— В кулинарии она смыслит. Каждый раз, когда я появляюсь в Карентине, Патриция догадывается, о чем тоскует мой желудок.
Бейли отогнал гастрономические мечты, которые не давали ему покоя, и примирительно заметил:
— Конечно, нам не следует забывать и о Патриции.
Обсудив с Вильямсом все вопросы, он дал ему последний совет;
— На вашем месте я принял бы сначала горячую ванну и обработал свою физиономию порошком для чистки кастрюль, иначе вас могут принять за существо с того света.
— Вы можете довольно часто получать удовольствие. разбивая на моей голове чернильницу, но каждый раз вам это будет стоить десять фунтов, — примирительно заметил Вильямс.
Большую часть своей жизни человек проводит при дневном свете, поэтому у него врожденный страх перед темнотой. Это чувство было присуще и Вильямсу. В течение дня он все рассматривал трезвыми глазами бдительного полицейского чиновника. Но когда наступала темнота и он украдкой пробирался в замок, то самоуверенность покидала его. Скрип раскачиваемых ветром ставен заставлял его вздрагивать; игра света и тени от луны и проплывающих облаков казалась ему такой же жуткой, как блеск топора палача. Как-никак, а трое в этом замке уже погибли при странных обстоятельствах. Как знать, может быть, и его ждет та же участь…
Комната Декстера находилась на втором этаже в конце коридора. Свет не горел. Вильямс уже хотел открыть дверь в комнату, как до него донеслось покашливание. Дверь вдруг открылась. Вильямс включил карманный фонарик и начал осматривать помещение. В темноте что-то щелкнуло, и когда мимо него просвистела пуля, он почувствовал холодок около правого уха. Реакция была молниеносной. Вильямс бросился на пол, выключил фонарик и пополз в угол между шкафом и стеной. Поскольку он точно помнил обстановку в комнате, то знал, что здесь он в безопасности.
— Я знаю, куда вы заползли, — раздался хриплый голос Декстера со стороны книжной полки.
— Прекратите стрелять как сумасшедший. Я послан сюда защищать вас, прошипел сержант вне себя от ярости.
— Кто вы?
— Вильямс. Вы что, не узнаете меня?
Полковник включил настольную лампу и вышел из своего укрытия, все еще держа в руке пистолет со звукоглушителем.
— Вы были на волосок от смерти. Быть бы вам на том свете вместе с другими.
Декстер обессиленно плюхнулся в кресло. Его бесцветные навыкате глаза были полны страха и обреченной решимости любой ценой защитить свою жизнь.
— Я вижу и в темноте, когда стреляю, — похвалился он. — Этому учатся во время охоты в джунглях. Пуля не должна была ни на сантиметр отклониться от вашего виска. Вас спасло только инстинктивное отклонение головы. В противном случае у вас была бы круглая дырка в голове. — И вы избавились бы от необходимости жить здесь ближайшие десять лет и сидели бы в другом месте.
— Как я мог знать, что это вы? — Полковник, шумно дыша, с трудом закурил сигарету; его рука дрожала так, что ой едва мог поднести ее ко рту. — Я ждал не вас, а убийцу.
— Вы привязали шнур к ручке, чтобы рвануть дверь, если кто-нибудь появится?
— Разумеется. Кто стреляет первым, тот живет дольше.
Декстер хихикнул. После смерти Грэди он находился в состоянии душевного смятения, что сильно отражалось на его и без того не очень живом уме. Об этом свидетельствовало также его очередное замечание.
— Самое печальное состоит в том, — прошептал он доверительно, — что я совсем не убежден, что убийца — существо во плоти.
Вильямс, который был весьма земным существом, полагал, что полковник просто дурачит его. Но когда он увидел страшное выражение глаз бывшего офицера колониальной армии, то убедился, что перед ним полуидиот.
— В Пенджабе нам пришлось ночевать в полуразрушенном храме бога Шивы, продолжал шепотом Декстер, — и там тоже происходили странные вещи. Когда мой ординарец Гопкинс вошел в зал храма, от погодка оторвалась каменная плита и, вы не поверите, упала прямо бедняге на голову. А у него дома жена и пятеро детей.
— Почему я не должен вам верить? — поспешил заявить Вильямс. — Но сейчас для вас лучше всего принять успокоительную таблетку, отдать мне пистолет, закрыться на ключ и лечь спать. Утром мы поговорим поподробнее.
— Насчет успокоительной таблетки — мысль хорошая, — согласился полковник, — что касается пистолета — плохая. Без пистолета под подушкой я не могу глаз сомкнуть. — Глупо хихикнув, он продолжал: — Если во время обхода вам кто-либо подвернется, скажите ему о моем предупреждении. Во второй раз я не промахнусь.
— Об этом я скажу, не беспокойтесь. — С этими словами Вильямс быстро удалился. До его слуха донесся звук поворачиваемого ключа. Сержант осторожно поднялся на третий этаж. Перед дверью спальни Дороти Торп он остановился, там было тихо.
— Шах и мат, — услышал он еле внятный шепот. Кто-то тихо разговаривал. Потом приглушенный голос, который, без сомнения, принадлежал Торп, сказал:
— Они не смогут ничего доказать, а это самое главное.
Вильямс решительно постучал в дверь. Когда Дороти наконец открыла, сержант, отстранив ее, вбежал в комнату.
Комната была пуста. Не удалось никого обнаружить и в соседней комнате, а также в ванной.
— Кто вас послал сюда? — неожиданно любезным тоном спросила Дороти.
— Я послан сюда защищать вас, — смущенно ответил сержант. — Кто находился в вашей комнате?
— Учитывая мой возраст, вам не следовало задавать подобные вопросы, молодой человек, — добродушно заметила Дороти. — Тем более, что вы ошибаетесь, я все время была одна.
— Мой слух меня не обманывает, — пробурчал Вильямс. Он открыл шкаф, заглянул под диван, бросил взгляд в ванную.
— Я гожусь вам в матери, Вильямс, даже в бабушки, если бы вы были на пять лет моложе, а я на пять лет старше.
Дороти налила в рюмку ликер и протянула его Вильямсу. Это смутило его: он не зная, как быть — опрокинуть рюмку или сделать вид, что не заметил угощения.
— Кроме мухи, которая уже несколько ночей мешает мне спать, вы никого здесь не обнаружите.
Вильямс понимал, что Дороти обманывает его, издевается над ним, но не знал, как быть.
Пронзительный крик, донесшийся с первого этажа, помог избежать позорного отступления.
Вильямс стремглав ринулся по лестнице. Второй, слегка приглушенный крик заставил его направиться в царство Патриции — на кухню.
Патриция стояла посреди комнаты в ночной рубашке, отделанной черной тесьмой. Когда Вильяме влетел в комнату. Патриция как раз собиралась снова завопить, призывая на помощь.
Все эти события настолько взвинтили нервы Вильямса, что он грубо набросился на Патрицию, требуя, чтобы она перестала визжать.
— Я, я… — лепетала та, — как христианка, могу поклясться, что по замку бродит призрак.
— Где вы его видели? Как он выглядел? — рявкнул Вильямс.
— Сэр, я никого не видела, но это и есть самое таинственное во всей истории, — прошептала Патриция; пугливо озираясь.
— Перестаньте пороть чушь! — Нервы все больше отказывали Вильямсу. Не хватало ему еще этой истеричной дамочки, как он назвал Патрицию про себя. Значит, вы ничего не видели? Может быть, вы слышали хотя бы шаги?
Нет, шагов она тоже не слышала.
Тем временем на крик прибежали Фишер, Роза и Дороти Торп. Вильямс прогнал их спать.
— Вы знаете, что я сделаю с вами? — грозно прошипел он побелевшей от страха круглоглазой экономке. — Я велю арестовать вас за нарушение ночного покоя и введение в заблуждение полиции.
Конечно, он не собирался этого делать, но должен же он был как-то реагировать на ситуацию. Патриция же восприняла его слова весьма серьезно и возмущенно возразила:
— Вы несправедливы ко мне, мистер Вильямс. Хотя я всего лишь бедная, несостоятельная вдова, но требую, чтобы полиция защищала меня так же, как если бы я была герцогиней или даже самой королевой, — заявила она не без величия.
Вильямс рассмеялся.
В длинной ночной рубашке, с платком вокруг головы, как у восточной принцессы, в плюшевых лилового цвета тапочках с вышитыми на них ландышами Патриция выглядела весьма комично.
— Ну хорошо, — благодушно сказал Вильямс. — Как же вы обнаружили привидение? Вы распознали его по запаху или наткнулись на него в потемках?
— Господин сержант, я бедная, несостоятельная вдова…
— Это я уже слышал, — отрезал Вильямс. — Отвечайте на мой вопрос.
Патриция решительно направилась к кладовой, открыла ее и показала на большое блюдо с начатым куском жареной телятины. Затем она направила свой указательный перст на миску с пудингом, которая была наполовину пуста, и, наконец, на банку с маринованной селедкой.
— Вот ответ на ваш вопрос. Пересчитайте, пожалуйста, количество селедок! Сегодня вечером их было одиннадцать, теперь только семь. И от телятины отхвачен ломоть толщиной в три пальца. Да, сэр, отхвачен! По-другому нельзя назвать, когда так безобразно обращаются с мясом. А пудинг? Я думаю, что его цапали руками! Тот, кто может отличить ложку от вилки, не обращался бы так дурно с пудингом.
