело переворачивая. Все стояли вокруг и зачумленно зыркали в язычки костра. Сердце и легкие зажарились быстро. Степанов порезал их на мелкие кусочки и передал каждому. Ели молча, медленно прожевывая мясо.
Когда трапеза закончилась, учурки и будлуки забрали с собой свои склянки с кровью и вышли из куалы. Остались только Моисей и Чпок с Кузьмой. Моисей сказал Чпоку:
— Утром я поеду с бабой своей на мельницу, отвезу двуногого подальше, там рядом тропинка идет через болотца, стащу с телеги, в лес отволоку по тропинке, там и выброшу. А вы с Кузьмой прихватите бошку и бросьте в чульинский родник, дед Акмар говаривал, так надобно дело довершить, чтобы мора не было. Уговор?
Чпок согласно кивнул.
Наутро они вышли с Кузьмой на болота. Чпок нес в своем пестере бошку гостя, а Кузьма ничего не нес, так шел себе, за компанию. Вязкая тропинка была тут и там устлана бревнами и ветками, но нога то и дело проваливалась в мутную жижу. Вокруг стояли чахлые серые деревца. Моросил дождик. Наконец дошли до родника. Чпок извлек из пестеря бошку, завернутую в тряпку и стал осторожно разматывать. Когда размотал, бошка вдруг открыла глаза, посмотрела на Чпока и мерно сказала:
— Ты следующий.
Чпок с испугу выронил бошку в болото. Но падая, она еще успела произнести:
— Твой черед пришел. Молить тебя будут.
Тихо булькнула топь. Чпок покосился на Кузьму. Тот плотоядно облизнулся.
И Чпок проснулся. Ощущение было гадостное. «Екарный бабай, — подумал Чпок, — не к добру. По ходу, меня скоро завалят». Потом вспомнил, бабушка говорила ему в детстве, что если во сне что-то случается, то в жизни выходит ровно наоборот. «Значит, это я кого-нибудь завалю. Или просто завалят кого-то другого». Чпок успокоился. Стал рядить-гадать, кого могут завалить, но ничего путного в бошку не лезло. В конце концов решил, что сон просто навеян на него впечатлением от гибели Мойши и Крокодила. «Старею, видать, впечатлителен стал», — хохотнул Чпок, но снова вспомнил сон и затих.
В тот же день за нардами рассказал свой сон Шейху. Шейх ничего не отвечал. Только усмехался по своему обыкновению. Потом сказал:
— На этот счет у нас в народе существует такая древняя байка:
Один жряк, облаченный в церемониальные одежды, вошел в хлев и спросил жертвенного барана:
— Отчего ты боишься смерти? Я буду откармливать тебя три месяца, семь дней блюсти ритуальные запреты, три дня поститься, а уж потом, подстелив белый ковер, положу тебя на резную скамью.
На это один мужик, заботившийся о баране, сказал:
— Уж лучше кормиться овсом, отрубями и мякиной, да оставаться в хлеву!
А другой мужик, заботившийся о самом себе, сказал:
— Хорошо быть вельможей, который ездит на колеснице с высоким передком и носит большую шапку, а умрет — так его похоронят в толстом гробу, водруженном на погребальную колесницу.
Заботившийся о себе предпочел то, от чего отказался заботившийся о баране. Чем же он отличается от барана?
Чпок только пожал плечами. Байка Шейха не имела никакого отношения к его сну.
А в результате завалили почему-то Нумизмата. Уж кого-кого, но Чпок меньше всего ожидал, что могут завалить очкастого Нумизмата. Какой-то он сторонний был, казалось, не его это дорожка, того и гляди, соскочит с нее и займется своими учеными делишками. Боксер, который знал его с детства, рассказывал, что, бывало, на каком-нибудь дне рождения пожрут пацанчики торт с шоколадными фигурками и пойдут себе во двор в футболян перекинуться. А Нумизмат нет, не такой, один в квартире среди обоев и ковров сидеть останется, снимет с книжной полки энциклопедию умную и давай читать, за ноги не оттащишь, пока не придут родаки именинника и не разгонят гостей по домам, не прикроют свою лавочку. И вот теперь закончился он, зарезали его в Столице.
