Аллертон был первым мужчиной в жизни Джин Ричардс. И, как она надеялась, будет последним и единственным. Он был необычайно привлекателен со своими седеющими висками и великосветскими манерами. Он покорил ее нежностью и чувством такта, проявил терпение и ненавязчивость — и она безнадежно влюбилась в «своего» Джека. В то же время ее молодость, привлекательность и развившаяся ненасытность в ласках льстили Джеку; она оказалась услужливой и уступчивой как раз тогда, когда он обнаружил, что не сможет долго скрывать свои финансовые махинации.
Некогда он сильно прогорел, занимаясь на свой страх и риск биржевыми спекуляциями. Чтобы возместить убытки, он слегка «причесал» баланс своей фирмы. Однако год за годом вскрывались новые недостачи. Полагая, что семь бед — один ответ, он увязал в долгах все больше, и с годами привык тратить больше того, что мог заработать. Он понимал, что рано или поздно его аферы всплывут, и давно уже готовился исчезнуть. Теперь надвигалась ревизия; бухгалтерские документы, в которые до конца года никто не собирался заглядывать, должны были со дня на день подвергнуться проверке. А ему отнюдь не улыбалось провести лет пять за решеткой.
Он предусмотрительно принял некоторые меры, которые должны были позволить в случае опасности в течение часа удрать за границу. В Цюрихском банке была депонирована кругленькая сумма на имя Льюиса Тренча. На это же имя он получил и «настоящий» паспорт, представив копию свидетельства о рождении Тренча из Сомерсетского музея и две фотографии собственной персоны. Настоящий же Льюис Тренч, не вынесший жизненных невзгод, почил в мире чуть ли не пятьдесят лет назад в возрасте двадцати месяцев от роду. И с тех пор спокойно спал на небольшом кладбище в Шропшире.
Когда Аллертон после утреннего объяснения с супругой появился в своей конторе, его величество Случай преподнес ему подарок. В контору поступила партия алмазов, еще не подвергшихся огранке, стоимостью никак не меньше ста тысяч фунтов стерлингов. Возможный покупатель должен был приехать, чтобы осмотреть их, только в понедельник. Аллертон очень естественно сделал вид, что положил пакетик с алмазами в сейф — и незаметно сунул его в карман. Затем вместе с другим директором установил запор сейфа на 10.30 утра в понедельник: именно тогда должен был прийти клиент. Но к этому времени, подумал он, Джек Аллертон уже не будет существовать как таковой. Будет лишь некий Льюис Тренч — в самолете, летящем из Лондона в Цюрих.
Потом он подумал, что брать с собой Джин Ричардс — глупо. Джин слишком много знала о нем, а смазливых девчонок можно найти за деньги где угодно. Но эту проблему он постарается решить позже. Сейчас нужно благополучно развязаться с делами в Лондоне.
— Джек, последний раз прошу тебя: не нужно лететь. Ну пожалуйста! Или — возьми меня с собой. — Конни сидела за рулем, и они ехали в аэропорт Хитроу, к цюрихскому рейсу номер 387.
— Конни, ты действительно городишь вздор. И ты абсолютно нелогична. Ты боишься катастрофы, ибо опасаешься оставить Роберта без отца, но тут же по доброй воле соглашаешься оставить его и без отца, и без матери — если только твое предчувствие сбудется. Но я должен быть в Цюрихе сегодня.
Этот цинизм возмутил ее. Он знал, что собирается бросить своего сына — и был способен воспользоваться таким аргументом!
В аэропорту Конни внимательно смотрела по сторонам. Джин Ричардс не показывалась. Будучи предусмотрительным организатором, Аллертон велел ей приехать еще до девяти часов, сразу же зарегистрировать свой билет и пройти на посадку.
Он сдал чемодан в багаж, оставив при себе небольшую сумку на молнии. Конни тщетно молила его отказаться от полета, ню он лишь бросал на нее свирепые взгляды.
— Здесь мы должны расстаться, дорогая, — сказал он перед паспортным контролем.
— Счастливого пути, милый, — ответила она дрожащим голосом. — Да, чуть было не забыла. Это тебе на дорогу. — Она порылась в своей сумочке, достала перевязанный бечевкой плоский сверток и пластиковый пакет, в котором виднелись яблоко и апельсин, расстегнула молнию на его сумке, сунула в нее сверток вместе с пакетом и вновь застегнула. — Бутылка виски «Джонни Уокер» и фрукты.
— Спасибо, Конни. До свидания.
— Счастливого полета. Позвони мне вечером.
Он предъявил паспорт па имя Льюиса Тренча, сунул его обратно в сумку и направился в зал отлетающих. Но как только он прошел через кабину контроля безопасности, ему преградил путь чиновник в синей униформе.
— Извините, сэр. Контроль безопасности полетов. Вы позволите взглянуть на содержимое вашей сумки?
Если это необходимо, — пожал плечами Аллертон и расстегнул молнию. — Прошу вас.
— Может быть, даже не понадобится, сэр. Скажите, есть при вас металлические предметы? Скажем, фото- или кинокамера?
— Нет, ничего такого нет.
Чиновник кивнул одному из своих коллег. Тот подошел поближе.
— Вы уверены?
— Стопроцентно, — ответил тот. — Прибор показал очень большое отклонение, когда проходил этот господин.
— Что у вас в сумке, сэр? — чиновник указал на плоский сверток, который в последний момент сунула Конни.
— Бутылка виски. Это ведь не запрещается.
— Вы позволите развернуть ее?
— Пожалуйста.
В свертке оказалась плоская коробка. В коробке лежал револьвер.
— О боже! — Аллертон раскрыл рот и с удивлением взирал на оружие. Второй контролер, не спуская глаз с Аллертона, сунул правую руку под мышку.
— Вы можете объяснить, сэр, почему у вас в сумке оружие?
Аллертон сглотнул слюну. Он узнал игрушечный револьвер сына и протянул было к нему руку. Вокруг его кисти тотчас сомкнулись стальные пальцы. Он постарался все же сохранить самообладание.
— Это бутафория, — проговорил он. — Игрушечный револьвер сына. Моя жена… — Он замолк, вспомнив, что теперь его зовут Льюис Тренч. — Это просто шутка моей жены.
Чиновник достал из пластикового пакета «фрукты». Кожура апельсина тотчас отвалилась, обнажив довольно естественно выглядевшую бомбу Мильса.
— Это тоже принадлежит моему сыну. Всего лишь игрушки. — Аллертон начал понемногу успокаиваться. — А теперь вы позволите мне идти?
— Довольно опасные игрушки, сэр. — Чиновник достал свой тяжелый полицейский револьвер. — Угон самолетов совершался с помощью куда более безобидных «игрушек»…
— Угон самолета?! Помилуйте, за кого вы меня принимаете? Я директор…
Аллертон осекся. В самом деле, кто же он теперь? А второй чиновник все еще держал руку под мышкой. Первый же вытащил тем временем из сумки Аллертона оба паспорта, раскрыл их на первой странице и внимательно рассматривал фотографии.
— Очевидно, оба паспорта принадлежат вам, сэр. Джек Аллертон — Льюис Тренч. — Его той стал жестче: подозрения оправдались. — Я вынужден просить вас пройти с нами и разъяснить все это.
— Но я не могу… — пролепетал Аллертон. — Я должен попасть на цюрихский рейс… Я уверяю вас, что это всего лишь шутка моей жены…
— Вашей жены? — усмехнулся чиновник. — Вы имеете в виду миссис Аллертон или миссис Тренч? — холодно осведомился он. — Весьма сожалею Обладание фальшивым паспортом уголовно наказуемо, а один из двух паспортов, очевидно, является фальшивым. Если вы не пожелаете добровольно последовать за нами и дать объяснения, мне придется арестовать вас.
Его привели в помещение, напоминающее тюремную камеру, с решетками на окнах. Он попросился в туалет, попытался было избавиться от пакетика с алмазами, но тут же был изобличен.
В следующие минуты на значительных расстояниях друг от друга почти одновременно произошли три события.
Чиновник службы безопасности спросил Аллертона:
— Итак, сэр, как вы можете объяснить все это?
Аллертон молчал. Удовлетворительного объяснения он дать не мог.
Мисс Ричардс потягивала над облаками бесплатный коктейль и ломала голову над причиной, которая могла задержать Джека. Ну ладно, прилетит следующим рейсом, подумала она. Он ведь такой тактичный и обходительный, он не заставит ее долго ждать.
Конни вернулась домой и, чтобы снять напряжение, выпила рюмку шерри. Затем, в ожидании телефонного звонка, репетировала, как будет выражать свое «удивление». Ведь она до последней минуты оставляла ему шанс стать «хорошим».
И она налила себе новую порцию шерри.
Перевод Александр А. Яковлев
