и в этот раз были не нашей стороне.
Прошло не больше часа с заселения Анны Павловны в двадцать второй номер, как с ужасом на своем смуглом лице в администраторскую вбежала Линь Джо, горничная-вьетнамка.
— Человека… Кровь, вода… — лепетала она бессвязно.
Слава Богу вторая горничная Ми Тай обладала лучшими познаниями великого и могучего. С ее то слов мы и поняли, что первая горничная забыла заменить полотенца в двадцать втором номере. А вспомнила об этом только сейчас. Решила отнести, там оказалось открыто. Она тихонько вошла в номер, так как на стук ее никто не ответил. Она прошла в ванную, чтобы незаметно исправить свою оплошность, где к своему ужасу в кровавой ванне обнаружила женщину. Меня сразу бросило в дрожь, как только я представил ту красотку лежащей мертвой в алом коктейле из собственной крови.
После непростого дознания случившегося, мы все тут же бросились в злополучный номер. Я пытался было войти без стука, предполагая, что стучать не зачем, вряд ли люди в таком состоянии в силах отвечать на стук. Но к нашей неожиданности пусть нам в свой номер загородила живая и здоровая жрица любви Анна Павловна.
— Извините, — замешкался я, — мы думали… Нам сказали…
Короче, говорил я также не связно, как до этого вьетнамка- горничная, хотя испугал меня не мертвый человек, а живой.
— Спасибо за переживания, со мной все хорошо, — сказала гостья. — Наверно, ваша горничная что-то перепутала.
— Ну хорошо, что хорошо, — недоверчиво согласился я, заметив, что внизу халата алела пятнышко. — Еще раз приношу извинения за нашу назойливую…
— Я вас поняла, все будет в порядке, — нетерпеливо сказала она.
— Да уж, — выдохнули мы разом с Яной в администраторской.
***
Около двенадцати ночи зазвенел звонок. У стойки ресепшн стоял мужчина самодовольного вида, с красиво уложенными волосами и дорогими часами. У него был легкий кавказский акцент, хотя внешность его это никак не выдавала.
— Мне в двадцать второй, знаешь? — не церемонясь, спросил он.
— Да, нас осведомили, — сказал я, но он, не обращая на меня внимания, уже направлялся к лифту. Мне оставалось лишь проводить его взглядом.
Спустя несколько минут этот мужчина, к нашему удивлению, вернулся в холл и, не прощаясь, покинул отель. Он был очень взволнован, напрочь растеряв былую уверенность и твёрдость. Короче выглядел он почти как вьетнамка Джо несколькими часами ранее.
Конечно мы с Яной не могли этого так просто оставить. Когда второй человек за ночь покидает злополучный двадцать второй в таком взвинченном состоянии, у каждого возникнут некоторые подозрения. У номера мы оказались быстрее обычного. Даже горничная-вьетнамка была с нами, до которой каким-то чудесным образом дошла эта подозрительная информация. В этот раз в номере было заперто, но на мой стук ответили сразу. Это точно была уже известная нам гостья. Голос я узнал безошибочно. Она собиралась лечь пораньше, поэтому просила ее не беспокоить:
— Я очень устала, — сказала она жалобно.
Делать было нечего. Мы пожали плечами и разочарованные таким результатом вернулись на рабочие места.
Вся дальнейшая ночь была к нашему удивлению спокойной и пролетела незаметно. И нам с Яной даже удалось мелкими перебежками немного вздремнуть. Утром, когда Яна еще спала. Снова пришел тот мужчина с кавказским акцентом. Он уже не был таким взбудораженным как ночью, но лицо его все же выражало крайнюю степень озабоченности. Подойдя к стойке, он спросил:
— Ты же мне помнишь?
— Да, — ответил я честно.
— А про двадцать второй уже все? Знаешь? — , спросил он, наклонившись ко мне поближе.
— Да…
Я хотел было продолжить, но он перебил:
— Вот же… Но все равно жалко сук… телку, а она так!
Сказал он это тихо и загадочно. Как будто и не ко мне вовсе обращался, а к ней лично.
— Понимаю — не понимал я.
— Вот-вот. Жизнь такая. Сучья. Вот и дохнэм так… — заключил он, посмотрев куда-то в сторону и вверх, видимо туда, где, по его мнению, должна была быть комната 22. Потом, сделав длинную паузу, был таков.
Я с облегчением выдохнул, недоумевая от такого многозначительного диалога. Все в голове у меня путалось от этих странных явлений, но тонкий лучик истины уже потихоньку проявлялся впотьмах.
Я был уверен, что загадочная гостья нашего отеля из номера 22 даст все ответы. И долго ждать ее не пришлось. Через четверть часа он вышла в холл. Выражение лица его было совершено противоположное тому, с которым она заезжала в наш отель. И даже некий отблеск гордости за наш отель мелькнул в моей голове, хотя это и было глупо.
— Доброе утро. Как вам спалось? — с профессиональной учтивостью спросил я.
— Не поверишь, спала как убитая, — при этом она посмотрела на меня с хитрецой, какая бывает только у умных женщин.
— Мы очень рады. Кстати ваш мужчина недавно подходил. Про вас спрашивал.
Сказав это, я внимательно всматривался в ее реакцию, но ее лицо лишь на долю секунды выдало тревогу, после чего вернулось прежнее довольное выражение.
— Да?! И что он хотел? — спросила она, нарочито небрежно.
— Спрашивал, в курсе ли я того, что случилось в вашем номере.
— И что ты ему ответил?
— Сказал, что действительно в курсе, — ответил я, не отводя от нее глаз, хотя мне это и давалось с трудом.
— Ах, вот и отлично. Мне правда не хотелось, чтобы ты, милый, был в неведении. Сам догадался?
— Да, — ответил я, не много смущаясь за это.
— И как же?
— Лица рассказали. Его и ваше. Когда вы вошли в отель, то были очень сосредоточены и замкнуты. Как будто должно было случиться что-то очень серьезное и важное для вас. Потом сцена с горничной. Она видела вас лежащей в кровавой ванне и могла в этом поклясться. Хотя вы попытались это быстро скрыть. Но красное пятно на вашем халате, я все же заметил. Потом зашел мужчина, и он в отличии от вас был очень доволен, явно ожидая чего-то приятного. Но когда он вышел из номера так скоропалительно, лицо его было мягко говоря озадаченным.
— Да, мягко говоря, — сказала она, задумавшись, и тень улыбки при этом скользнула по ее лицу.
— Да. Но в номере похоже ничего не произошло. Вы были живы и как я сейчас вижу здоровы. А наутро мужчина, ваш мужчина…
— Он не мой.
— Ну хорошо, тот мужчина пришел, совсем разбитый. А из его слов можно было сделать вывод, что с вами что-то произошло вчера. По крайней мере он так должен был думать.
— Блестяще, милый. Но вот ты видишь меня уже другой. И на
