– Да, очень, – вытерла ладонью слезы со щек я. – Мужу. Он волнуется.
– Я понял, – кивнул Хали. – Тогда пойдемте, попробуем позвонить из офиса менеджеров. Надеюсь, стационарная связь работает.
И мы вышли в коридор. Никто не спал, люди суетились, бегали, кричали. Плакали дети. Возле стойки администратора собралась целая толпа отдыхающих, все орали одновременно.
Хали повел нас в сторону служебных помещений. Большинство офисов было закрыто, время ведь было позднее, персонал не обязан сидеть круглосуточно. Но в самом конце коридора мы увидели распахнутую дверь. За столом с совершенно очумелым видом сидел молодой парнишка в униформе менеджера и испуганно смотрел на верещавшие без умолку два телефона. Трубку он не снимал ни с одного, ни с другого. Заметив нас, он вскочил и протестующе замахал руками, но потом, очевидно, узнав Хали, успокоился. Хали подошел к нему и что-то стал объяснять, показывая на меня. Парнишка отрицательно замотал головой и даже повысил голос. Тогда аниматор, опершись руками о стол, навис над щуплым беднягой и внятно произнес несколько слов тоном человека, привыкшего приказывать. Парнишка икнул и замолчал, завороженно глядя на Хали, который, обернувшись, поманил меня рукой:
– Идите, можете позвонить. Код России знаете?
– Да, конечно, – обрадовалась я, бросаясь к телефону. – Спасибо вас огромное.
Номер набирать пришлось несколько раз, потому что вконец обнаглевшие пальцы именно сейчас решили разучивать тарантеллу. Нашли тоже время, идиоты!
Наконец мне удалось справиться с прыгавшими пальцами, и с пятой попытки у меня получилось. Лешка ответил после первого же гудка:
– Алло! Слушаю вас!
– Леш, это я…
– Господи, хомка! – Голос моей издерганной половинки на секунду прервался, а потом Лешку прорвало: – Ты в порядке? Что у вас там произошло? Откуда ты звонишь? Что с твоим телефоном?
– Стоп-стоп, подожди! – взмолилась я. – Не так быстро, пожалуйста!
– Ох, зайцерыб, – вздохнул муж, – похоже, дела у вас там действительно серьезные, если ты такая вежливая стала.
– Это с перепугу, ты угадал. – Губы растянулись в счастливой улыбке. Я дозвонилась, теперь все будет хорошо.
Пока я рассказывала Лешке о кошмаре, который только что посетил нас с визитом, Хали заговорил с менеджером. Тот, захлебываясь, начал с жаром что-то описывать. А Таньский просто стояла, прижавшись к своему счастью, и умиротворенно улыбалась.
Клятвенно пообещав мужу связаться с ним, как только представится возможность, я положила трубку.
– Ну что, – повернулась я к ребятам, – теперь куда? И кстати, что там рассказал этот юноша?
– Куда – сейчас придумаем. – Хали нежно прикоснулся к раненой руке Таньского. – Тания, как твоя рука? Может, к врачу еще раз пойдем?
– Тания? – подняла брови я.
– А разве нет? – Да, по части управления бровями мне с Хали соревноваться не имеет смысла.
– Ну, в общем, похоже, – милостиво кивнула я.
– Душевно рад, – приложив руку к груди, с совершенно невозмутимым видом наклонил голову аниматор.
– Э, батенька, да мы с вами из одного серпентария! – рассмеялась я.
– Всенепременнейше, и не соблаговолите ли, сударыня, вкусить от щедрот! – торжественно изрек Хали и, выдохнув, пожаловался: – Русский язык давался мне труднее остальных. Но зато и знаю я его лучше остальных!
– А остальных – это сколько?
Но ответить Хали не успел. В коридоре раздался громкий топот. Мы повернулись к выходу, и в этот момент в офис ворвались полицейские. Старший офицер, увидев Хали, торжествующе оскалился и что-то пролаял. Трое подчиненных налетели на не успевшего среагировать аниматора, завернули ему руки за спину и ловко защелкнули наручники. А потом поволокли к выходу. Таньский раненой птицей бросилась было следом, но офицер небрежным тычком отшвырнул ее в сторону.
Дверь захлопнулась.
– Что это? – растерянно улыбаясь, дрожащим голосом проговорила Таньский. – Почему? За что? Неужели они узнали… – и, словно опомнившись, конец фразы на волю не выпустила, а так и осталась сидеть на полу, глядя на закрытую дверь.
– Вставай, – потянула я ее за руку. Расспрашивать, что к чему, желания не было никакого, уж очень оживленно-любопытной стала физиономия местного менеджера. – Пойдем отсюда.
– Куда? Зачем? – послушно поднялась и двинулась следом подруга. Вопросы она, похоже, задавала чисто автоматически, не ожидая ответа.
И, к огромному сожалению любителя бесплатных спектаклей, мы вышли из офиса.
В отеле по-прежнему царила неразбериха. Толстая, противная, лохматая бабища в рваной одежде, эта неразбериха, напялив на голову царскую корону из осколков стекла, таскалась по окрестностям и зорко следила за тем, чтобы никто не посмел успокоиться и рассуждать здраво. Еще чего, иначе ей опять придется убираться вон, в канализацию, и оттуда вместе с соседями, крысами, завистливо наблюдать за размеренной, удобной и красивой жизнью людей. Обидно и противно. Но сейчас, пока власть неразберихи была сильна, она наслаждалась отчаянием, болью, страхом и паникой.
В номере, среди битого стекла, делать нам пока было нечего, и я повела Таньского на пляж, надеясь, что хоть там не потопталась эта гнусная старуха в криво сидящей стеклянной короне.
Надежда, умница, меня не подвела. На пляже действительно было тихо и спокойно. Покрывало звездного неба заботливо укутало море, которое мерно посапывало, шевеля во сне волнами. Их тихий плеск заглушал все звуки, оставшиеся там, позади, стирал напряжение и боль, успокаивал и нашептывал – все будет хорошо, вот увидите, все будет хорош-ш-ш-шо.
Я усадила Таньского на один из лежаков, сама пристроилась рядом. Какое-то время мы молчали, слушая шепот моря. Побережье переливалось огнями, словно бриллиантовое ожерелье. Раньше оно было целым, но сегодня его порвали. Кто, почему, зачем? Думать об этом не хотелось. Совсем. И море старалось помочь нам, договорившись с небом. Прилетевший откуда-то легкий ветерок обдувал разгоряченные лица, подсушивал слезы. Надежда присела рядом и обняла нас за плечи. Ну что же вы, девчонки, приуныли, а? Встряхнитесь! Ведь самое страшное уже позади, да и задело вас лишь крылом беды.
Я повернулась к Таньскому и тихо спросила:
– Ты ничего не хочешь мне рассказать?
– Я не знаю. – Она сидела на лежаке, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. – Я обещала Хали. Но теперь – я не знаю.
– Тань, я не настаиваю. Если нельзя говорить – что ж поделаешь. Просто… – Я помолчала, водя пальцем по песку. – Просто я по себе знаю, как трудно оставаться один на один с бедой. Хотя, – пожала я плечами, – может, ничего страшного и не произошло. Может, его с кем-то спутали, твоего Хали. Это все из-за взрыва. Успокоятся, разберутся и отпустят, вот увидишь!
– Как бы я хотела, чтобы все было именно так! – тяжело вздохнула Таньский. – Но скорее всего то, что Хали был арестован сразу после взрыва, – всего лишь совпадение. Его все-таки нашли, и теперь… – Лицо ее исказила мучительная судорога, словно нечем было дышать.
– Таньский, заяц, не молчи, говори, пожалуйста, говори хоть что-нибудь! – испуганно затормошила я подругу. – Тебе надо выговориться. Мы вместе подумаем, что и как. Ну ты же знаешь – одна голова хорошо, а две…
– Неудавшийся генетический эксперимент, – через силу улыбнулась та. – Ладно, ты права. Помнишь, перед нашим отъездом я смотрела фильм с Сабиной Лемонт?
– Ну вот, – расстроилась я, – совсем меня за дуру держишь. Что за бездарная попытка сменить тему? При чем тут фильм?
– Ты не поняла, – грустно посмотрела на меня подруга, – все очень даже связано. Если помнишь, я тогда еще все время вспоминала убийцу Сабины…
– Ну еще бы, такие затейливые словесные обороты редко услышишь.
– Так вот, оказалось, что вспоминала я Хали.
– Стоп. – Я схватила Таньского за плечо и развернула ее лицом к себе. – С этого момента подробнее, пожалуйста. Ты же мне рассказывала, что убийца Сабины Лемонт покончил с собой в тюрьме? При чем тут Хали?
– Смерть Хали была инсценирована, все это его отец устроил, чтобы вытащить сына. Сам Хали тогда вообще был не в себе, ему была абсолютно безразлична собственная судьба.
– Ну еще бы, после такой дикости – зарезать женщину, любившую его! – Меня аж передернуло. – Не знаю, Таньский, он, конечно, безумно красивый мужик, твой Хали, но как ты можешь, зная, на что он способен…
– Не говори так! – вскочила с лежака подруга и, воинственно сжав кулаки, топнула ногой. – Ты же его совсем не знаешь! Он никого не убивал! Он вообще не помнит, что произошло той ночью, его явно чем-то опоили! Но он никого не убивал!
– Так не помнит или не убивал?
– Хали не способен поднять руку на женщину, он и мысли не допускает, что женщину можно ударить, а уж чтобы убить! – запальчиво кричала Таньский. Глаза ее горели, волосы растрепались, окровавленная повязка добавляла воинственности этой валькирии.
