— Этот, что ли? — Высоко подняв пятисвечник, Ирка разглядывала мешок.
— Разве что подменили, — буркнула я, отбиваясь от соскучившегося пса.
— Ты даже не вытащила его из мешка! — укоризненно произнесла Ирка.
— Не хотела зря время терять, — оправдывалась я.
— Тогда почему ты решила, что он голый? Может, он в неглиже, — мечтательно произнесла Ирка.
Я присела на корточки рядом с ней и тоже заглянула в мешок.
— Все, что я вижу, голое. А эти твои фантазии… — Я не успела закончить фразу, потому что Ирка вдруг переменилась в лице и страшным голосом сказала:
— А вдруг он вообще там не весь?
— То есть? — Я испугалась. — Ты думаешь… расчлененка?! Да нет, что ты, он же дышит!
— Дышать-то он, может быть, и дышит, — непонятно хмыкнула Ирка.
— Хватит болтать, — одернула я ее. — Где твоя аптечка? Пациент ждет!
Ирка осторожно поставила канделябр и открыла аптечку. Подкравшийся Томка немедленно сунул туда морду.
— Фу! Пошел отсюда! — крикнула Ирка. — Ленка, убери своего зверя! Стой! Куда?!
— Не придирайся к собаке, — вступилась я. — Ты велела уйти, он и ушел. Хороший песик, Томочка, умница!
— Хороший песик спер горчичники, — сообщила Ирка.
— Ну и что? Этому парню горчичники нужны, как мертвому припарка!
— Тьфу на тебя! — Ирка зубами вытащила пробку из бутылочки, распространяя вокруг нашатырную вонь.
Я отодвинула край мешка, давая Ирке свободный доступ к телу. Она щедро окропила мешковину нашатырем и аккуратно накрыла мокрой тканью лицо пациента.
— Мертвого поднимет.
— Тьфу на тебя! — повторила я.
Пациент слабо шевельнулся.
— Вот видишь! — обрадовалась Ирка.
— Погоди! — Перехватив ее руку, я остановила реанимационный процесс. — Не спеши! Не надо вытряхивать его из мешка!
— Почему?
— Без упаковки он будет нетранспортабельный. Как мы его затащим в машину? Я не Геркулес! В нем добрых восемьдесят кило, я думаю. У меня в подвале стоит точно такой же мешок с сахаром, центнер весит.
— Отойди, дохля! — с презрением проговорила Ирка.
Она бережно затолкала полураспакованного типа в мешок, стянула края, крякнула и одним рывком взвалила ношу на спину.
— Ого! — не удержалась я.
— А ты думала! Не такие носила! — Ирка погрузила мешок на заднее сиденье. — Поехали!
— Теперь ты за рулем. Мне придется делить место с Томкой.
Я забралась вперед, Томка с удовольствием влез туда же.
— Сиди смирно, — терпеливо сказала я, снимая собачью лапу со своего плеча. — Ирка, я не поняла тебя: ты что, всех своих мужиков таскаешь на руках?
— Только в переносном смысле, — сквозь зубы процедила Ирка, срывая машину с места. — Ты забываешь, чем я себе на бутерброд с икрой зарабатываю! Мы, челноки, и не такие мешки тягаем!
Я кивнула, соглашаясь: Ирка — дама неслабая, утреннюю зарядку делает с пудовой гирей, которую я перемещаю с места на место исключительно волоком. А однажды я видела, как она жонглирует кирпичами, и это, скажу я вам, впечатляющий трюк! Ирка освоила его в стройотряде, в годы своего обучения в политехническом. Неплохое, как выяснилось, образование для коммерсанта новой формации…
Дико взвизгнув тормозами, машина ткнулась в Иркин забор.
— Ты его и выгружай, — решила я.
Ирка занесла мешок в дом, я шла следом, неся аптечку и невостребованные одеяла.
— Живой еще или как? — Ирка похлопала найденыша по бледным щекам.
— С ума сошла, так лупить! Если он еще живой, вполне может помереть от твоего хука справа! — Я оттеснила Ирку.
— А если мертвый, то ему уже все равно! — возразила она.
— Но тебе не все равно! Смотри, у него на морде твои отпечатки пальцев, доказывай потом, что не ты его укокошила!
— Тихо!
Пациент вздохнул, ресницы его задрожали.
— Давай вытряхнем его из мешка! — Ирка энергично завозилась.
— Стриптиз — без меня. — Я скромно отвернулась.
— Это еще что такое? — Удивление в голосе подруги заставило меня обернуться.
— А ты не знаешь? Это кирпич! — язвительно ответила я. И вдруг встревожилась: — Ирка! Ты же не собираешься огреть его кирпичом?
— Уже, — виновато проговорила Ирка, поспешно отбрасывая кирпич в сторону.
— Что — уже?
— Уже огрела! Я не хотела, взялась снизу за мешок, тряхнула — а это и выпало.
— И куда выпало? — прокурорским тоном спросила я. — То бишь куда попало? На голову?
— Да нет, не на голову. На спину. Ну, почти на спину…
— А. — Я немного успокоилась. — Тогда нестрашно. Он вроде бы дышит?
— Сейчас послушаю!
Мы затаили дыхание и услышали: громыхая и подпрыгивая на колдобинах, по проселку сайгаком скакала карета «Скорой помощи».
Кому как, а мне с приездом «Скорой» полегчало: пожилой врач внушал доверие, и я с готовностью переложила на него ответственность за здоровье пациента. Мое внимание всецело заняло упорное стремление Томки непременно забраться внутрь фургона. Пока я пасла свою собаку, доктор принял решение госпитализировать нашего голыша.
— Увезли болезного, — пробормотала Ирка.
— Куда его? — запоздало поинтересовалась я, когда габаритные огни фургона растворились в ночи.
Из темноты доносился затихающий лай Томки, сопровождавшего «Скорую» по собственной инициативе.
— В Первую городскую больницу, — ответила Ирка, поднеся к глазам бумажку с адресом и телефоном.
— Вот и славно, — сказала я. — Спокойной ночи! Увидимся утром.
Все только начиналось.
Упомянутое утро кое-кто начал тревожно.
— Где Серж?
— Не знаю, — честно ответил Бурундук.
Хозяину врать нельзя, это правило соблюдалось железно.
— Так, — озабоченно бросил Беримор. Пальцы его сами собой пробежались по клавиатуре, и на экране компьютера появились буквы: «Так». Дурная привычка: Беримор в любой ситуации сохранял непроницаемое выражение лица, но руки его порой выдавали.
— Когда ты его видел в последний раз?
На этот вопрос Бурундук тоже ответил правдиво:
— Вчера. — Немного подумал, напряженно сведя брови, уточнил: — Вечером, часов в шесть.
— Где?
— В мешке.
— Где-е?! — Беримор приподнял брови. Палец его так и застыл на кнопке с символом Е.
— В мешке, — повторил Бурундук, с интересом косясь на экран.
— В каком мешке? — Беримор поздно сообразил, что спросить надо было иначе. Бурундук отвечал только на конкретно поставленный вопрос.
— В обычном, — охотно пояснил он. Хозяин молчал, Бурундук решил, что сказанного ему мало, и добавил — Значит, так: мешок новый. Серый. С одной заплаткой, а так хороший, крепкий мешок — для сахара там, для муки, для картошки…
— Или для Сержа, — буркнул Беримор. — Почему в мешке?
— Ну как — почему? — Интерес хозяина к деталям его работы Бурундуку польстил. Он охотно делился маленькими секретами — В нем намного удобнее: и тащить легче, и внимания не привлекает. Конечно, можно еще в чемодан засунуть или там в ковер завернуть, но такой большой чемодан денег стоит, а ковер в одиночку не унести…
— Бож-же мой! — пробормотал Беримор.
Он схватил левой рукой сигарету, а правой — зажигалку. Не сводя глаз с безмятежного лица Бурундука, слепо повел одну руку навстречу другой, и пламя золотой зажигалки «Zippo» опалило розу в букете.
— Сядь, — бросил он Бурундуку. — Давай по порядку.
Тот с удовольствием плюхнулся в мягкое кожаное кресло, сложил ладони на коленках и приготовился излагать по порядку.
Бурундуком Васю Зверева окрестили не жулики-разбойники где-нибудь на зоне или в воровской малине, а назвал так отличник и умница Петя Мишин — еще в стенах родной средней школы № 14. Петя был личностью известной и популярной. Его математические способности широкую общественность волновали мало, но у Пети был и другой ценный дар: он придумывал удивительные клички, красивые и звучные, как родовые имена породистых аристократов, да еще и прилипающие намертво. Потапыч, то есть Мишин, — это была «фирма» почище Кардена или Диора. В разгар апокалипсиса большой перемены, когда банальные призывы: «Вова! Вова!» — бесследно тонули в оглушительном шуме, достаточно было веско произнести: «Вервольф!» — и безымянная мелюзга в почтительной тишине расступалась перед гордым носителем звучного имени.
Ссориться с Потапычем опасались: кому охота именоваться Шваброй или Вошкой! Даже педагоги слегка заискивали перед ним, ибо одна особенно крикливая учительница получила в пожизненное пользование кличку Лайка.
Вася Зверев этим обстоятельством недальновидно пренебрег. Втайне сгорая от желания сделаться обладателем красивой и звучной клички, он дерзко заступил Потапычу дорогу в школьном коридоре, оттеснил плечом верного Петиного телохранителя — восьмиклассника Бармалютку — и сказал:
— Здорово, Потапыч!
