Он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Здоровски выглядишь!
Я хотела ответить: «Ты, между прочим, не лучше», но вместо этого расхохоталась. Тогда он с сомнением поглазел на меня и нахмурился, мол, как, опять? И в тот момент я поняла, что мне плевать, пусть он трижды бандит и четырежды подлый махинатор в своем банке, но он не убийца, и я всегда буду с ним, до конца жизни.
К дому, где я живу, мы подъехали уже без четверти десять. Не к чести моей будет сказано, но я, прекратив истерически хохотать, снова начала плакать, еще раз убедившись в одной закономерности: долго смеешься – вскоре будешь долго плакать, что со мной в итоге и произошло. Слезы градом сыпались из глаз и никак не желали останавливаться, по этой причине я даже не удосужилась открыть дверь, чтобы выбраться на волю.
– Солнце мое, ну что же ты опять плачешь? – проявил сочувствие мой принц.
– Не могу остановиться, – шмыгнув носом, прогнусавила я.
Получив ответ, Николай подумал о чем-то, затем полез в бардачок и достал оттуда серебристую фляжку. Протянув ее мне, велел:
– На вот, глотни.
– Что это? – испугалась я.
– Чай, – хмыкнул он. – Здорово успокаивает.
Я, повинуясь, глотнула и…
– Кх… кхэ-э!.. Что за пакость?! – откашлявшись, спросила я. Опять гад нехороший обманул! И почему он меня все время спаивает? – Что это?
– Коньяк. Ну как, уже лучше?
Я прислушалась к бастующему организму.
– Все внутри горит. Но плакать больше не хочется, – констатировала я и вылезла-таки из машины.
Он тоже вылез и подошел ко мне.
– Все еще горит?
Я кивнула, и Николай со слегка смущенным видом приблизил ко мне свое лицо и быстро поцеловал в губы, после чего предложил:
– Давай до квартиры провожу.
Я покачала головой.
– Не надо, у меня папа злой, он убивает всех, кто меня целует.
Коля рассмеялся:
– И много было жертв?
– Пока не было, но я не хочу, чтобы ты стал первой, – на полном серьезе заявила я.
– И чем же он меня убьет?
– Топором, – по-простецки ответила я. – Он его все время под боком держит.
Улыбка тут же сползла с его лица.
– Ну я поеду, а? – жалостливо попросил «храбрец».
– Конечно. Езжай.
Мы попрощались, он напомнил, что в четыре заедет, и уехал, а я стала подниматься на второй этаж. Естественно, я преувеличивала опасность, которой подвергался Колька. Отец, конечно, сейчас не в лучшем настроении – я хорошо его знаю и могу дать руку на отсечение, что он будет читать мне лекции, – но до смертоубийства, думаю, дело бы не дошло. И вообще, я не хотела бы, чтобы встреча родителей и моего избранника произошла при таких обстоятельствах.
Насколько я устала, поняла, только открыв дверь с двадцать первой попытки и сев прямо на порог: идти дальше не было сил.
– Явилась! – послышалось мамино язвительное с кухни, и через несколько секунд, щелкнув выключателем, передо мной предстали… две мамы.
– У-у-у… – протянула я. – Как все запущ… Да будет свет! – Не слишком внятно вышло, ну да ладно, только что со мной творится?
Матери схватились за сердце:
– Ах! – И понеслось: – Это что на тебе такое, овца? Ты почему такая грязная, как свинья? И чего расселась на пороге? – Я что-то промычала в ответ, на что мамы вторично схватились за сердце. – Ах! Сережа, иди сюда! Сережа, посмотри на нее, она ж в лоскутину пьяная!
«Только не надо Сережу!» – испугалась я и попыталась встать, но не все коту масленица: ноги вконец озверели и, не желая меня слушаться, разъезжались в противоположные стороны.
– Ты что такая грязная? Ты где валялась? – полезли с расспросами появившиеся отцы. – Ты знаешь, сколько времени? Одиннадцатый час! Немедленно объясняй!
– Че обе… обе… объе… А?
Как ни странно, отцы попались сообразительные, чего от моей везучести ну никак невозможно было ожидать, и, поняв меня, принялись толково конкретизировать заданный ими же самими вопрос:
– Объясняй, зачем напилась?!
– Да я и не пила совсем, – зажмурилась я от слепящего света коридорной лампочки, предпринимая очередную, точно не знаю какую – сбилась в счете на первой же, – но где-то пятую или шестую попытку встать на ноги. – Всего лишь один бокальчик шампусика. Вот такой, – почему-то решив, что всем четверым шибко интересно знать, какого размера был бокал, я оторвала ладонь от стены, держась за которую планировала подняться, и раздвинула указательный и большой пальцы, таким образом потеряв точку опоры и свалившись обратно на пол.
– Врет! – взвизгнули мамы. И как у них хором получается?
Тряхнув головой, я смогла разобраться, что родителей всего двое, а не четверо, просто двоится в глазах. Но отчего?
– Коньяк! – Свершилось! Мою не уставшую, как подумалось спервоначала, а алкашную, как верно заметили матери, голову осенило догадкой. Вот что со мной творится! Коньяк смешался с двумя бокалами шампанского. А ведь я еще и трезвенница. Вот и результат.
– Коньяк, – вдумчиво повторил папа. Теперь уже один, без клона. – Очень может быть. Ладно, почему пьяная, прояснили. Отвечай: почему так долго?
– Так мы это… ехали обратно, но в объезд, и вот незадача – колесо спустило, – довольно четко произнесла я. Прогресс идет!
– Врешь, овца! – гнула свое мамашка. Нет, ну почему, когда человек говорит правду, ему не верят? Некоторые вон врут без конца, и им всякие первокурсницы верят. Например, Колька. Не подают, не подают…
– Чего не подают? – изумленно переспросил папаня.
Вот форс-мажор. Выходит, два последних слова я сказала вслух.
– Воды… – пришлось пояснить.
– Ах, ей еще и воды принести! Овца! – Это уже мама. Хотя я могла бы и не пояснять: про ее излюбленное слово-паразит «овца» уже сочиняют легенды.
– Отвечай теперь, – продолжил допрос папаня, – почему такая грязная?
– Так ведь дождик… Грязь… А я упала… В грязь…
– Вот овца!
– Ты почему меня ослушалась? – вернулся отец к своим баранам. – Я ведь не разрешал!
– Нет, – опровергла я. – Нет, ты как раз разрешил. Я спросила: «Можно я пойду в ресторан?» А ты говоришь: «Угу».
– Чего?
– Да-да, – подтвердила мама. – Все точно так и было. Я еще сама удивилась…
Мне стало до коликов в животе смешно. Мамуля хоть временами и вредная, но в трудную минуту на нее можно положиться. Даже разозлившись до крайности, она все равно не забыла отведенную ей мною роль.
– Ха-ха-ха! – снова зашлась я в истерике, так меня это позабавило.
– Так, – скомандовал папа, – пусть она пойдет сейчас в ванную, а помоется и придет в себя – я с ней поговорю.
Я хотела поинтересоваться: «А сейчас ты что делал?» – но вместо этого выдала многозначительное:
– Ха-ха-ха! – и, взяв халат, отправилась в ванную, однако входов в нее было также два, и в первый раз допустив ошибку, я больно треснулась лбом о стену, зато во второй раз повезло больше: дверь отворилась, и я, задвинув ее на щеколду, стала скидывать с себя выпачканные одежды.
Стоя под душем и усердно работая мочалкой, я начала понемногу трезветь и, только когда мой ум просветлел окончательно, поняла, как же я хочу спать. Когда вышла из ванной, глаза уже слипались так, словно на веки подвесили стопудовые гири. Смертельно хотелось лечь в кровать.
Увидев пустующую (Таньку переселили на раскладушку), теплую, такую мягкую, уютную, приятную постель, я застонала от блаженства, но заметив сидящего возле нее на стульчике папахена, застонала уже от безысходности. Без лишних слов кротко уселась на софу и приготовилась слушать лекцию.
– Итак, доча, – начал папа, – послушай, что я тебе скажу. Тебе повезло, человек встретился… хм… неплохой, но ты не думай, что все такие и всем можно доверять. Люди бывают…
И все. Больше ничего не помню. Свет погас, голос отдалился, и я отрубилась.
За несколько месяцев до этих событий
Когда точка опоры в виде деревянного стула с мягкой обивкой рухнула на пол, мужчина начал задыхаться, чувствуя боль от сильно врезавшейся в кожу шеи полоски жесткой ткани. «Надо же, я так быстро принял это решение, не подумав о том, как же эта процедура на самом деле болезненна», – удивлялся про себя этот человек, приготовившись принять мучительную смерть. Всего за миг пронеслась перед глазами вся его жизнь. Точнее, не вся, а лучшие ее моменты. Естественно, все они были связаны с его женой.
Она училась в церковно-приходской школе. Родители отказались от ребенка и отдали его в приют, а оттуда уже, чуть повзрослев, она была направлена в эту школу. Любимая была очень верующей и хотела отдать себя Богу. Она собиралась по окончании школы уйти в монастырь, но… судьба распорядилась по-другому и свела их вместе в один прекрасный день. «Судьба?» – переспросил он сам себя, вспоминая момент знакомства с будущей женой. Да нет же, скорее, он, наоборот, вломился со своим неугасимым пожаром в сердце в ее кроткую судьбу и повернул ту в противоположную сторону, от духовного – к земному. «Я отнял тебя у Господа, любовь моя, – осенило его вдруг, – и он отомстил мне, забрав тебя обратно. Но почему таким чудовищным способом?! Почему?! За что?!»
