— Брось свои эксперименты, — говорил Ананасов другу и соратнику, — выпьем нормальной водки, как люди!
— Скучный ты человек, Питиримыч, — отвечал ему Сеня, — нет в тебе полета! Нет тяги к новому, неизведанному! Водка! Водку мы с тобой могли пить и в прошлом веке! А сейчас — новые времена, мир стал единым, границы легко преодолимы, до Мексики можно долететь всего за несколько часов, а ты водка! Водка, она ведь чем плоха?
— Чем? — удивленно спрашивал Ананасов, на чей взгляд водка вовсе не была плоха. Наоборот, он находил в ней множество несомненных достоинств.
— Ее, заразу, непременно закусывать надо! А закуска — это холестерин, жиры и прочие вредные для организма вещества. А мы с тобой, Питиримыч, должны стремиться к чему?
— К повышению раскрываемое™ преступлений! — мгновенно отвечал Ананасов.
— Это, конечно, само собой! А еще мы должны стремиться к здоровому образу жизни! А ты — водка! Хочешь жить, как во времена железного занавеса.., разве наши отцы и деды могли выпить текилы? Нет! Не могли! Они и слова-то такого не знали! А мы с тобой знаем, и даже выпить можем, потому что жизнь не стоит на месте, она движется вперед! В общем, Питиримыч, я настаиваю на эксперименте!
И ведь знает, что Ананасов терпеть не может свое церковнославянское отчество! Нет, чтобы назвать его как положено, по званию, или уж на худой конец — по фамилии! Нет, он непременно норовит обозвать его Питиримычем.., тут хочешь не хочешь, а выпьешь от возмущения! Все что угодно выпьешь, даже экспериментальный коктейль гудроновского изобретения…
Капитан Ананасов с отвращением вспомнил этот ужасный коктейль, мучительно поморщился и повернулся к местному сотруднику, мелкому вертлявому мужичку, отзывающемуся на сомнительную, такую же вертлявую фамилию Барыгин:
— Ну, где тут у вас.., потерпевший?
— Вот тут… — проблеял Барыгин, указывая дорогу. — Осторожно.., здесь у нас не совсем ровно…
— Развели, понимаешь, овраги на территории! — недовольно протянул капитан, преодолев неровность почвы и героически восстановив равновесие. — Пришли, что ли?
— Так точно, — рапортовал Барыгин, указав на открытую трансформаторную будку, вот он!
Ананасов протер глаза и уставился на содержимое будки.
Содержимое представляло собой мертвого мужчину в сильно помятом и запачканном полосатом костюме, слегка седоватого, с крупной родинкой на щеке.
Мужчина находился в таком скверном состоянии, что на Ананасова снова накатил приступ дурноты.
— Ничего не трогали? — строго осведомился Ананасов, справившись с этим приступом.
— Как можно! — горячо обиделся Барыгин. — Знаем порядки!
— То-то! — одобрил капитан и приступил к первичному осмотру потерпевшего.
— Висяк, — проговорил подоспевший на помощь коллеге Гудронов, — чистой воды висяк!
— Не говори мне про воду, — мучительно поморщился Ананасов.
Упоминания о любых жидкостях невольно приводили ему на память недоброй памяти «Текиловый закат».
— Но что висяк — это точно.., ни документов, ни бумаг при нем.., правда, имеются особые приметы в лице родинки, но это нам с тобой, Гудронов, мало поможет.., особенно сегодня.
В глубине души Ананасов был уверен, что сегодня ему вообще ничего не поможет, разве что контрольный выстрел из табельного оружия, но он не хотел делиться с другом и коллегой таким пессимистическим предположением.
Коллеги приступили к тщательному осмотру места обнаружения трупа и самого покойного.
Осмотр трансформаторной будки не дал никаких ощутимых результатов, кроме одного, и без того ясного вывода, что размещенное в будке трансформаторное оборудование неисправно и уже очень давно не используется по прямому назначению.
В карманах полосатого костюма дотошный Гудронов нашел носовой платок бордового цвета, пластмассовую расческу, между зубьями которой застряло несколько волосков, скорее всего принадлежавших самому покойнику, шариковую ручку фирмы «Паркер» в золотистом металлическом корпусе и несколько неожиданный предмет — дохлую аквариумную рыбку.
— Глянь, Питиримыч! — проговорил Гудронов, предъявив эту рыбку коллеге.
— Просил же я тебя, — поморщился Ананасов, — не употребляй ты это слово!
— Ну, извини… — Гудронов виновато потупился.
— Вуалехвост! — авторитетно проговорил Ананасов.
— Чего? — Гудронов заморгал глазами. — Это ты на меня такое слово говоришь? Я, конечно, виноват, но ты все ж таки выбирай выражения! Я с тобой через столько всякого прошел, что совершенно, понимаешь, не заслужил!
— Да при чем тут ты! Рыбка эта так называется! Вуалехвост.
— Ну ты даешь! Откуда у тебя такие познания?
— Я в детстве рыбок аквариумных разводил. Есть еще меченосцы и гуппии.
— И что нам дает этот вуалехвост?
— Я тебе одно скажу, Гудронов: нас с тобой хотят ввести в заблуждение. Проще говоря — развести.
— Короче, с вуалехвостом или без него, но мы с тобой имеем самый натуральный висяк.
Бравые милиционеры продолжили обследование покойного. Неожиданно Гудронов как-то странно поежился и проговорил, понизив голос:
— Слышь, Питиримыч.., извини.., в общем, у тебя нет такого странного ощущения…
У капитана Ананасова с самого утра было ощущение, что голова его вот-вот разлетится на части. Но он не мог с уверенностью сказать, было ли это ощущение странным или вполне закономерным после вчерашних экспериментов.
— Ка.., какое ощущение?
— Будто за нами кто-то следит! — прошептал Гудронов, сделав страшные глаза.
— Я тебе, Сеня, говорил — нечего пиво с текилой смешивать! Пили бы нормальную водку…
— Опять ты за свое! — обиделся Гудронов. Говорю тебе — кто-то за нами наблюдает!
— Остапыч, что ли? — Ананасов тоже перешел на шепот.
Полковник Кузьма Остапович Хохленко, непосредственный начальник Ананасова и Гудронова, внушал своим подчиненным сложное, неоднозначное чувство. Начать с того, что он совершенно не употреблял крепких алкогольных напитков. И всячески осуждал употребление этих напитков подчиненными. Далее, он умудрялся появляться в самых неожиданных местах и в самый неподходящий момент. Кроме того, как уже сказано, он был начальником, что само по себе очень много значит. Особенно для сотрудника милиции.
— Да нет, — отмахнулся Гудронов, — когда за мной полковник наблюдает, у меня такое чувство, будто у меня между лопатками дрелью отверстие высверливают. Или даже перфоратором. Под картину или под настенный календарь. А сейчас у меня такое ощущение, как будто мне в спину кто-то стучит. Знаешь, когда дверной звонок не работает…
— Ну так открой! — Ананасов быстро оглянулся.
Позади бравых милиционеров никого не было, если не считать большую нарядную сороку, которая сидела на дереве и с живейшим интересом наблюдала за их действиями. Встретившись взглядом с капитаном Ананасовым, сорока склонила голову набок и громко затрещала с явно оскорбительной интонацией.
— Никого, — прошептал Ананасов, зябко поежившись, — одна только сорока!
— Сорока? — переспросил Гудронов и тоже обернулся. — И правда сорока! А что эта сорока так на меня смотрит? И вообще, что она делает на предполагаемом месте преступления?
— Ты чего, Гудронов — с дуба рухнул? удивился Ананасов.
— При чем тут дуб? — удивился в свою очередь Гудронов. — Она же на березе сидит…
Он посуровел и хорошо поставленным голосом выкрикнул в направлении подозрительной птицы:
— А документы у тебя имеются? И как насчет регистрации? Поналетели тут, понимаешь…
Сорока отчетливо расхохоталась, сорвалась с ветки и улетела в неизвестном направлении.
У Ананасова неожиданно прекратилась головная боль и словно спала с глаз тусклая пелена.
— А вот это ты не заметил? — капитан снял с шариковой ручки «Паркер» колпачок и указал своему коллеге и напарнику выгравированную на золотистом металле дарственную надпись:
«Олегу Сергеевичу Дятлову — коллеги и сотрудники».
— Вот тебе и висяк! — удовлетворенно проговорил Ананасов, убирая ручку в карман. В результате следственных мероприятий личность потерпевшего можно считать установленной!
— Не было тут никакой надписи! — удивленно заморгал Гудронов. — Только что я эту ручку осматривал, и ничего такого на ней не было! Точно тебе говорю, Питиримыч!
— А потому что пиво с текилой смешивать не надо! — мстительно проговорил Ананасов.
* * *
Леня шел по улице, не выпуская из руки туго натянутый поводок. На другом конце этого поводка семенил разобиженный Пу И.
Он только что видел совершенно очаровательную левретку, но Леня не воспринял все его недвусмысленные намеки на мужскую солидарность и прочие подобные вещи и не спустил его с поводка, чтобы завязать с левреткой более близкое знакомство.
Дело в том, что Леня был явно не в духе.
