– Как ту девушку? – ехидно напомнил Геннадий Сергеевич.
Я прикусила язык – а вдруг у этого старого паразита под пальто спрятан магнитофон? Чем черт не шутит, надо молчать.
Вокруг шли смеющиеся люди, верещали дети, галдели и обнимались студенты. Светило солнышко, совсем по-летнему. Я немного успокоилась и повернулась к старику.
– Слушайте внимательно. Сейчас быстро встаете и идете отсюда подальше, к чертовой матери. И только из уважения к вашим сединам я не посылаю вас действительно туда, где вам самое место. Убивать вас никто не собирается, так что можете не трястись над своим заветным конвертиком.
– Вот как? Вы меня не боитесь? Отчего же?
– Оттого, что вы все врете! Ничего не было, вам все показалось, либо у вас от старости развилась паранойя или шизофрения. Выбирайте, что вам больше нравится? Доказательств у вас никаких нет, в милиции вы можете рассказать только то, что якобы видели. Вряд ли прислушаются они там к старичку-пенсионеру. Не было никакой девушки, и никакого ее трупа тоже не было. Мы никуда не вывозили никакой сверток и вообще никуда не ездили…
Я с удовлетворением отметила, что старик ничего не возразил, не упомянул гаишника. Да и откуда он мог знать, куда мы отвезли труп Каролины и что нас останавливал гаишник? Ведь он же все-таки не Господь Бог, чтобы все знать? Или, скорее, дьявол…
– Машина? Да, машина Германа. Это милиция и сама скоро выяснит. Ну и что? Украли ее накануне со стоянки. А Герман всю ночь дома был, сестра его подтвердит. И я тоже.
– Так-так-так, – протянул Геннадий Сергеевич. – Я не сомневаюсь, что вы в милиции будете держаться твердо. Хотя в том, что ко мне там не прислушаются, вы ошибаетесь – вы же не знаете, кем я работал до пенсии. А может, я бывший работник органов?
– Так и знала, что все они там сволочи, – фыркнула я.
– Вы, как я уже говорил, неглупы и хладнокровны, – продолжал старик, не отреагировав на мои слова, – но как насчет вашего приятеля Германа Стебелькова? Не кажется ли вам, что, как только его вызовут в милицию и зададут там самый невинный вопрос, он со страху выложит все, что знает, и даже припомнит все, что давно забыл?
Удар был силен, я сразу не нашлась, что ответить, потому что старый пройдоха был прав: ненаглядный запоет в милиции, как жаворонок ранним утром.
– Что вы хотите? – спросила я.
– О, совсем немного! Мне же известны ваши финансовые обстоятельства. Да и Герману нужно помогать больной матери.
Слава Богу, он ничего не знает о моем неожиданном богатстве!
– Я хочу немного – три тысячи.
– Долларов? – спросила я, сделав испуганное лицо.
– Нет, рублей…
– Что? – я вытаращила глаза. – Из-за такой мелочи…
– Каждый месяц, – объяснил Геннадий Сергеевич, застенчиво улыбаясь. – Такая, знаете ли, солидная прибавка к пенсии. А вы уж как-нибудь расстарайтесь для старика. Согласитесь, что я не так много прошу.
– По-моему, вы не просите, а нагло требуете, – поправила я. – Кстати, вы же старик. Нужно бы о душе подумать в таком-то возрасте, а вы…
– Э, милая девушка! Вы себе не представляете, как скучна нищая старость! Абсолютно нечем заняться, все одно и то же. Что там адские пытки по сравнению со скукой!
Тут я была полностью с ним согласна. Однако платить старому жулику не хотелось, потому что ясно как Божий день: как только он почувствует некоторую слабину с моей стороны, он тотчас же удвоит, потом утроит сумму, потом войдет во вкус и не остановится, пока не отберет все деньги. Я не могу этого сделать – у меня самой пожилые родители. Но не убивать же его в самом деле? Вряд ли я сумею… И дело тут вовсе не в моральных соображениях. Старик начал первым, он вступил на скользкую дорожку шантажа, так что не может быть в претензии, если его укокошат. Шантажисты всегда рано или поздно плохо заканчивают свой жизненный путь – об этом пишут во всех детективных романах. Черт дернул меня связаться с ненаглядным, из-за него все получилось! Тут я немного покривила душой, потому что случилось-то все из-за меня, это меня кто-то хотел убить, но уж очень я была в тот момент зла.
Пока я так раздумывала, со скамейкой поравнялся крепенький невысокий мужичок с полной сеткой пустых бутылок в руке. Мужичок был на взводе, но не очень сильно. Он шел, профессионально поглядывая по сторонам в поисках тары.
– Эй! – предостерегающе крикнула я, но растяпа уже споткнулся о мою ногу и полетел вперед, прямо на старика, однако удержался и даже бутылки не разбил.
– Смотреть надо под ноги! – сердито буркнула я, глядя на свой испачканный ботинок, – мужик здорово отдавил мне ногу.
Я еще раз оглядела ботинок – вроде только запачкал, но не поцарапал кожу, так что не страшно, – и обратилась к своему соседу:
– Не знаю, сможем ли мы договориться. Как-то все это неожиданно.
Он не отозвался.
– И вообще, у меня нет таких денег, – продолжала я. – Вы хоть примерно представляете себе, сколько получает продавец в магазине? Моя зарплата меньше, чем вы требуете. И еще неизвестно, как отреагирует на это нен… Герман. Очень может быть, что он запаникует и побежит в милицию…
Снова мне никто не ответил. Я оторвалась от созерцания собственного ботинка и посмотрела на шантажиста. Он сидел, запрокинув голову, и молчал. Меня вдруг поразила неестественная неподвижность его позы. Как странно все?..
– Геннадий Сергеевич! – позвала я сдавленным голосом. – Вам плохо?
Ему не было плохо, ему было никак. Мой сосед по скамейке был мертв.
Я все поняла, когда заметила небольшую ранку у него на шее. Совсем небольшая ранка, крови совсем мало…
Я в панике оглянулась, ища того мужичка с бутылками, но он исчез. Вроде бы только что шел себе по дорожке – и вдруг пропал, будто растворился в воздухе.
Вокруг по-прежнему смеялись и галдели, ели мороженое и слушали музыку, а я сидела на скамейке возле только что убитого человека и умирала от страха.
Кто его убил? Сомнений нет: тот самый мужичок с бутылками, который проходил мимо. То есть, это, конечно, профессионал, если я, сидящая рядом, не заметила, как это случилось. Но зачем было убивать старого шантажиста? То есть мне-то понятно, зачем, мне-то как раз это на руку, но кому еще нужна было его смерть, кроме нас с ненаглядным? Мистика какая-то! Как только я в сердцах подумала, что хочу убить мерзкого шантажиста, сразу же появляется человек, который делает это за меня, да к тому же так профессионально!
Господи, да что же вокруг меня происходит?
Я подавила первый порыв вскочить и бежать отсюда как можно дальше. Нужно сделать вид, что я – это не я, и уходить организованно, не торопясь, пока кто-нибудь из прохожих не заметил, что с моим соседом неладно. Прелестно!
У входа в скверик показались два милиционера. Они заглянули сюда просто так, для порядка. Если я сейчас не уйду, потом будет поздно. Пока никому не бросилась в глаза подозрительно неподвижная поза моего соседа, нужно делать ноги. Я встала и, сделав скучающее выражение лица, медленно двинулась прочь от проклятой скамейки. Милиционеры прошли мимо, один покосился, наверное, понравился мой яркий макияж.
На Невском здравый смысл покинул меня, и я бросилась бежать со всех ног. Зачем-то свернула на Садовую, хотя мне нужно было спуститься в метро и ехать домой, проскочила галереей Гостиного двора, влетела в Апраксин, пробежала его быстро, глядя невидящими глазами на выставленные товары. Помню только, что один раз остановилась, заглядевшись на вечернее платье. Глаза у меня не зеленые, как у всех рыжих, а светло-серые. Платье тоже было серебристо-серое. Я даже спросила цену, хотя мне совершенно не нужно длинное вечернее платье – носить его некуда, а уж в нынешнем моем положении только платья не хватало! «Черного киллера» соблазнять в нем, что ли!
Не снижая темпа, я вылетела из Апрашки, сбив с ног какую-то тетку с полосатыми челночными сумками, и с разбегу врезалась в толпу на Сенной площади. Там было форменное столпотворение. Народ шел с работы, толпился у продуктовых ларьков и мощным революционным потоком вливался в метро. И тут я не послушалась голоса разума и не повернула к метро, а побежала дальше. До сих пор удивляюсь, как у меня тогда не украли кошелек. В Апрашке и на Сенной воруют – еще как! – а я была в таком состоянии, что обчистить меня мог пятилетний ребенок.
Опомнилась я только, когда пролетела Садовую и оказалась на углу Вознесенского проспекта. Прилично отмахала, даже ноги устали! Я присела передохнуть в скверике напротив высокого дома с башней, хотя после того, что случилось в Катькином садике, садовая скамейка наводила на меня ужас. Сумка была застегнута, и все в ней было на месте – кошелек, косметичка. Я поглядела на себя в маленькое зеркальце – все было в относительном порядке. Выражение лица было какое-то не мое, но со стороны этого никто не заметил бы. Очень неприятно было торчать одной на скамейке, потому что внезапно я ощутила, что за мной наблюдают. Разумеется, это было нервное, – уж если бы мой преследователь, «черный киллер», хотел убить, он сделал бы это там, в Катькином садике.
