Я не сделала попытки задавить их машиной, я вообще ничего не сделала. Я сдалась без сопротивления. Единственное, что я себе позволила, произнести длинную фразу на родном языке, но здесь приводить её не буду.
— Рады видеть вас, мадемуазель, — галантно приветствовал меня патлатый. — Изволили отправиться на экскурсию?
— Ага. Я выехала вам навстречу. Обожаю ездить на автомашине по горным дорогам. Такие живописные окрестности…
— О, да! Вся Бразилия живописна. Но вас наверняка утомила экскурсия и, думаю, вы предпочтёте вернуться домой другим путём.
Тем временем толстяк с глупо-счастливым выражением на лице что-то говорил в микрофон. Через минуту послышался шум вертолёта. Я лихорадочно пыталась придумать что-нибудь, чтобы вернуться в резиденцию на машине — мне хотелось ещё раз проехать по этой дороге и получше запомнить её на всякий случай.
— Я совсем не устала, — пыталась я протестовать. — И охотно продолжила бы экскурсию. Давно мне не доводилось водить такой прекрасной машины до такой прекрасной дороге.
Не удержавшись, патлатый бросил взгляд на внушительную выбоину на самой середине дороги, на краю которой я оставила машину. Да и вся дорога, если можно так выразиться, состояла из таких выбоин вперемежку с каменными глыбами самых разнообразных форм и размеров, так что моему вкусу можно было только удивляться. Но как известно, о вкусах не спорят.
— А может быть, мадемуазель собиралась покинуть нас навсегда? — спросил он с притворным беспокойством. — Ведь такая прекрасная дорога так и манит ехать по ней без конца… А какой утратой было бы это для нас!
— Ещё бы, конечно, утрата, — согласилась я. — Для любого человека моё отсутствие — утрата и большое несчастье. Я прекрасно знаю, насколько ценно моё общество, и я отнюдь не собиралась лишать вас его навсегда. А куда ведёт эта прекрасная дорога?
— Никуда, — ответствовал патлатый. — В горы и бездорожье.
— Ах, я обожаю горы и бездорожье, — попробовала было я продолжить разговор, но в этот момент появился вертолёт. Садиться ему было негде, он повис над нами и спустил верёвочную лестницу.
— Ни за что на свете! — вскричала я при виде её. — Никакая сила не заставит меня подняться по этой верёвке! Только через мой труп!
Не очень логично это прозвучало, но, видимо, достаточно впечатляюще. Вряд ли они были заинтересованы в том, чтобы транспортировать мой труп. Да и живое существо, отчаянно вырывающееся, тоже нелегко поднять по этой лестнице. А по всему было видно, что сопротивляться я намерена отчаянно.
— Вы что, предпочитаете автомашину? — удивился толстяк.
— Предпочитаю! И вообще не против провести в автомашине всю оставшуюся жизнь.
Ещё какое-то время они пытались склонять меня к занятию гимнастикой, но безуспешно. Вот он, желанный предлог отказаться от вертолёта! Понятно, что в случае необходимости я вскарабкалась бы по этой верёвке хоть десять раз, хотя мне это и не доставило бы удовольствия. По-моему, панический страх перед верёвочной лестницей я изобразила достаточно убедительно.
— Ну что ж, садитесь, — отчаявшись, согласился патлатый. — Но вести машину вы не будете. Вы слишком устали, мадемуазель, и немного взволнованы.
Вёл машину толстяк, а мне позволили сесть рядом с ним. Патлатый поместился на заднем сиденье, а над нами летел вертолёт — там, где мог, а где не мог, поднимался повыше. Может, они боялись, что на каком-нибудь опасном повороте я вытолкну толстяка из машины и опять попытаюсь бежать. Интересно, как бы я бежала, задом, что ли, ведь на опасном повороте развернуться невозможно.
Остаток этого, так прекрасно начатого дня я посвятила решению новой проблемы: как испортить вертолёты…
* * *
Через несколько дней жизнь вошла в обычную колею. К одиннадцати я спускалась на завтрак, после завтрака загорала у бассейна. Не купалась, а только пользовалась душами. Потом отправлялась в гараж, любовалась «ягуаром», если он был там, а если не было, осматривала помещение. Ключей от машины нигде не было видно. Потом шла отравлять жизнь охранникам.
Заключалось это в том, что каждый день минимум по часу я дотошно и скрупулёзно обследовала вертолёты, стоявшие на террасе. Я общупала все, что можно, залезала в кабину и пыталась открутить какие-то гайки, нажимала на кнопки на пульте управления, включала радио и все, что можно было включить. Вместо одного часового при вертолётах теперь постоянно дежурило двое, и они пытались мне всячески помешать. Поначалу мне недвусмысленно давали понять, чтобы я убиралась куда подальше, но я не реагировала на подобные выпады и продолжала с удвоенной энергией ковыряться в механизмах. Применять ко мне насилие им, видимо, было запрещено, поэтому они ограничивались тем, что следовали за мной по пятам и время от времени вежливо, но решительно отбирали у меня очередной винтик.
Вдоволь наиздевавшись над охраной и возбудив в бандитах как можно больше подозрений, я отправлялась отдыхать под пальму с видом на Европу, откуда возвращалась лишь к обеду. Когда я была уверена, что за мной никто не следит, тайком пробиралась к бухте, где по-прежнему стояла яхта. Я узнала, что на яхте есть рулевая рубка, а в ней — удобное кресло за рулём, или как оно там называется, — такое колесо. Бинокль помог мне обнаружить место, куда, по всей вероятности, втыкается ключик, когда надо взвести мотор. Или двигатель?
После обеда мы обычно отправлялись в игорный дом. Я не скрывала своей страсти к игре, да мне бы это и не удалось, но старалась не терять самообладания и не слишком увлекаться. Я приучила моих бандитов к тому, что, выиграв, я прекращаю игру и мы возвращаемся. В моем распоряжении был вертолёт и обе моторные лодки, находившиеся в постоянном движении. Чёрные бандиты отправляли меня обратно сразу же, как только я выражала желание уехать. Разумеется, я предпочитала пользоваться вертолётом, продолжая упорно демонстрировать свою нелюбовь к воде. Вернувшись в резиденцию, я сразу же отправлялась спать и больше нигде не показывалась.
У меня возник план, очень рискованный, но единственный, суливший кое-какие надежды на успех. На первый взгляд он представлялся чистой авантюрой и поэтому должен был удаться. С помощью английского словаря я проштудировала пособие для яхтсмена-любителя и узнала множество интересных вещей. Правда, в справочнике речь шла о небольших моторках, но там упоминались и такие большие яхты, как та, что стояла в бухте. По мере чтения мой план приобретал все более чёткие очертания.
На сей раз я решила бежать на яхте. В этом месте проходит пояс экваториальных спокойных широт, где мореплавателю не угрожают никакие циклоны и смерчи, так что спокойно можно добраться до Африки, от которой меня отделяют, если верить атласу, какие-то пять тысяч километров по прямой линии. Правда, прямая линия не получалась, потому что мне пришлось бы тогда прихватить на севере-востоке кусок материка, но, даже если учесть, что придётся огибать этот торчащий кусок Бразилии, выходило не больше шести тысяч километров. Сидя под пальмой, я произвела необходимые расчёты.
В справочнике содержалось много полезных сведений. Я узнала, например, что существуют полицейские яхты, развивающие скорость до сорока узлов. От этих узлов мне ещё в самом начале чтения стало нехорошо. Я никогда не могла понять, что это такое. В словаре говорилось, что узел — это морская миля в час, календарик Дома книги в свою очередь сообщал, что морская миля равняется тысяче восьмистам пятидесяти двум метрам и скольким-то там сантиметрам. Я ещё помнила таблицу умножения, и мне удалось вычислить, что яхты экстра-класса выжимают семьдесят четыре километра в час. Что моя яхта принадлежит к экстра-классу, я ни минуты не сомневалась, да и патлатый упомянул об этом на конференции.
Далее из того же учебника я узнала неприятную новость, что мотор на такой яхте расходует от тридцати до пятидесяти литров горючего в час. Мне трудно было перестроиться на такую форму расчёта, я привыкла рассчитывать горючее на каждые сто километров, но ничего не поделаешь, пришлось опять приняться за арифметику. Исходные данные: шесть тысяч километров расстояния и семьдесят в час, — значит, до Африки плыть свыше восьмидесяти пяти часов. Ну, пусть девяносто. Значит, мне надо четыре тысячи пятьсот литров бензина.
