– Что? – спрашивает Наденька, наклонившись еще ниже. – Я сейчас врача, я сейчас быстро, не умирайте! – Она оглядывается и с отчаянием смотрит на нависающие с боков тяжелым бархатом платья, уже решившись сдернуть одно из них и накрыть замерзающего брюнета, и за эту секунду ее раздумий становится тихо. Так тихо, что Наденька леденеет в сумрачной пыльной тишине.
– Эй… – она трогает безжизненную руку и смотрит в вытаращенные глаза, пока не понимает, что глаза эти – мертвые.
…дунь перед собой осторожно, прогони нежным зонтиком одуванчика его душу вверх, а то она заблудилась в этом анахронизме условной вечности.
Наденька с шумом выпускает из себя забытый вздох.
…молодец.
Наденька опять оглядывается, ей кажется, что кто-то шепотом – в самое ухо – назвал ее любимый театр «анахронизмом условной вечности». Она встает и сдвигает над брюнетом костюмы. Идет к столу и некоторое время думает, кого же позвать, чтобы унесли тело и вызвали милицию? Телефон в костюмерной есть, но местный. По нему можно позвонить на вахту и попросить вызвать милицию… Или сначала предупредить помрежа? Как только Наденька представила бледное возмущенное лицо Михал Петровича… Хороша она будет, когда начнет объяснять, как нашла это тело и что делала в костюмерной! А осел или лошадь уже точно успели нагадить на сцене, и она по правилам должна сидеть за кулисой и готовиться к марш-броску на сцену с веником и совком! Помреж отпадает. Тогда – кто? Наденька представила себе лица допрашивающих ее мужчин и щелкающий звук резиновой перчатки, когда ее натягивают на руку для более тщательного досмотра… Ни. За. Что.
Она решила перетащить брюнета в тот самый угол, где вчера подготавливала приму для успешного выступления. Просто чтобы никто не споткнулся о его торчащие ноги в носках. Потом она решила завернуть тело в полотно и, с трудом затащив мертвого мужчину на развернутую старую декорацию, закатала валиком. Изо рта мужчины все вытекала и вытекала кровь небольшими порциями на потрескавшиеся краски старого полотна с кое-где еще видными листьями условного дерева. В это время Наденька совершенно ни о чем не думала, разве что о некоторых удобствах или неудобствах. Так, тело она закатала в декорацию, чтобы кровь больше ничего не испачкала и чтобы закрыть беззащитное свечение бледной кожи и густой поросли волос на груди. Она села на пол рядом с закатанным телом, отдышалась. Пошла к стойкам и нашарила на полу под костюмами липкую зажигалку. Спокойно вымыла ее в служебном туалете. На пятна крови на полу вылила пузырек нашатырного спирта, а когда пузырьки с шипением угасли, промокнула лужицу туалетной бумагой и спустила ее в унитаз. Пошла в пошивочный цех. Села за стол. Две зажигалки на зеленом сукне светились золотом и раздражали своим повторением друг друга. Наденька осмотрела пошивочный инструмент. Взяла самую большую иглу и вскрыла первую свою находку. Разглядывая внутренности зажигалки с исследовательским интересом, она сопоставляла взаимосвязь этих завораживающих переходов и устройств подачи топлива. Маленький черный цилиндр ни с чем не взаимосвязывался, поэтому Наденька поддела его иголкой, и он вывалился на сукно. Цилиндр этот был тяжелый, из темного металла, и его Надежда решила расковырять в спокойной обстановке. Она вскрыла вторую зажигалку и усмехнулась, обнаружив еще один такой же цилиндр. Вот они уже лежат рядом, чуть в стороне от вскрытых зажигалок, похожих в разобранном виде на препарированных больших жуков. Надо спешить, Надежда закрывает зажигалки, дождавшись уверенных щелчков. И тут же она понимает, куда можно их спрятать. Вдевая в иголку толстую золотую нитку, Надежда некоторое время смотрит на цилиндры, прикидывая, куда деть их, и, пока накладывает быстрые стежки, придумывает.
Она бежит за кулису, хватает веник и совок, когда две половинки занавеса уже соприкасаются под шум хлопающего зала, и, не поднимая головы, бежит на сцену. Первый раз она загребает веником на совок экскременты, совершенно не обращая внимания ни на их вид, ни на запах, более того, потом Надежда подумала, что так и не обратила внимания, кто же их выложил! А это крайне важно для проводимого ею наблюдения определенной очередности в испражнениях лошади и осла.
За кулисами ее встречают трое в штатском и озабоченный до синевы под глазами и дрожащих рук помреж. Наденьку ведут к нему в кабинет. Ничего не спрашивая, она идет с совком. Она очень устала, поэтому странно тиха и грустна. Она готова ко всему, но ей не предлагают раздеться догола. Просто проводят руками по телу и, чуть хлопнув по коленкам, чтобы она расставила ноги, – по джинсам между ног.
– Более тщательного досмотра не будет? – слабым голосом интересуется Наденька и просит разрешения сесть. Она садится на пол, хотя один из мужчин встал и лихо раскрутил в руках стул, предлагая его.
– Да мы просто на всякий случай, это, так сказать, отголоски прошлого раза. Несколько вопросов разрешите, Надежда… как вас по отчеству?
– Я вас умоляю, – Надежда закатывает глаза.
– Хорошо. Просто Надежда. Позвольте поинтересоваться, где вы были перед началом второго акта?
– Я… – Наденька косится на помрежа, но он уходить не собирается. – Я смотрела в зал из осветительской будки.
– Смотрели в зал. И что вы там высмотрели?
– Ничего. Смотрела на публику. На наряды женщин, еще на это… На оркестровую яму. Я люблю смотреть на оркестровую яму сверху.
– Понятно. На наряды женщин – в бинокль?
– А как вы смотрите на сцену из зала?
– Ладно. А во время второго акта где вы были?
– Зашла в костюмерную. – Надежда старается не смотреть на помрежа, но его злость и раздражение чувствует на расстоянии. – Я работаю вообще-то в костюмерной, а сцену убираю ради дополнительного заработка.
Мужчины встали.
– А что, проверять содержимое совка сегодня не будете? – поинтересовалась Надежда.
Очень худой мужчина, с аскетическим лицом и веселыми глазами, посмотрел на Наденьку и подмигнул.
– А как же! – Он сдернул со стены афишу и под удивленными взглядами своих коллег вытряхнул на нее содержимое совка.
«Сегодня сходила лошадь», – автоматически отметила про себя Надежда, вставая.
– Прошу! – Ее галантно пропустили в дверях вперед, а она замешкалась, повернувшись к помрежу:
– Михал Петрович, можно забрать совок или вы потом сами принесете за кулисы?
– Ну что, – сказал худой за дверью, не заботясь о том, что уходящая Наденька может их слышать. – Ты – еще раз по туалетам, а ты – выясни, забрал ли он свой плащ из гардероба.
– Плащ он оставил в фургоне.
– Ладно. Может, ему по пейджеру позвонили и он рванул домой?
– Не мог до окончания последнего антракта.
– Ну, ребята, я не знаю. Он же специалист, в конце концов, куда он денется?
– Без оружия, – уточнил старый.
– Ну и без оружия. На кой ему оружие, он что, на схватку шел? Он шел на передачу.
– Не нравится мне это, – сопротивлялся старший.
– И мне не нравится. Такое здание не обыщешь и за несколько суток. Я не буду останавливать спектакль, допрашивать толпу зрителей и обслуги, вызывать собаку и взвод спецназа для осмотра, пока не узнаю точно, что он пропал.
«Боже мой, еще и собака!»
Наденька неслась по галерее, стучала ногами по железным ступенькам. Собака, конечно, тут же унюхает, где тело. Странно, но вместо того, чтобы прокручивать варианты срочного захоронения мертвеца, ее мозг напряженно прокручивал вопрос, нагадит ли собака в театре.
Забившись под костюмы для «Жизели», Надежда скорчилась и затаилась для обдумывания. В пыльной полутьме она сначала не поняла, что именно стоит на полу, потом присмотрелась. Ботинки. Черные ботинки большого размера! Подползая поближе, Наденька краем глаза заметила странную груду одежды недалеко от ботинок, сначала подумала, что упал костюм со стойки, а когда подняла пиджак, белую рубашку и брюки, поняла, что это костюм брюнета и что не хватает красного галстука. Она огляделась и даже пошарила руками в особо темных закоулках под стойками. Задумавшись на минуту, сняла с плечиков платье с вышивкой и пышными рукавами и повесила рубашку и пиджак. Аккуратно расправила брюки и засунула их в перекладину плечиков. Расправив пышную юбку, натянула поверх мужского костюма платье. Ее вдруг осенила догадка, и Надежда уже роется в коробке с нитками, резинкой и тесьмой. «Где же это, ну где это?!» «Это» оказывается в коробке с клеями. Маленький пакетик с табаком. В костюмерной давно не пользовались нафталином, предпочитали некоторые платья посыпать от моли нюхательным табаком. Надежда щедро посыпает желтой крошкой женское платье, под которым висит костюм брюнета. Потом она долго думает, что делать с ботинками. Оперная обувь хранилась в запертом сейчас хранилище, а к пуантам и балетным тапочкам ботинки сорок пятого размера не подкинешь. Поэтому Надежда просто выкинула ботинки в мусорный контейнер костюмерного цеха, взяв их аккуратно, через тряпку, чтобы не прикоснуться к коже: призрак служебной собаки не отступал.
