В щель под дверью пролезла бы не только бумажка, но даже книга — пусть не «Война и мир», но «Отцы и дети» точно. Но кому надо запихивать к нам в дом каракули на оберточной бумаге?
— Кто мог это писать? — словно прочла мои мысли Света.
— Амебы! — догадалась я.
— Какие еще амебы? Почему?
— Потому что размножаются делением, — объяснила я. — Вот и предупреждают: будем, мол, делиться. А малограмотные, потому что одноклеточные. Мозгов нет. Амебы, кто же еще?
— Инфузория туфелька, — проинформировала Настя. — И эвглена зеленая.
— Какая туфелька, почему зеленая? — схватилась за голову Света. — Ой, девчонки, я совсем от вас отвыкла. Что туфелька?
— Размножается делением. У нас в школе была очень строгая биологичка. До сих пор все помню.
Света оживилась.
— Кстати, о туфлях. Вы не видели, тут не продаются тапки на пробке? Их все сейчас носят.
И мы перешли к другим проблемам, выбросив дурацкую записку из головы. Но не выбросив ее из домика. Я почему-то ее сохранила.
Приход соседей застал нас врасплох. Я и забыла про этот чертов преферанс! До преферанса ли сейчас? Мы ведь готовим праздничный ужин…
Не успела я глазом моргнуть, как молодые люди, в компенсацию за отсутствие преферанса, оказались приглашенными Светой к нашему столу. Володя тут же исчез, а через пять минут появился с двумя бутылками шампанского и шашлыками.
— Вообще-то я не пью, — робко запротестовала Настя.
— Так шампанское же! — удивился Рома. — Это не питье. Это уж мы для вас, девчушки.
Я обожаю шампанское, особенно «Абрау-Дюрсо», и потому мое человеческое достоинство не собиралось возражать. Вечер прошел очень мило. Правда, алкоголь несколько развязал нам языки, особенно Свете, которая вообще не склонна что-либо скрывать. Мы с Настей так и застыли, услышав, как она лукаво шепчет молчаливому Игорю:
— Ты ведь догадываешься, милый, что мы не те, за кого себя выдаем? Ты ведь такой умный! Мы совсем не простые. И приехали сюда не просто так.
Настя тут же под столом пихнула Свету ногой, а я не слишком удачно попыталась свести все к шутке.
— На самом деле мы приехали сюда, чтобы сбежать в Турцию. Вплавь. И к концу второй смены мы с Настей так натренируемся, что это уже не составит нам труда.
Осознав свой просчет, Света быстро сменила тему.
— Но и вы ведь не те, за кого вы себя выдаете. Мы знаем о вас больше, чем вы думаете!
Настя снова пихнула ее ногой, но по ошибке попала по тумбочке, доска, изображающая стол, зашаталась, персики покатились на пол, молодые люди поползли их собирать, и инцидент был забыт.
Я тоже проштрафилась. Когда Володя протянул мне кусок шоколадки, я от полноты души выдала ему с искренним чувством:
— Спасибо! Я люблю врагов, особенно таких. Без них как-то скучно.
И лишь выражение ужаса и оторопи на его лице несколько меня образумило, и я сочла своим долгом добавить:
— Это я не о тебе, а о шоколаде.
Часа в два ночи Настя скомандовала:
— Ну, все! Пора спать.
Вежливый Володя тут же встал, собрал грязную посуду и понес ее мыть. Устыдившись, я к нему присоединилась.
— Знаешь, — неожиданно сказал он, когда мы возвращались с мойки, — в жизни ведь всякое бывает. По легкомыслию, из любви к риску, от безденежья, в конце концов. Да и времена сейчас непростые. Но все ведь можно поправить, если не зашел слишком далеко. Главное — захотеть. Ты как?
— Наверное, — осторожно согласилась я. Хмель моментально вылетел у меня из головы. Слава богу, до дому пять шагов!
Вбежав в домик, я судорожно зашипела:
— Тсс! Тсс!
Мои подруги, и без того не производящие ни малейшего шума, удивленно уставились на меня. Я проверила, не подслушивает ли кто за дверью, и чуть слышным шепотом сообщила:
— Похоже, они и впрямь аферисты! Или бандиты. Он выпил и проговорился.
— Кто?
— Володя. Но он раскаивается. Я, говорит, пошел на это по легкомыслию. И ради денег. Но все можно поправить.
— На что пошел? — с ужасом простонала Настя.
— Не знаю. На аферы, наверное. Я побоялась спрашивать. Протрезвеет, пожалеет о своей откровенности и — бах! Поминай, как звали.
— Кого?
— В лучшем случае — его. А в худшем — меня. Просто не верится! С виду — парни как парни. Очень на студентов моих похожи. А знаете, — схватилась за голову я, — я ведь давно уже замечала! Как по телевизору какого преступника ни покажут — все мне кажется, что на студента моего похож. Верный признак!
— Я ведь сразу предупреждала, — мрачно повторяла Настя, — предупреждала ведь?
— Я надеюсь, они не убийцы, — постаралась убедить себя я. — Ну, торгуют нелегально какой-нибудь ерундой. А здесь у них база. Кто сейчас не торгует?
— В том-то и дело, — парировала Настя. — Сейчас ведь все можно! Это чем же таким сейчас нужно заниматься, чтобы быть аферистом, а не бизнесменом?
— Думаю, я скоро все узнаю, — неожиданно вмешалась молчавшая до того Света. — И все вам скажу.
В наших с Настей глазах засветились большие вопросительные знаки, а Света спокойно продолжила:
— Я сейчас с Игорем иду гулять. Вы меня не ждите. И дверь не запирайте, ладно?
— С бандитом? — опешила я. — Ты что?
— Он тебя прикончит, — уверенно информировала Настя. — Элементарная психология.
— Ерунда! Вы-то останетесь тут, а вы общались с ними больше меня. Им выгоднее прикончить вас.
Настя мгновенно изменилась в лице.
— Она права… они что-то подмешали в еду… а тебя выманили специально… мне уже не по себе… и в сон клонит…
— Это с непривычки, от выпивки, — махнула рукой я. — И вообще, я не в силах больше спорить. Я спать хочу. Но лучше б ты, Света, с ним не ходила.
Света улыбнулась и птичкой вылетела за порог, а мы, озабоченные сохранностью собственных драгоценных жизней, но в то же время связанные обещанием не запирать дверь, поставили у двери стул так, чтобы при попытке неприятелей войти он упал на столь вовремя добытый нашей подругой тазик. Нам как-то не пришло в голову, что стул вряд ли разберет, неприятели это или просто Света.
Проснулись мы от жуткого грохота. Первая мысль была, разумеется, о том, что неприятели привели с собой целое войско. Однако ситуация была не столь ужасна, хотя Света, конечно, нас заругала.
— Совсем с ума сошли! — раздраженно шипела она, поднимая стул. — Другого места в домике нет? Кто его сюда притащил?
— Ну, как? — зловеще прошептала Настя. — Ты узнала? Он аферист?
— Хуже! — в голосе Светы появились трагические ноты.
— Бандит?
— Хуже!
— Убийца… — пролепетала я.
— Хуже!
— Куда уж хуже?
— Хуже! Не могу утверждать наверняка, но по-моему, девчонки… по-моему, он просто импотент. Тьфу!
На следующий день, на пляже, я почему-то чувствовала себя неуютно. Казалось, будто меня сверлит чей-то взгляд. Стараясь не обращать на это внимания, я купалась и загорала, пока, выходя из воды, не наткнулась на… моего кошмара!
— Здравствуйте, Екатерина Игоревна! — радостно и громогласно приветствовал меня он.
Я тоже поздоровалась и быстро отошла.
— Ну, вот, — набросилась на меня Настя, — теперь еще этот! Орет на весь пляж. Скоро всем будет ясно, что мы не студентки. Почему это я своих учеников здесь не встречаю, а ты второй раз?
Я пожала плечами. Ну, что тут скажешь? Такое уж мое везение.
Вечером нас снова навестили соседи. Мы с подругами специально договорились вести себя с ними по-прежнему, чтобы не вызвать у них подозрений. А что касается Володиных признаний… может, он спьяну все забыл? Или считает, что я забыла? Правда, игры в преферанс не получилось — слишком нас оказалось много. Поэтому мы перешли на «крокодила». Очень подходящая для юга игра: один загадывает слово и сообщает его на ухо другому, а другой пытается изобразить так, чтобы остальные поняли. Наилучшими актерскими способностями обладал Рома, и мы с упоением наблюдали за его действиями. Однако в двадцать два ноль ноль, не изменяя традиции, мы расстались. Света вызвалась сделать салат из помидоров (нам подобная мысль и в голову не приходила, помидоры мы ели целиком), а Настя и я отправились на мойку. Насте понадобилось подняться на гору, а я, помыв вечернюю порцию фруктов, ждала возвращения подруги. Мне вспомнился прошлый год, когда одна наша знакомая привезла с собой в Южный лагерь сборник частушек, и мы увлеклись переделыванием их на местный лад. Особым успехом пользовались мои переделки, в частности, следующая: в оригинале значилось:
«На горе стоит избушка, глиною измазана,
Там живет одна старушка, за ногу привязана».
Я же с ходу продекламировала такое:
«На горе стоит избушка, кое-чем измазана.
Не ходить в нее не в силах — очень к ней привязана».
С ходу у меня вообще сочинялось нечто странное. Например, как-то, едучи в переполненном автобусе, я с обидой сообщила маме: «Какай-то чужой мужчина сидит на моей руке», и тут же автоматически добавила: «Вот это и есть причина моей мировой тоске». Правда, должна отметить, что мужчина с руки моей сразу слез. Велика магическая сила истинного искусства!
