– Если у вас в помещении топят, то – да.
– Мы натопим, даже если для этого придется посулить истопнику, что я его озолочу.
Фрина в задумчивости направилась к автомобилю, где к ней присоединился Линдсей, вымытый и переодетый в старые фланелевые брюки и спортивный свитер.
– Я и не мечтал, что ты и впрямь придешь, – признался он. – Это большая честь для меня.
– Забирайся в машину, – пригласила Фрина. – Я тут совсем замерзла. Славные у вас ребята в команде. Они пригласили меня на спевку в пятницу. А ты придешь? У тебя есть голос?
– Да, – отвечал молодой человек, отбрасывая назад волосы. – Ничто не удержит меня от встречи с тобой, Фрина. Признаюсь, я неплохо пою.
– Так спой мне, – потребовала Фрина. – Поедешь ко мне домой? – добавила она со скрытым намеком, отчего у Линдсея чуть не отвалилась челюсть.
– Ладно, – пробормотал он, и Фрина завела машину.
Пока они взбирались по разбитой дороге, молодой человек чистым ровным тенором затянул:
Когда наш кутеж во всю силу пошел,
Он путь даже в птичью клетку нашел.
У моего кенара круги под глазами…
– Я никому ничего не даю в руки. Это бесполезно: тебе нужно, ты и бери!
Льюис Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»
– Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете, – вежливо обратился ничем не примечательный мужчина, предъявляя свой значок. Аластер как раз вышел с лодочной станции и оглядывался в поисках какого-нибудь средства передвижения, которое помогло бы ему добраться до Карлтона, когда на его плечо опустилась чья-то рука. – Я детектив-инспектор Робинсон. Расследую убийство госпожи Хендерсон. Насколько мне известно, вы знакомы с ее дочерью.
– Да, мы собираемся пожениться. Но я ничего не знаю об убийстве.
– Просто формальность, сэр. Где вы были в ночь на двадцать первое июня?[7] – спросил полицейский, вынимая блокнот. Может, присядем вот здесь, вы, похоже, устали.
– Я не устал, – огрызнулся молодой человек. – И не собираюсь вам ничего говорить. Я не обязан отчитываться перед вами.
– Верно, сэр, вы не обязаны, но, если вы этого не сделаете, мне придется самому наводить справки. Так что будет лучше, если вы мне сами расскажете, – просто объяснил инспектор. – Это была ночь убийства, и я должен опросить всех так или иначе причастных к этому событию людей и выяснить, что они делали. Просто чтобы исключить их участие, вы понимаете? Так вы были дома?
– Полагаю, что да, – проворчал Аластер.
Детектив-инспектор Робинсон тщательно записал его ответ.
– Понятно. А кто-нибудь был с вами?
– Нет. Моего приятеля не было дома. Всю ночь. И я не знаю, где он шатался. Спросите об этом у него.
– Не думаю, что это меня касается, поскольку он никак не замешан в этом деле.
– Разве? Знаете, что я вам скажу, эта дамочка-гарпия запустила в него свои коготки. Подхватила его, словно посылку, и они умчались на ее огромном красном автомобиле.
– Что ж, и это меня не касается. И вас тоже, верно?
Робинсон не стал поправлять молодого человека, хотя и знал, что гарпии бывают только женского рода. Он как-никак окончил частную школу.
– Это не мое дело. А что вы делали дома в одиночестве? Никто вас не навещал?
– Нет, я был один всю ночь, но не могу доказать это. Хотите верьте, хотите нет, – сердито добавил молодой человек. – Я не обязан вам отвечать! И если вы не намерены арестовать меня прямо сейчас, то позвольте откланяться, я отправляюсь домой.
– Я не стану арестовывать вас, – невозмутимо отвечал полицейский. – Пока.
– Тогда я пошел, – с вызовом сказал Аластер. Он сделал несколько шагов, остановился и обернулся, словно ждал, как отреагирует Робинсон, а потом зашагал прочь.
– Что ж, это может быть проявлением оскорбленной невинности, а может – и нет, – пробормотал детектив-инспектор. – Выясним. А мисс Фишер, выходит, увезла другого к себе домой, – усмехнулся он. – Жаль, что я не могу применить ее следственные методы. Уверен, они будут повеселее.
И он отправился в полицейский участок на Рассел-стрит.
По прибытии Робинсон обнаружил на столе пакет с фотографиями и записку от Дот.
«Дорогой господин Робинсон, – прочитал он. Дот все еще недолюбливала полицейских, но Робинсон ей нравился, так что она, обращаясь к нему, опускала официальное звание. – Мисс Фишер просила меня отправить это вам. И также велела передать, что девочка полтора метра ростом, весит тридцать девять килограммов, у нее карие глаза и каштановые волосы. Особых примет нет – ни отметин, ни шрамов, за исключением, – тут Дот сделала несколько помарок, не сразу справившись с трудным оборотом, – коричневой родинки на правом предплечье. Фотография сделана в старом платье, в котором девочка ехала в поезде. Мисс Фишер выразила надежду, что вы найдете того, кто потерял девочку. Искренне ваша, Дороти Уильямс (мисс)».
На фотографии была изображена тоненькая бледная девчушка с длинными волосами. Тот, кто знал ее, должен был без труда опознать ее по фотографии. Детектив-инспектор позвал своих подчиненных и велел размножить негатив, а потом разослать по участкам. А еще он распорядился установить тайное наблюдение за студентом-медиком.
– На всякий случай, – пояснил он.
Приехав домой, Фрина обнаружила, что Дот и Джейн отправились вместе с доктором Макмиллан в больницу королевы Виктории на медицинский осмотр, а мисс Хендерсон проводит день в постели за чтением нового романа. Госпожа Батлер поджидала молочника и булочника и поэтому не горевала больше о прокисшем молоке. Фрина попросила приготовить ей горячий шоколад и отвела смущенного молодого человека в свои личные апартаменты.
Эти комнаты были выдержаны в ее любимых оттенках зеленого: занавески и ковры – мшисто-зеленые, а постельное белье – цвета листвы. Как будто забрался на дерево, подумал молодой человек, опускаясь на кушетку, которая приняла его тело в свои роскошные объятия.
Линдсей Герберт видел немало фильмов, и обстановка напомнила ему Теду Бару[8] из картины «Когда мужчины желают». Но та возлежала на тигровой шкуре, а у мисс Фишер была только овечья.
Камин был зажжен, так что в комнате было тепло, Линдсей держался настороже – возбужден и натянут как струна. Уж не привезла ли она его сюда, только чтобы подразнить, вызвать в нем непереносимое желание, а потом отправить ни с чем? Он знавал подобных женщин. И надеялся, что Фрина не из их числа, но не был в этом уверен и с подозрением отпивал шоколад.
Юноша начал догадываться, что Фрина не шутит, когда та отпустила дворецкого, попросив не беспокоить ее, и закрыла дверь на задвижку. Теперь эти три комнаты были отрезаны от остального дома, хотя снизу и долетали звуки: голос госпожи Батлер, отчитывавшей рассыльного молочника за скисшее накануне молоко, шум пылесоса, которым господин Батлер чистил ковер в холле.
Линдсей опустил чашку и встал. Фрина поставила пластинку на граммофон. Она завела пружину и опустила иголку на вращавшийся диск; кошачий голосок Бесси Смит[9] жалобно запел: «Он дятел, а я просто стучу по дереву…»
Фрина упала в объятия Линдсея и прошептала:
– Давай потанцуем.
Под стенания певицы они начали медленный фокстрот. Линдсей вдыхал аромат волос мисс Фишер, ощущал гладкость ее обнаженных рук, а когда она подняла голову, он припал губами к ее шее и прижал к себе.
– О, Фрина, – выдохнул он и услышал в ответ ее спокойный, холодный беспечный голос:
– Хочешь меня?
– Ты ведь знаешь, что да.
– И я тоже хочу тебя, – призналась она в ответ, дотрагиваясь до пуговиц на его рубашке.
Песня закончилась, и граммофон остановился. Фрина стянула с молодого человека рубашку и стала ласкать его плечи и спину – гладкие, гибкие, мускулистые, безупречные, молодые. У него были не твердые глыбы мышц, как у футболистов, а длинные сухожилия, как у бегуна. Линдсей, стараясь сдержать дрожь в руках, расстегнул крючок на спине красивого длинного шерстяного платья мисс Фишер, а затем неумело двинулся вниз, пока платье не упало и она не осталась в бюстгальтере, нижней юбке и чулках с подвязками. Фрина присела на кушетку и протянула юноше ногу, чтобы тот снял с нее чулки. Линдсею бросились в глаза яркие разноцветные подвязки. Он осторожно скручивал тончайший шелк, стараясь не оставить затяжек, и восторгался мягкостью кожи Фрины, отмечая, что она тоже дрожит от его прикосновений.
Нижнюю юбку пришлось снять через голову, а бюстгальтер, как оказалось, застегивался на спине.
Фрина взяла любовника за руку, подвела к своей большой кровати и легла. В комнате было тепло. Ее тело, казалось, светилось на фоне темно-зеленых простыней, и Линдсей на миг испугался, что потеряет сознание. Теперь от нее исходил мускусный аромат, женственный и требовательный, он боялся сделать ей больно.
Фрина слегка изогнулась и оказалась под ним; Линдсей не понял, как она это проделала. Он почувствовал тонкие кости, покрытые нежнейшей кожей, ее бедра и грудь, провел руками вдоль тела, в то время как она подставила грудь его рту. Когда его губы сомкнулись, Фрина издала слабый крик, Линдсей вошел в нее и ощутил сильную влажную, разгоряченную кровью плоть и мускулы, сжимающие и всасывающие. Юноша понял, что она не шутит.
