– Будешь завтра как бутончик.
Обрадованная Анечка намазала личико и посидела с маской двадцать минут – так написано на упаковке. Когда же смыла белую, резко пахнущую массу, из зеркала на нее глянула физиономия, похожая на кусок сырой говядины. Расстроенная до слез Верочка кинулась накладывать на горевшие щеки сестры питательный крем, но стало только хуже. Аня, утирая слезы, приготовила компрессы из ромашки. Пришедшая Карелия Львовна, хорошо владевшая французским языком, обнаружила, что в картонной упаковке с рекламой «Омолаживающий гель» на самом деле – средство для чистки серебра. Анечка, не читавшая по-французски и не понявшая надписей на тюбике, нанесла на лицо эту едкую массу.
Ни о каких съемках речи идти не могло. Пришлось долго лечиться у дерматолога, но кожа еще полгода казалась воспаленной. Верочка картинно убивалась. Маску, желая услужить сестре, она купила в переходе у лоточницы… Отец с матерью успокаивали старшую дочь, бьющуюся в истерике, но Юлия Сергеевна ни на минуту не поверила актрисе.
– Позавидовала сестре, вот и подгадила ей, – вздохнула женщина.
Потом старшие Подушкины укатили по контракту в Америку, а Ане опять улыбнулась удача. У нее начала отлично складываться карьера в модельном бизнесе. У Веры же, решившей также показать себя на подиуме, дело не пошло…
– Думаете, она могла отравить Аню из-за роли в кино?
– Не знаю, – пожала плечами Фомина, – все-таки убийство, это уж слишком! К тому же у Веры не было оснований…
– Как? А участие Ани в съемках?
Юлия Сергеевна вздохнула. Она ничего не слышала об успехах младшей. Зато Вера приходила к ней, кажется, за спичками и расхвасталась. Ей предложили потрясающую роль в новом спектакле. Трагедийную! Электра!
– Она захлебывалась от счастья, – вспоминала Фомина, – просто упивалась, предвкушала головокружительную карьеру, фото в журналах и баснословные гонорары… А утром я увидела открытую дверь, и гарью тянет…
Юлия Сергеевна вошла в квартиру, позвала девочек. Но ответом послужила звенящая тишина. Соседка сначала заглянула на кухню и обнаружила на плите абсолютно черную кастрюльку, рядом на столике – пакет молока и банка с овсянкой. Ругая на все корки глупых девчонок, едва не устроивших пожар, женщина схватила кастрюльку и залила горячей водой. В комнату зашла случайно, сама не знает почему. Твердо уверенная, что Аня и Вера бегают где-то в городе. Но сестры оказались дома, рядышком, на диване.
– Сразу поняли, что они уже мертвы?
– Да, – кивнула Юлия Сергеевна. – Правда, Аня лежала со спокойным лицом, будто спала. Я даже потрогала ее за руку… А Вера вся скрюченная…
– Значит, вы думаете, что это сначала убийство, а потом суицид?
– Может быть, да, а может, и нет, – неопределенно сказала соседка.
– У вас есть какие-то подозрения?
– Да нет… – покачала головой Фомина, – зависть – страшная вещь, но мне не нравится записка.
– Думаете, Вера не могла такое написать?
– Написать-то могла, а вот воспроизвести на компьютере…
Машина появилась у Подушкиных уже давно. Павел Константинович любил работать по ночам, когда все спят. По странному стечению обстоятельств, в семье математика родились дети абсолютно гуманитарной склонности. Пошли в мать. И Аня и Вера совершенно не умели работать на компьютере.
– Они даже не умели его включать, – поведала Юлия Сергеевна, – а уж подсоединить принтер для них вообще запредельно.
– Может, выучились, а вы не знали…
– Если и освоили машину, то не раньше чем за двое суток до смерти, потому что Вере нужно было несколько дней назад сдавать реферат…
Девушка пришла к Юлии Сергеевне с просьбой распечатать работу. Та попеняла актрисе:
– У самих компьютер пылится, научились бы, в жизни пригодится.
– Ну не умею я с техникой обращаться, – засмеялась Вера, – даже с кофемолкой… Нет уж, буду к вам ходить, если не прогоните.
– Так что Вера совсем не знала машину, – заключила Фомина, – как же сумела и набрать, и распечатать?
Действительно, как Вера смогла воспользоваться компьютером? Причем не только включить «Виндоуз-95», но и найти программу «Ворд», набрать сообщение, а потом еще и напечатать. Это легко и просто, когда знаешь последовательность действий, а вот если нет…
Я тихо катила в Ложкино. Сентябрьский день догорал. Уже сворачивая к воротам, пожалела, что не купила в «Макдоналдсе» чизбургеров. Домашние солидарно презирают эту еду, но я бы с удовольствием поужинала. В пылу детективного азарта забыла за весь день хоть разок перекусить, и теперь мой бедный желудок жалобно сжимался. Войдя в холл и перецеловавшись с собаками, я прошла в столовую. Через секунду в дверь просунулась встрепанная Зайкина голова.
– Ужинать хочешь?
– А где все?
– Машка легла спать, говорит, голова болит, а Аркашка в ванной, с близнецами…
Из сына вышел на удивление нежный отец. И хотя наличие профессиональной няни Серафимы Ивановны снимает с родителей практически все тяготы ухода и воспитания, есть обязанности, какие выполняет только Кеша. Бутырская тюрьма вместе со всеми ее клиентами может уйти под землю, но в воскресенье с двух до четырех часов дня Кешка будет обязательно гулять с близнецами. Еще он их купает. Правда, здесь частенько разгораются споры с ортодоксальной Серафимой Ивановной. Няня убеждена, что дети должны укладываться спать ровно в восемь. Стоит стрелкам часов начать подбираться к урочному времени, как Серафима Ивановна выгоняет из детской всех животных, задергивает шторы, включает ночник и уходит в свою комнату. Подобный метод воспитания дал свои плоды. Анька и Ванька твердо знают – к ним никто не зайдет, рыдать бесполезно. Какое-то время они мирно играют друг с другом, потом засыпают. Если Кеша успевает приехать до половины восьмого – прекрасно, если нет… Вот тогда он проделывает фокус «мытье в ванной без звука и плеска». Хитрые близнецы знают: если папа прокрадывается боком в детскую и вытряхивает их из пижамок, не следует издавать радостных кличей.
– Тсс, – шепчет заботливый папуля, – вопить не следует, а то явится Сима и засунет под одеяльце…
После этого они быстренько залезают втроем в ванну и начинают пускать там мыльные пузыри до тех пор, пока не надоест…
– Ну так что, – повторила свой вопрос Ольга, – есть будешь?
– Может, бутерброд какой, – робко заикнулась я, гадая, что наша кухарка состряпала на этот раз.
– Чудесненько, – обрадовалась Зайка и сунула мне под нос миску с непонятным содержимым бело-зеленого цвета.
Я бесстрастно спросила:
– Как такое называется?
– Брынзовая помазка, – сообщила Ольга.
– Какая? – не разобрала я прилагательное.
– Паштет из брынзы, – пояснила Зайка, – ну давай, мажь на хлеб.
– А почему там такие зеленые кусочки?
– Слушай, – обозлилась Ольга, – если не хочешь есть, так и скажи.
Я взяла ломтик черного хлеба, положила сверху крошечку «помазки» и аккуратно откусила. К удивлению, оказалось вкусно – острое, пикантное блюдо.
– Из чего же ты такое соорудила?
– Нравится? – обрадовалась Зайка. – Страшно просто. Берешь коробочку брынзы, пучок укропа и кинзы, несколько зубчиков чеснока. Чеснок пропускаешь через давилку, зелень мелко режешь и все перемешиваешь с брынзой. За десять минут все готово.
Я искренне похвалила ее стряпню. Зайка обрадованно произнесла:
– Ладно тебе, завтра приготовлю салат «Нерон».
Я, тихо посмеиваясь, побрела в спальню. Интересно, помнят ли создатели поваренной книги, что император Нерон отличался буйным нравом и развратным образом жизни?
Утром первым делом поехала в больницу к Лидусе. Но к ней меня не пустили.
– Артамонова находится в палате интенсивной терапии, туда вход запрещен, – сказала хорошенькая медсестричка, сидевшая перед дверью с надписью «Реанимация».
– А этим почему можно? – обиженно ткнула я пальцем в небольшое окошечко.
Внутри реанимационного отделения у чьей-то кровати сидели три женщины.
Медсестра подняла ясные, чистые глаза и тихо сказала:
– Вот уж не стоит завидовать тем, кого пускают в эту палату к родственникам. А у вашей Артамоновой пока не крайняя степень тяжести, может, она и выкарабкается.
– Она пришла в себя?
– Пока нет.
– А какой прогноз?
– Обратитесь лучше к лечащему врачу, последняя дверь по коридору, Владимир Игоревич.
Доктор сидел у письменного стола и быстро писал что-то в толстой папке. Наконец захлопнул работу и равнодушно спросил:
– Чем могу служить?
– Я сестра Лидии Артамоновой…
Доктор снял очки и начал протирать стекла. Он орудовал мягкой замшевой тряпочкой так медленно и обстоятельно, что захотелось завыть от нетерпения. Наконец стекла заблестели, и врач выдавил:
– Пока поостерегусь делать прогнозы. На данный момент находится без сознания, дышит на аппарате…
