Спасли меня дети. Им явно хотелось рассказать гостям о своем питомце, но взрослые не обращали никакого внимания на их возню. У меня одной не было более важных занятий, поэтому вскоре дети потащили меня за обе руки к клетке.
Хорек звался Фредом и отличался редкостным умом.
– Ты знаешь другого зверя, который сам укрывается на ночь одеяльцем? – спросил меня мальчик, очень гордый своим зверьком.
Его тут же перебила сестра:
– Фред пролезет в самую узкую щелку! Может в ящик комода, даже если тот выдвинут всего на палец. Будь осторожнее, а то Фред спрячет свой кусочек отбивной тебе в трусы! – И дети засмеялись громко и дружно.
Мне разрешили погладить чудо-зверька, который, стоило только протянуть руку, тотчас вцепился мне в палец. Я завопила как резаная. На крик сбежались все присутствующие и оказали мне первую помощь. Сидя с забинтованным пальцем, я поймала себя на том, что уже сыта по горло семейным досугом. А угли для барбекю только-только разгорались…
– У тебя есть дети? – Девочка хотела утешить меня после той неприятности.
– Да. – И мне захотелось бегом побежать к Бэле.
Теперь я тоже учительница и запросто могу оттеснить потенциальную подружку Йонаса. Но смогла бы я так жить, как чудное семейство Копенфельдов? Домик под сенью Дерев, двое малышей, домашний любимец… Чего же я на самом деле хочу – свободы или привязанности? К чему я стремлюсь – к приключениям или в тихую гавань?
Определенно в свободе есть свои прелести. Я решила вечерком пройтись по центру, хотя ноги с самого утра жали кожаные сандалии этнографини. День только начинал клониться к закату, на город спускались летние сумерки, теплые и светлые.
В уличном кафе я заказала маленькую порцию мороженого – ассорти без сливок: после пирога фрау Копенфельд есть мне не хотелось. На площади, где я сидела, было людно, как, впрочем, на каждой площади в центре любого города погожим вечером, где сотни туристов и горожан засиживаются до темноты за кружкой пива. В таких местах полно карманников: я покрутила головой с видом эксперта по вопросам воровства. И всегда находятся дамы, которым невдомек, что не стоит вешать сумочку на спинку плетеного кресла, сидя на самом ходу. Чего же они тогда так вопят, когда, желая расплатиться, вдруг не находят свою сумочку на прежнем месте? Удивительная беспечность… Ни одна женщина и ни одна сумка из тех, что были рядом со мной, не ускользнули от моего пытливого взгляда: не меньше двух сумочек я могла бы хоть сейчас прихватить у своих соседок и спокойно удалиться.
Бог мой! Эрик! В трех метрах от меня сидел благоверный моей Катрин! Сердце подпрыгнуло и бешено забилось в горле. Только без резких движений – я достала темные очки и водрузила их на нос.
Эрик был не один. Сначала я глазам своим не поверила, но нет, так и есть: рядом с господином Шнайдером сидели маленькая тайка и ее тошнотворный муж. Те, что приходили на консультацию к Катрин. По левую руку Эрика царственно высилась огромная, плохо выкрашенная блондинка. Не хватало только «сутенера из Гросс-Герау». В этой живописной группе он бы хорошо смотрелся, прямо-таки жаль, что он оказался фиктивным.
Мог ли Эрик узнать меня? Всего лишь на секунду столкнулись мы на лестнице. Но после того, как обнаружилась пропажа, что ему стоило связать мою скромную персону с этим происшествием. Интересно, он сразу заметил, что вместо натюрмортов на стенах четыре пустых крючка? А может быть, он зашел всего лишь за какой-нибудь забытой в прихожей папкой и только вечером узнал о краже? Как бы ни хотелось поверить в такую версию событий – не очень-то верилось, я просто уговаривала себя. Самое умное – быстрее расплатиться и раствориться в сумерках. Я махнула официантке – Эрик посмотрел на меня.
По дороге к станции метро я нервно огладывалась. Потом долго путала следы: несколько раз пересаживалась, выходила из вагона и вскакивала обратно за секунду до отправления. Хоть путь и был долог, наконец я благополучно добралась домой, но страх все же не отпускал меня.
И без того тревожный сон гнали прочь несвойственные мне угрызения совести: упреки Энди не прошли бесследно. Будь на моем месте Кора, она рассмеялась бы в лицо всякому, кто вздумал бы читать ей мораль.
Ведь хорошо знаю, как это неприятно – всякий раз, когда меня подводят мои безголовые подруги, мне больно. И что же, выходит, на меня тоже нельзя положиться: сына бросила, лишь почувствую чье-то доброе отношение, сразу начинаю клянчить деньги, нимало не заботясь о том, как и когда буду отдавать долги. Ладно еще муж, но Энди! А Феликс?! На моих щедрых благодетелей деньги с неба не падают, а я, бессовестная лентяйка, с легким сердцем сорю деньгами, заработанными чужими потом и кровью. Чувствуя себя последней тварью, испорченной и неблагодарной, которая еще и наживается на хороших, добрых людях, я заплакала. Мне захотелось исправиться, но перед моим мысленным взором встала покойная матушка, которая погрозила пальцем, как укоряющий ангел, и я словно вновь услышала ее назидательный тон; «Благими намерениями вымощена дорога в ад!»
От матери с ее частыми приступами депрессии я, наверное, и унаследовала пренебрежение к людям и постоянное ожидание худшего. А безответственность – от отца, променявшего белый свет на бутылку. Да, с такими задатками нечего и думать о том, чтобы стать другим человеком.
Тут я услышала странные звуки: как будто кто-то крадучись шел по лестнице. Мою легкую дрему как ветром сдуло, и я лежала в темноте, напряженно прислушиваясь. Спустя какое-то время, которое тянулось как вечность, мне показалось, что я слышу, как хлопнула дверца автомашины. От страха я больше не могла растравлять в себе чувство вины – другие картины понеслись в моем воображении: маленькая тайка узнала меня сегодня в кафе и доложила Эрику, что я сидела тогда у Катрин. А тот мигом сообразил, что видел меня раньше, и именно в тот день, когда исчезли картины.
А если «Одалиска» – подлинник, объявленный в розыск, то Эрик пойдет не в полицию, а в совершенно противоположную сторону. И будьте уверены, такой всех чертей поднимет, чтобы получить картины обратно. И от того не легче, что главная подозреваемая – Катрин, а не я. Мы засветились вместе – теперь обе проходим по делу. Надеюсь, здесь, в Вест-Энде, нас еще не выследили. А если даже так – без боя я не сдамся!
Впрочем, я в любой момент могу смыться, как Катрин… Но картины! Картины в опасности! Их нужно спрятать так, чтобы Эрик в жизни не нашел. Камеры хранения? Нет, не годится. В каждом втором детективе герои пытаются что-нибудь спрятать на вокзале, и в следующем же кадре ключи от железных ящиков вытаскивают из их геройских карманов.
Перевезти картины в Италию? Под видом натюрмортов? Нет, тогда придется кланяться Коре, я ведь без машины, и вообще… Но кого мне еще просить на этом свете, если не Кору! С тех пор как мы познакомились в школе, в Гейдельберге, когда она перешла в мой класс, у меня нет более близкого человека. Кора положила конец моему одиночеству, сверстники не отвергали меня больше. Мы начали всюду появляться вместе и в один миг стали очень популярны. И не только в нашем классе. С красивой, уверенной в себе новенькой все хотели дружить. Как же я была горда тогда, что Кора – моя подруга!
Кроме Коры, только мужа я могла бы назвать верным, надежным другом. Но с какой стороны ни посмотри, его не втянешь ни в какие махинации. Бесполезно даже просить: он ни за что не согласится… и потом, у него в доме мой сын! А если эти бандиты нагрянут в Шварцвальд?!
Дармштадтская коммуна провалилась: Эрик знает адрес, туда картины не поставить… Куда же мне с ними? Вот были бы у меня родственники, но их нет… А может, родители Коры?! Они всегда любили меня как родную. Каждый раз зовут в гости, а Бэлу считают чуть ли не внуком. Но боюсь, что разочаровала их. Хоть я и жила все это время вместе с их дочерью, но давно не звонила, не давала о себе знать. Кора никогда не стремилась поддерживать отношения с отцом и матерью и жестоко высмеивала меня за попытки общаться с ее «стариками». Мне было неудобно теперь просить их о помощи, но я все же позвонила, едва солнце поднялось над горизонтом.
Сделав вид, что звоню из Италии, и маловразумительно ответив на вопросы о Коре, я перешла к делу:
– У меня немного необычная просьба… Я могла бы прислать вам на хранение три картины?
– Их нарисовала Кора? – с надеждой спросил отец художницы.
– Нет, это наследство моей бабушки, просто мазня, ничего интересного. Будьте добры, поставьте их в сухое место. Я заеду за ними, как только окажусь в Германии. И обязательно с сыном. Вы удивитесь тому, как он вырос!
– Присылай хоть сотню картин! В кладовке места хватит.
Не откладывая, я вызвала курьера. Завернула картины в старые газеты, потом запеленала в наволочки с ирландскими узорами – чего только не найдешь в доме этнографа! И через два часа вручила их посыльному в красивой ржаво-коричневой униформе, что подкатил к моему дому в микроавтобусе такого же ржавого цвета. Заполняя протянутые мне формуляры, я ловко выдумала художественную галерею из Бремена и изящно вписала ее в графе «Отправитель».
