– Да какую систему? – не унимался тесть. – Пустой номер. А если кому и повезет, все равно продуются. Потому как болезнь не отпустит.
В комнате в переднике и с половником в руке появилась разгневанная теща.
– Что ты ему лекции читаешь! Сколько можно! Он же не слушает ничего! – Теща потрясла половником. – Вот чем лечить надо.
– Не вздумай, старая, – Федор Ильич испугался, что супруга и впрямь начнет лечить Васю.
– Всех уже с ума свел! – шумела теща. – Какой месяц зарплаты не видим! Ленка разводиться хочет, а он все ручку дергает!
– Я на квартиру зарабатываю, – буркнул Василий.
– На квартиру! – саркастически рассмеялась теща. – Эту бы не продергал!
– Да, на квартиру, – упрямо повторил Рогов, прибавляя звук.
Расфуфыренные эксперты обсуждали свежий список миллиардеров из журнала «Форбс».
– Есть версия, что через год Москва обгонит Нью-Йорк по числу миллиардеров, – вещал эксперт-брюнет.
– И тут, конечно, важен вопрос, на пользу это рядовому москвичу или во вред? – рассуждал лысый эксперт.
– А какой может быть вред? – удивился эксперт-блондин.
– Ну как же! Все миллиардеры – потенциальные жертвы терактов. Будут взрывать, прости господи, какого-нибудь Фьючерсмана – может осколком и к вам прилететь…
– Ко мне-то не долетит, – уверенно сообщил блондин. – Но это вопрос метафизический. А вот как вы прокомментируете, что глава «Главстали» Кудряшов потерял в сравнении с мартовским списком почти треть миллиарда? Предприятие преуспевает, недавно получили госинвестиции…
– Да просто колебания рынка акций, и вся недолга, – небрежно пояснил брюнет. – Это все в пределах статистической погрешности – триста миллионов туда, триста сюда… Что такое триста миллионов? Копейки…
Рогов выругался про себя. Выключил эксперта, утверждавшего, что триста миллионов долларов – копейки. Решительно пошел к ванной, дернул дверь. Оттуда тут же вылетели с кудахтанием несколько куриц.
– Ешкин хрен! – Рогов попытался пнуть курицу, но птица ловко увернулась. – Опять? Обещали же, что больше не будет! Сколько можно в курятнике жить?
– Давно б их в деревню свезли, да уехать страшно, – крикнула теща. – Ты ж весь дом проиграешь. Телевизор продашь, пылесос… Я же вижу!
Рогов повернулся и двинул на кухню. Попытался открыть холодильник. Теща тут как тут: напрыгнула на дверцу бедром, как хоккеист на хоккеиста у бортика.
– Есть не получишь! – заявила теща. – Совсем!
– Что ты… – воскликнул Федор Ильич.
Теща была настроена решительно:
– Голодом тоже лечат!
* * *
Алексей Дмитриевич Чертков, старший инспектор управления природопользования, стоял у окна своего рабочего кабинета и внимательно изучал обстановку на улице. Вот машина, в которой они приехали. Одна, точно. У шофера, похоже, нет задания следить за окрестностями: все разгадывал сканворд, а теперь задремал. Да и стоит машина так, что ничего он заметить не успеет.
Стас на месте. Присел на низенькую ограду с банкой джин-тоника…
Чертков открыл форточку, повернулся к столу.
Толстяк Пригожин, высунув от усердия язык, продолжал изучать документы, в которых, похоже, мало что понимал. Вытер со лба пот, повернулся к Черткову:
– Так вы гарантируете, что дом не тронут?
– Гарантирую, – кивнул Чертков, усаживаясь на свое место.
– И участок не отберут? – продолжал потеть Пригожий.
– Не отберут.
– А если на вашу должность другой придет? – Пригожин вдруг резко подался вперед и заглянул Черткову в глаза. – Тогда как?..
Чиновник вздохнул:
– А зачем вы оформляете собственность? Зачем? Чтобы это стало вашим – раз и навсегда. При чем здесь моя должность?
Пригожин помолчал немного. Потом выдохнул:
– Хорошо.
Пригожин резко и неловко поднял с пола на стол черный кейс. Брякнул о столешницу. Чертков поморщился. Так лак содрать можно…
Посетитель открыл кейс. Утроба его была набита пачками тысячерублевых купюр. Лежали плотными ровными рядами. Красивая все же вещь – деньги.
– Здесь два миллиона.
Чертков прижал палец к губам: тихо, дескать. Вытащил одну пачку, перелистал купюры. Не прикасаясь к кейсу руками, переложил деньги из кейса в полиэтиленовый пакет. Два миллиона – двадцать пачек. Не слишком много, но все-таки какой-то объем. В карман не спрячешь.
Давно пора вводить десятитысячные («и нарисовать на них город Грозный», – вспомнил Чертков чью-то шутку).
В долларах та же самая сумма уместилась бы в семи пачках. У американцев, кстати, есть купюры в сто тысяч долларов, выпущенные маленьким тиражом в тридцатые годы. Они до сих пор в ходу: действительны при межбанковских расчетах. Такой купюры бы и одной хватило, но толку в ней мало: в обменник не сдашь. Хождение среди частных лиц запрещено.
А вот евро, если брать пятисотки… Одна пачка – пятьдесят тысяч евро. Удобно. Хотя тоже – при обыске не утаишь…
– Документы хорошо проверили? – спросил Чертков, отвлекаясь от приятных подсчетов.
Была у Черткова такая болезненная слабость к деньгам. То есть их все любят, но Чертков относился к той категории людей, которые еще и любят смотреть на купюры, шелестеть ими и пересчитывать, пересчитывать…
– Вроде все правильно, – неуверенно отозвался Пригожин.
– Тогда желаю удачи, – встал Чертков. – Чемоданчик не забудьте.
– Вам того же, – отозвался Пригожин, подхватил кейс и пошел к двери. Лишь только она закрылась, Чертков двумя шагами оказался у окна, выбросил пакет в форточку, заметил, что Стас пакет подхватил, и вернулся за стол.
Стас свернул за дом, быстро перешел улицу. Оглянулся: хвоста нет. Отец велел ехать на такси, но Стасу хотелось пройтись, выпить еще джин-тоника.
Приятно брести по городу, беззаботно помахивая пакетом, где лежит сумма, которая многим показалась бы целым состоянием…
И никто не догадывается, что у него в пакете. Написано – «Румяные булочки». Появилась недавно в городе такая сеть кондитерских.
Стас Чертков был молодым человеком, не чуждым философических рассуждений. Он думал, что ведь это судьба каждого: мы никогда не знаем, что в кармане или на уме у ближнего, и какая судьба ждет нас за ближайшим углом.
А за ближайшим углом приставал к прохожим пьяный бомж. Громко и нагло. Случай редкий: бомжи обычно народ зашуганный и уж во всяком случае не лезут на рожон средь бела дня на шумной улице.
А этому словно бы продали с утра в аптеке бракованную – тройной крепости – настойку боярышника.
Или – Стас испуганно замедлил шаг – по его душу провокация?
– Эй, закурить дай, – безапелляционно обратился бомж к Стасу.
– Не курю, – буркнул Чертков-младший и ускорил шаг.
– А булочкой, земляк, булочкой поделись, – заорал бомж, хватаясь за пакет.
Стас еле успел оттолкнуть вонючего земляка. Хорошее было бы дело, если бы пакет порвался и посыпались на мостовую пачки денег…
Стас нырнул в подземный переход, а на другой стороне проспекта запрыгнул в такси.
Не успел Чертков включить компьютер, как дверь распахнулась, и в кабинет нахально вошли четверо мужчин.
Алексей Дмитриевич внутренне похвалил себя за предусмотрительность и четкость действий. Приготовился к актерскому номеру. Встал недовольно:
– В чем дело, господа?
– Управление по борьбе с экономическими преступлениями. Оперуполномоченный Кожемякин. – Один из мужчин показал удостоверение. – Александров – мой коллега. А это понятые.
Чертков поправил узел на галстуке. Сел, не предлагая того же непрошеным гостям. Кивнул Александрову:
– А ваши документы?
Борец с экономическими преступлениями усмехнулся, но книжечку достал. Чертков в нее глянул, снова кивнул:
– Слушаю.
– Вами только что получена взятка от гражданина Пригожина, – сообщил Кожемякин. – Два миллиона рублей.
Чертков удивленно поднял брови. Глянул на Кожемякина. Вновь поправил узел на галстуке. Выдержал паузу. Первым сдался Кожемякин:
– Есть заявление Пригожина о вымогательстве денег.
– А вы кабинетом не ошиблись? – отреагировал, наконец, Чертков. – Тут много похожих…
Гости удивленно переглянулись. Наглый попался клиент.
– Вы угрожали снести якобы незаконно построенный им загородный дом. – Александров открыл свой кейс, достал пачку листов и потряс ими. – Здесь ксерокопии переданных вам купюр. Сделаны в присутствии понятых.
Лица обоих сотрудников УБЭПа прямо-таки лучились злобной радостью. Приятно поймать крупную рыбу. Тем более – из «природопользования». Представители этой организации в последние пару лет совсем потеряли стыд. Тем более что имели в руках все карты: в девяностые годы загородное, да и городское строительство редко велось в соответствии с законодательством, и зацепить сейчас можно было практически любого. А эпоха благоприятствовала беспределу со стороны чиновников и силовиков.
