водку.
У меня глаза вылезли из орбит. Похоже, все задались целью споить бедного Костика. Но делать нечего, открыл холодильник.
– Ты не пугайся, Костик. Много пить и не надо. Но по рюмочке не помешает.
Тетя Катя протерла рюмки и разлила спиртное.
За что мы пили, сказано не было. Уже после второй (мне налили чуть меньше половины рюмочки), она спросила:
– Отец что-нибудь рассказывал о матери и ее новом муже?
– Нет. Почти ничего. А после похорон, пожалуй, и вообще на эту тему не говорил.
Она удовлетворенно кивнула головой, поставила рюмку на стол, отломила кусок хлеба, помолчала какое-то время и начала рассказывать
Твой отец очень любил маму. Твою маму. Иначе бы не женился. Ты знаешь, у нас с ним в молодости был роман. Андрей парень был что надо, а уж красавец! Я была страшно влюблена в него! А потом появилась Мария. Собственно, не появилась, а всегда была. Мы учились в одном классе, все трое. Но Маша жила отдельной, своей жизнью. Как же, отец герой войны! Приходил к нам в класс и рассказывал о своих подвигах. А у нас… У меня отец инвалид и пьяница беспробудный, у него и вообще без вести пропал. Тебе бабка рассказывала о деде?
– Немного.
– Ну, так вот… Потом Андрей ушел в армию, а оттуда укатил то ли на целину, то ли еще куда. Я тогда все надеялась, ждала, письма писала, он иногда отвечал, но так, по-дружески. Как-то назло написала, что замуж выхожу, думала, приедет. Нет, прислал открытку поздравительную.
Она замолчала, вспоминая о чем-то, или, может быть, просто уйдя на какое-то время в свою юность. Я не торопил и не мешал. Водку больше не разливали, чайник давно остыл, еда осталась нетронутой.
Мы сидели долго. Она ушла уже под утро, печально опустив плечи. А я остался с новой для меня информацией. Что с ней было делать, я не знал, рассказывать никому не хотелось. Я лег на диван, выключил свет и заново пережил все, рассказанное подругой отцовской юности.
Отец и мать (дополнительная глава)
Начало
После того, как Андрей прислал своей школьной невесте (а их иначе, чем "жених и невеста" никто не называл) открытку к придуманной ею свадьбе, Катя решила поехать к нему сама. Собрать вещи было несложно, вещей-то платок да платье. Труднее оказалось найти денег. Все, что приходило в дом, пропивал отец. Он был без обеих ног, катался на деревянной тележке и с самого утра курсировал между пивными ларьками. Мать зарабатывала мало, и жили они кое-как. Правда, дочь школу закончила без троек. Дальше дорога была одна – ремесленное училище да завод. Может быть, будь Андрей рядом, эта перспектива не приводила бы в отчаяние – так жило полгорода. Но сейчас сама мысль о вечно дымящем химическом монстре ужасала. И она надумала уехать. Навсегда. Правда, возникало серьезное препятствие – деньги.
Катя хотела попросить взаймы, хотя бы немного. Да у кого? Соседи жили не лучше их, голь перекатная. К совсем незнакомым людям не пойдешь: "Дайте, пожалуйста, денег к жениху уехать"?
Неожиданно помог случай. Как-то утром мать послала дочь с бельем к постоянному заказчику, директору торговой базы. Его жена не умела, да и не хотела уметь, стирать, гладить, штопать. Мать с радостью брала работу, делала все старательно и вот уже не первый год была как бы их "надомной домработницей".
В этот раз отец совсем загулял, ночью приехал пьяный на своей "тарантелке", что-то кричал, бил посуду, а когда мать кинулась прятать чашки да тарелки, досталось и ей. Инвалид он хоть и был инвалид, но силу в руках имел удивительную. Да и как не быть силе, когда целый день толкал свою тележку. Идти в дом к порядочным людям с синяками мать не хотела, послала Катерину.
Большой дома в четыре этажа был рядом, всего-то через пару-тройку дворов. Катя быстро нашла нужный подъезд и побежала по лестнице. Ей нужен был третий этаж. На площадке ее остановили двое парней.
– Куда летим, красавица? Постой с нами.
– Некогда мне, – ответила "красавица" и побежала было дальше, но парень, что почернее, поймал ее за руку.
– Постой, тебе говорят!
Катя остановилась. Наверное, нужно было кричать, звать на помощь, но она не стала, ей же пока ничего не делают.
– Молодец, что не кричишь, – хохотнул белобрысый. – Мы не страшные. Мы веселые. Пиво будешь?
Парень протянул бутылку, но Катерина шарахнулась в сторону. Черный зацокал языком:
– Ай-яй-яй! Простите, пожалуйста. Дама не пьет пиво. Дама пьет лимонад и шампанское. Простите-извините. Но мы исправимся. Мы угостим даму шампанским. Угостим? – спросил он приятеля, тот радостно кивнул.
Кате стало страшно. Но кричать она опять же не решилась: в руках у чернявого сверкнул нож. Он прижался своим лицом к ее лбу и зашипел:
– Слушай, сейчас пойдешь с нами. Здесь рядом, квартирка вон чуть ниже этажом. И не рыпайся, живо поцарапаю. Поняла?
Замирая от страха, Катя продолжала одной рукой цепляться за перила, пытаясь вырвать вторую из крепких и потных пальцев.
– Я сказал, не трепыхайся! – Нож промелькнул перед самыми глазами. Она зажмурилась и вдруг почувствовала, как чужие руки шарят по ее телу, пытаясь забраться под платье, в лифчик. От ужаса и отвращения Катерина закричала что есть мочи, но парень моментально зажал ей рот.
– Молчи, сука!
Наверху стукнула дверь. На лестнице стали слышны шаги. Парень притих, но Катерину не отпустил. Только рука из лифчика выскользнула и мертвой хваткой вцепилась в плечо, да шепот сверлом вошел в ухо:
– Пикнешь, пришью, курва.
Она ощутила, как нож проколол платье и задел бок.
"Ну и пусть, пусть убьет, пусть зарежет, мелькнуло в голове, только бы не эти руки, не позор, не отвращение". Вспомнив, как однажды учил отец, она согнула в колене ногу и со всего маху ударила туфлей стоящему сзади парню между ног. Попала, видимо, как раз куда следует, потому что тот взвыл и ослабил хватку. Этого хватило, чтобы вырваться и с криком "Помогите!" броситься вверх по лестнице.
На ее счастье навстречу спускался милиционер. Это был участковый, проводивший обход квартир с неизвестно уж какой целью. Катерина бросилась к нему и залилась слезами.
Потом, когда она выходила из участка, к ней подъехал на машине полный и совсем лысый гражданин и очень вежливо представился отцом одного из парней, как раз чернявого. Он долго вздыхал, что-то говорил о непутевом сыне, о матери, которая не переживет горя, о своей работе, просил никуда больше не ходить, а он
