Исполнитель положил вещицу в карман, осветил фонариком двери, толкнул первую и оказался на кухне.
Неожиданно перед ним что-то глухо заурчало, и он невольно вздрогнул, прежде чем понял, что это заработал холодильник.
Он невольно усмехнулся, обежал кухню лучом фонарика, нашел газовую плиту. Открутил все краны и поспешно вышел, пока газ не наполнил еще небольшое помещение.
Открыв следующую дверь, он попал в гостиную.
В темноте тускло отсвечивали стеклянные дверцы шкафов, блестящие безделушки на полке.
Чутким профессиональным слухом Исполнитель определил, что в этой комнате никого нет, но на всякий случай посветил по сторонам фонариком. Убедился, что гостиная пуста, и снова вышел в прихожую.
Оставалась последняя дверь. Бесшумно отворив ее, он оказался в спальне.
Здесь не было никаких сомнений — в этой комнате спал человек, женщина, как и говорил ему заказчик.
Исполнитель прислушался к ровному сонному дыханию.
Женщина что-то пробормотала во сне, повернулась, негромко скрипнув пружинами.
Здесь он не стал включать фонарик — не хотел разбудить женщину, да и надобности никакой не было, вполне можно было действовать на слух, он все равно что видел ее.
В два шага Исполнитель приблизился к кровати, молниеносным движением выдернул подушку из-под головы спящей женщины и прижал к ее лицу.
Она забилась, задергалась, нечленораздельно замычала, пытаясь высвободиться, пытаясь позвать на помощь. Ее призывы глохли, поглощенные слоем перьев и пуха, никем не услышанные. Мужчина крепко держал подушку, не давая своей жертве вырваться, глотнуть воздуха.
Худое жилистое тело женщины напряглось в последней, безнадежной борьбе за жизнь, за глоток кислорода.
Исполнитель крепко держал подушку, отсчитывая секунды.
Женщина слабела, быстро слабела. Ее тело дергалось уже только по привычке, движения ее стали неосмысленными, судорожными, чувствовалось, что она уже теряет сознание… еще полминуты… минута… последние вялые судороги, и тело жертвы затихло, застыло, по нему еще раз пробежали последние судороги, и все кончилось.
Исполнитель выждал для верности еще несколько секунд, наконец он убедился, что женщина мертва, снял с ее лица подушку и положил ее под голову.
Он поправил одеяло, не зажигая фонаря.
Он любил свою работу, но у него была все же одна слабость — он старался никогда не смотреть на свои жертвы после… после того, как работа была завершена, заказ выполнен.
Должно быть, это просто обычное суеверие — многие люди его профессии чрезвычайно суеверны.
Может быть, в глубине души Исполнитель боялся, что мертвые глаза жертвы запомнят своего убийцу… или что лежащая на лице жертвы печать смерти каким-то образом передастся ему, отметит его. В оправдание своей слабости он вспоминал об одном своем коллеге, который, напротив, любил смотреть в глаза умирающих… это казалось Исполнителю глупостью, извращением, но коллега только смеялся над ним, обзывал слюнтяем… И этот коллега был найден на улице мертвым, с шилом в сердце. Уже год, как он похоронен на Богословском кладбище… и кто же из них двоих после этого слюнтяй?
Как бы то ни было, он старался не смотреть на убитых.
И сейчас Исполнитель не стал включать фонарь, он в темноте поправил постель, чтобы все выглядело как можно более естественно… Впрочем, какая может быть естественность после взрыва? Но тем не менее он предпочитал делать свою работу как можно аккуратнее, тщательно оформляя инсценировку — ведь ему платили так много именно за то, что каждое его убийство выглядело как несчастный случай или как естественная смерть.
И само слово «убийство» он очень не любил. Он употреблял слова «работа», «заказ», «операция».
И себя он называл не «киллер», не «убийца», а Исполнитель. Ему казалось, что холодный профессионализм этого слова что-то меняет в существе дела.
Исполнитель вышел из спальни, оставив дверь открытой — это было важно для того, что он планировал.
В прихожей уже ощутимо пахло газом.
Он достал из кармана плоскую темную пластмассовую коробочку, поставил таймер на час. За это время квартира должна основательно наполниться газом.
Взрыватель он положил на пол, на пороге спальни. Устройство было сделано из горючего пластика, от которого после взрыва не останется практически ничего, так что смерть женщины будет признана несчастным случаем.
Тихо выскользнув на площадку, Исполнитель тщательно закрыл за собой дверь, чтобы ни у кого впоследствии не возникло никаких подозрений.
Он спустился по лестнице, никого не встретив по дороге, вышел из дома и сел в свою машину. Отъехал на несколько кварталов и припарковался возле тротуара в темном, не освещенном ночными фонарями углу. Взглянул на часы и приготовился к ожиданию.
В его профессии выдержка, терпение, умение ждать всегда ценились выше всех прочих качеств.
Час пробежал совершенно незаметно. На улице появились первые утренние прохожие, все больше проезжало машин.
Он уже слегка забеспокоился, хотя и знал, что в устройствах этого типа, полностью изготовленных из горючего материала, без единой металлической детали, таймеры бывают иногда не очень точными.
И действительно, прошло уже пятнадцать минут сверх расчетного времени, когда в нескольких кварталах от него глухо и тяжело громыхнул взрыв, вылетели с истеричным звоном оконные стекла и выплеснулось из окон квартиры на пятом этаже дымное багровое пламя.
Исполнитель удовлетворенно вздохнул и повернул ключ в замке зажигания машины.
Он выполнил очередное задание, в который раз подтвердив свою репутацию безупречного профессионала.
…Несмотря на то что в прошлую ночь я была напугана, ошеломлена и совершенно сбита с толку откровениями Романа (даже в мыслях я продолжала называть так того, кто лежал в палате реанимации весь в проводах), вернувшись домой, я плюхнулась на Лешкин неудобный диван и сразу же провалилась в сон. Спала я крепко и почти без сновидений, только под утро приснился сон, в котором я лежу на горячем песочке, и солнце сильно припекает, а сил, чтобы подняться и добрести до воды, совсем нету.
Я проснулась от жары. В комнату заглядывало солнце, и под одеялом было ужасно жарко. На часах половина одиннадцатого. Что ж, торопиться мне некуда. То есть нужно в больницу, но это лучше сделать попозже. И еще хорошо бы не спеша обдумать все, что случилось вчера. И обязательно нужно снова поговорить с Романом. Сегодня при ярком свете дня мне казалось, что ночью я чего-то не поняла, вернее, мы с Романом друг друга не поняли. Или у него был бред? Но нет, он отвечал на мои вопросы вполне четко. Но с другой стороны, ведь, кроме обожженного тела, у Романа еще рана на голове. И очень даже может быть, что в этой его раненой голове сейчас не все в порядке. Скорей всего там все не в порядке, потому что авария, шок и все такое прочее. Поэтому нужно обращаться с такими больными бережно и ни в чем им не перечить. Говорит он, что не Роман, — ну и ладно, я буду поддакивать. Хотя на самом деле кто там еще может быть, если не Роман? Привезли его в больницу после аварии, а какой еще другой человек может быть в машине Романа? Значит, машина — Романа, вещи — Романа, бумажник — Романа. И никого другого в машине не было, иначе капитан Сарычев мне бы сказал. Как он выразился? От пассажира, сидящего рядом с водителем, осталось бы при такой аварии только мокрое место. Там должна была сидеть я, но меня не было. И никого не было. Стало быть, как ни горько это признавать, но Роман повредился рассудком. Будем надеяться, что временно. Да, но откуда тогда взялась та женская фигура, которую я видела вчера в палате? И что она хотела вколоть в капельницу?
А вот это как раз необходимо выяснить. Если это какой-нибудь витамин, то тогда и волноваться не стоит. Но в глубине души я знала, что если бы женщина была из обслуживающего персонала больницы, то она не стала бы скрываться, наоборот, устроила бы мне выволочку, что торчу ночью в палате реанимации, где посторонним быть не положено.
Я выползла на кухню, намереваясь поставить чайник. Как бы не так. Вся плита была занята Алкиными кастрюлями, а на столе она устроилась гладить.
— Тебе что — на работу не надо? — спросила она вместо приветствия.
— А тебе? — в такой же манере ответила я.
Она хмыкнула и сообщила, что вообще не работает, что замужняя женщина должна заниматься прежде всего домом. Я хотела заметить, что, на мой взгляд, замужняя женщина должна заниматься прежде всего мужем, потому что хоть квартира у Алки и вправду преобразилась, но брат Сергей здорово постарел и вообще выглядит не блестяще, но решила не заедаться, чтобы не нарваться на грубость. В конце концов, он ее муж, пускай сами разбираются.
Под душем меня осенило, кто может помочь разобраться, что же там было, в том пузырьке. У Ленки тетка работает в какой-то химической лаборатории, думаю, она мне не откажет, ведь мы расстались только вчера. Я позвонила на свою старую работу, и Ленка шепотом поведала мне, что новая девка совершенно обнаглела, взяла со всеми такой тон, что так и хочется дать ей как следует, а Вася во всем ей потакает и на нее, Ленку, наорал с утра совершенно зря, просто ни с того ни с сего. Видно, придется искать другую работу.
